Траектория судьбы - Елена Калашникова

Наконец, наступил срок первой сессии. Наша делегация в полном составе выехала поездом из Ижевска в Москву. Путь был неблизкий: предстояло ехать более суток и провести в поезде ночь. И хотя мы дисциплинированно легли вечером спать, почти никто из нас не смог заснуть.

Я лежал, вглядываясь в темноту за окном и пытаясь отыскать звезду, которая всегда светила и помогала мне. И в детстве на Алтае, когда проводил ночи в степи, сторожа табун лошадей, и когда подростком шел по сибирской тайге из ссылки в родную деревню… Сейчас же мне снова захотелось увидеть ту звезду, почувствовать ее защиту и одобрение. Но небо было облачным, и отыскать ее было невозможно…

В Москве нашу делегацию разместили в гостинице со странным завораживающим названием «Балчуг». В одну комнату поселили всю делегацию – и мужчин, и женщин.

Условно поделив комнату на две части, мы переместили кровати, поставили посередине стол со стульями и распаковали чемоданы. На стол стали выкладывать привезенные из дома продукты, а за форточку в окне привязывать мешки и сетки-авоськи с домашним салом, колбасой и прочей скоропортящейся снедью.

Вот какие условия жизни депутатов были в те времена!..

Можно себе представить, сколько курьезных случаев происходило с нами в той тесной дружеской обстановке. Но это только способствовало нашему быстрейшему знакомству и дружбе, и я не припомню более сплоченной депутатской группы.

К первому заседанию мы готовились ответственно. Приводили в порядок одежду, читали выданный нам заранее материал, обсуждали его, как перед экзаменом. Все вместе направились в Кремль. Когда проходили через Спасские ворота мимо солдат, стоящих на карауле, я почувствовал, как холодок пробежал по всему телу. Ведь я ступил на землю самого центра большой страны, на землю, по которой ежедневно ходит сам вождь наш, Иосиф Виссарионович Сталин. Я никогда не был фанатичным его поклонником, но эта великая личность всегда вызывала у меня уважение. Да и представьте себя на моем месте: мне было всего тридцать лет, а на лацкане моего пиджака сиял золотой значок лауреата Сталинской премии.

Мы прошли в большой зал, где проходили заседания. К моему сожалению, наши места были довольно далеко от президиума. Когда весь зал встал, приветствуя аплодисментами появление Сталина, я не смог увидеть этого волнующего момента. Попытался встать на цыпочки, но и это не помогло. Вождь стал виден только после того, как зал успокоился и сел.

Сталин был совершенно таким, каким я его знал по фотографиям в газетах и по тем документальным кадрам из «Новостей», которые показывали перед фильмами в кинотеатрах. Та же строгая полувоенная одежда, те же глаза с прищуром, смотрящие и на нас, и, как бы, мимо нас, вдаль. Свои чувства он умело скрывал и под этим взглядом, и под своими знаменитыми усами. Он нес на себе печать постоянной напряженной озабоченности. Да и как еще мог выглядеть руководитель государства, растерзанного пятилетней войной, тайными интригами власти, происками врагов?..

Вне зависимости от обсуждаемой на заседании темы, Сталин непременно присутствовал в президиуме в первой половине дня, а после обеденного перерыва его место пустовало. Это было нормально, так как все понимали исключительную занятость вождя.

Несмотря на отсутствие Сталина, зал никак не расслаблялся, заседание продолжалось в заданном стиле – строго, по-деловому, без лишних эмоций. Депутаты сидели, не шелохнувшись, в креслах и ловили каждое слово выступающего депутата.

Во время заседаний никаких хождений по залу не разрешалось, никаких экстренных вызовов из президиума не допускалось, и даже к Сталину никто никогда не подходил. Сам же он всегда очень внимательно слушал докладчика, изредка делая какие-то записи.

Свои редкие короткие выступления Сталин произносил с ровной интонацией, казалось, совершенно без эмоций. Но все эмоции были заложены в содержании произносимой речи, в ее смысле. После заключительной фразы и нескольких секунд тишины зал буквально взрывался аплодисментами. Иосиф Виссарионович, выждав пару минут, принимался успокаивать жестами депутатов, давая понять, что пора продолжать заседание. Чем это было продиктовано: природной скромностью и строгостью? Или это было «актом поддержки имиджа» вождя? Кто сейчас скажет?..

На заседания Верховного Совета Сталин приходил до самой своей смерти в марте 1953 года. Весть о его кончине была воспринята народом как конец всей нашей жизни, как потеря ее смысла. Впереди замаячила пугающая неизвестность: кто придет к власти, что будет с нами, с Советским Союзом? Мы ведь не были посвящены в те многочисленные «дворцовые интриги», которые всегда велись в Москве.

Мы искренно переживали потерю «отца народов», забыв о своих личных несчастьях и бедах, забыв о тех, кто пострадал за время построения социализма в нашей стране…

После смерти Сталина началось смутное время разоблачений. Сначала был Берия. Естественно, его мало кто любил и поддерживал, а потому это было почти долгожданным наказанием злодею. Затем последовали Молотов, Маленков и другие. Обо всех изменениях в составе правительства и ЦК КПСС страна узнавала по радио, каждый раз замирая при словах диктора о состоявшемся внеочередном пленуме ЦК.

Только после официального утверждения Хрущева наступила какая-то стабильность в жизни государства. Все знали, что Н. С. Хрущев был близок к Сталину, а значит, резких изменений в жизни страны не произойдет. В те годы он не был очень известен в народе как личность, хотя и был членом ЦК. Думаю, вряд ли кто из рядовых граждан страны мог вспомнить, как выглядел Никита Сергеевич до момента его назначения.

Когда Хрущев стал первым лицом государства, то, естественно, все принялись сравнивать его с известным обликом вождя, но из этой затеи ровным счетом ничего не выходило. С одной стороны, Хрущев подкупал своей «народностью». Казалось, это свой парень из соседней деревни. Но его манеры резко отличались от сталинских, и это воспринималось нами с трудом: его какая-то неряшливость во всем облике, простецкая внешность, суетливость, которую невозможно скрыть никакой высокой должностью…

Но постепенно народ привык к новому руководителю страны и начал замечать перемены к лучшему. Стало возможным высказывать критические замечания без опаски быть арестованным, спал гнет всеобщей подозрительности и недоверия, люди стали не такими обособленными. Но и в этом проявились «перегибы» – после ХХ съезда КПСС, состоявшегося в феврале 1956 года, все стали разоблачителями культа личности. Этот культ стали так тщательно выискивать, что дело доходило до смешного – в этом могли обвинять и дворника с метлой…