Алхимия желания - Тарун Дж. Теджпал

Тафен снова наполнил свой стакан. Я ждал. Он еще не закончил.

— И она в конце концов отрезала руку этого бандита. Маадерход накачал ее гашишем, а затем он послал мальчика, чтобы взять вещи из дома, а госпожа увидела его и ударила тростью со стальным наконечником. Посох разрезал его руку, и череяз три недели рука стала нагнивать, как его злые мысли. Им пришлось отвезти его в госпиталь миссии и отрезать руку. Какой же он негодяй всего с одной рукой! С двумя он стал бы настоящим мерзавцем!

— Она не оставила ему — им — ничего? — спросил я.

Теперь Тафен начал кричать:

— Они достаточно из нее высосали. Высосали ее тело и ее душу, забрали все ее вещи. Что еще она могла дать им? Ты знаешь мэмсахиб Катерину ―ее не волновали богатства и имущество. Она оставила все, когда ушла из дворца наваба. Ее волновала любовь, Настоящая любовь. Она отдала все за нее. Но это ублюдок Ромео предал ее. Гадж Сингх разбил ей сердце. Он заставил ее страдать. Этот ублюдок бросил ее дочь. Да, сэр, он бросил ее дочь. Сказал ей, что она была не его и не ее. В последние годы она обычно плакала по девочке. Катерина обычно плакала с утра до ночи. Реки слез. Они проделали борозды на ее лице. Но это было все слишком поздно. Гадж Сингх вел себя как дьявол. И Иисус наказал его за это. Он забрал руку его сына. И тогда ублюдок Ромео так обезумел, что отравил ее. Отравил ее этим проклятым блюдом пудинакарма! Так же, как он это сделал с сыном наваба, с хорошей порцией дхатуры! Каждый день по десять зерен. Свел ее с ума понемногу. Затем в один день сто зерен. Кхаллас! Все! Конец! Все кончено!

И затем Тафен обезумел.

Он встал на ноги, шатаясь, и начал вопить:

И ты пришел сюда с этим чертовым конским хвостом и хорошеньким задом и обвиняешь меня! Мы страдали! Госпожа страдала, и мы страдали! И только потому, что мы стали бедными и нам пришлось продать тебе наш дом — ее дом, — ты думаешь, что у тебя есть право приходить и задавать нам своп глупые вопросы! Убирайся отсюда, прежде чем я возьму свой горячий лоллу и вставлю тебе в yxo! Убирайся, ублюдок!

Его глазные яблоки погрузились в красное море. Он зашатался, как бамбук на сильном ветру. Если бы я остался еще на несколько минут, Тафен упал бы на пол,

Но я узнал то, что хотел. Он кричал мне что-то вслед.

— Стефен, ты — собака, сказа я и ушел.

Снаружи Дамианти сказала:

— Тафен страдал. Он не хороший парень. Но он и не плохой парень тоже. Мы все такие. Порой люди, порой животные.

— Что насчет дочери? Кто убил ее? ― спросил я

— Нет, я ничего не знаю об этом. Но вы знаете, он просто болтает.

— Они всегда ненавидели друг друга?

— Ненависть похожа на какую-то странную любовь. Они никогда не разговаривают, но помогают друг другу. Много лет назад у Тафена была ссора с бакалейщиком в Бховали, мой муж оскорблял его мать и сестру, пока не потерял голос. Вечером бакалейщик с друзьями пришел к нам, чтобы разобраться с ним, но однорукий встал между ними с топором в руке и попросил их уйти, если они не хотят враждовать с ним. И когда вы дали нам деньги за дом, Тафен завернул десять тысяч рупий в кусок газеты и оставил их на постели Ракшаса. Это между ними двумя. Они знают друг друга с детства. Тафен может проклинать его весь день, но он закричит на меня, если я что-нибудь скажу.

Тафен завопил в доме:

— Дамианти! Он пытается залезть тебе под сальвар? Скажи ублюдку, что мой голлулоллу сделает такую большую дыру в его ухе, что птицы будут влетать и вылетать из него, напевая рождественские гимны!

Собаки не лаяли мне вслед. В воздухе не было запаха пантеры, и они улеглись спать. Прогулка мимо дубов в молчании ночи, наполненном насекомыми, вызвала у меня мрачное чувство. На секунду на дороге воцарилась тишина, не раздавалось даже звука работающего двигателя. Так я мог бы гулять здесь сотню лет назад среди темной трагедии, которой не понимал. Луна стояла высоко и озаряла холмы своим светом. Мне потребовалось несколько минут, чтобы добраться до поворота дороги, где начиналось мое имение.

Вверху надо мной возвышался дом, молчаливый и темный, с окнами, напоминающими внимательные глаза. Какие-то ночные птицы шумели в верхних ветках Тришула. Я стоял у нижних ворот у флигеля. Он был закрыт, поскольку Пракаш спал наверху. Именно здесь Стефен встретился с дьяволом много лет назад, и его спасли фары грузовика. Именно отсюда Гадж Сингх выходил каждую ночь, поднимался по задней тропе, по каменным ступеням, оловянной крыше, направляясь к женщине, утонувшей в любви и желании.

Я не стал перелезать через колючую проволоку. Вместо этого я продолжал идти вдоль дороги и предпочел войти через верхние ворота. Лунный свет озарял мраморную дощечку на колонне. «Первые вещи». И под ней наши имена. А затем красиво выбитая ветка нима. Я открыл ворота, затем повесил замок обратно и начал подниматься по дороге к Бхумиадхару.

У падао была маленькая лужа желтого света, и царивший за обедом гам стих. Там было всего несколько припозднившихся водителей грузовиков, но можно было разглядеть только одного борца и его помощника. Я перешел на противоположную сторону дороги и зашел за припаркованные грузовики, не желая быть замеченным. Дорога была освещена, в соснах дул мягкий ветерок, в кустах раздавалось постоянное жужжание насекомых. Иногда выла собака, но было невозможно сказать, откуда идет звук ― сзади или спереди, снизу или сверху.

Несколько раз я пугался, у меня волосы вставали дыбом, и мне приходилось оборачиваться в панике, чтобы посмотреть, не преследуют ли меня. Я был благодарен всякий раз, когда до меня долетал звук двигателя, сообщающий о приближении машины. Появлялся слепящий свет фар, раздавался резкий скрип шин, когда она проезжала мимо, а мне приходилось отступать в сторону на обочину. Затем, когда звук стихал, я снова начинал нервно оглядываться через плечо.

Тропу, которая вела к дому Ракшаса, было легко разглядеть. Бросался в глаза киоск с сигаретами, на котором висело объявление о белой одежде, под ним были нарисованы жокейские штаны. Я осторожно спустился на три террасы, разбудив дюжину собак. В его похожем на амбар доме было темно, даже свет на крыше был выключен, но внутри лаяли собаки. Я надеялся, что они разбудят его. Кричать его имя в это час казалось мне непристойным. Я ждал. Вскоре собаки успокоились. Дубовый лес внизу выглядел неразличимой массой: лунный свет не проникал глубоко внутрь.

Наконец я позвал его по имени, но негромко. Когда я закричал в третий раз, на этот раз громко, собаки снова завыли, и Ракшас ответил. Жители холмов знали, что по ночам приходят духи, которые зовут их по имени: если ты ответишь, то они высосут твою энергию и уйдут. Но духи кричали только дважды, поэтому жители холмов ждали третьего раза, чтобы ответить. Он вышел, держа свой топор с длинной рукояткой, вокруг его головы был обернут грязный шарф, толстая шаль накинута на плечи. Он выглядел даже более небритым, чем несколько часов назад, на подбородке была серая жесткая щетина.