Алхимия желания - Тарун Дж. Теджпал

Я ждал, ничего не говоря, позволив ему выбирать любую дорогу, которую он хочет.

Он вытащил чиллум с громким звуком, его красивое, острое лицо оставалось бесстрастным. Ракшас предложил его мне. Я сложил руки над трубкой, затянулся дважды, не позволяя рту касаться глины, и закурил. Он взял ее назад и крепко затянулся снова. Его глаза, насколько я заметил, выглядели уставшими. На нем начали сказываться прожитые годы.

— Это были странные отношения, — сказал Ракшас. — Это было похоже на эпическую поэму о сагар мантхане. Как и океан, они производили одинаковое количество нектара и яда. Мой отец говорил, что оказывался в раю с ней снова, снова и снова, но в конце приходил яд. Но поверь мне, сахиб, он любил ее. Он любил ее очень сильно. Гадж Сингх жил ради нее, делал все для нее. Он называл ее фонтаном радости. Мой отец рассказывал, что она была словно восхитительный источник, слишком опьяняющий, чтобы купаться в нем. И она любила его тоже. Гадж Сингх сказал, что мог бы заставить ее делать все что угодно, отдать ему все. Но он никогда не хотел этого. Мой отец никогда ничего не хотел, кроме любви. Это правда, что в последние годы они двигались в разные стороны, но в основном потому, что она начала меняться. Ее желание поразила ревность, и она начала видеть повсюду тени. Моя бедная мать, которая никогда не жаловалась на нее, которая была счастлива тем, что мой отец мог предложить ей, моя мать стала для нее демоном. Сколько лет мы прожили без отца! Как мы привыкли ждать, когда он придет и навестит нас! Иногда он приходил тайком утром и спешил обратно вечером. Моя мать убеждала его остаться, хотя знала, что разразится ад, если он не вернется вовремя. Мы также знали, что она принимала много ганжи — эти два мошенника из низшей касты снабжали ее им — и это нарушило равновесие ее разума.

Слово, которое мы использовали, — «сантулан», равновесие. Она потеряла свое равновесие.

— И, сахиб, ты знаешь, никакая любовь не выживет, когда она начинает сражаться с привидениями, — добавил Ракшас. — И желание умирает, если давно длится.

Наступила ночь. Вернулись собаки и легли напротив дверного проема, положив головы на передние лапы. Он вошел в дом, повернул выключатель, и над домом зажглась желтая лампочка. Вокруг нее холмы теперь были усеяны пятнами света. Двигатели легковых машин и грузовиков ревели на разные голоса, И усердно работали на дороге над нами. Внизу было темно, бесконечными рядами шли дубы, которые собрались вместе, словно группы бегунов на длинные дистанции.

Когда он вернулся и присел на стену, я спросил:

— Так что с ней случилось?

— Что случилось с ней? — переспросил Ракшас.

— Да, что?

— А что происходит со всеми? Она умерла.

— Я спрашиваю как.

— Я думал, ты все знаешь.

— Я знаю, но хочу услышать то, что ты знаешь об этом.

— Что еще? Эти двое освободились от нее. Вот что произошло. Они получили то, что хотели, а затем разделались с ней. Она так обезумела и разозлилась на моего отца, что не понимала, что делает. Ты даешь людям, которые влачат жалкое существование, более высокое положение и платишь за это цену. Она старалась быть доброй с ними, а они погубили ее. Но я полагаю, что госпожа заплатила за свои прежние поступки. Но так и должно быть? Должно быть, душа сына наваба почувствовала облегчение. Но сердце моего отца было разбито. Он плакал неделями, нескольких месяцев после этого ходил и сидел у ее могилы. А эти двое? Не прошло и недели, как они переехали в ее дом. С детьми и со всем своим дешевым имуществом. Начали носить ее одежду. Спать в ее постели. Гадить в ее туалетах. Продавать участки ее поместья. Но моего отца это не беспокоило. Он относился к ним, как всегда, как к представителям низшей касты. Гадж Сингх всегда повторял, что обладал ее телом и душой — его не волновало, кто получил ее материальное имущество.

— Как они избавились от нее? — спросил я.

Он глубоко затянулся и ответил:

— Дхатура.

У меня был маленький черный фонарик Физз в кармане, и я осторожно освещал себе путь до дороги, прислушиваясь к шороху в кустах лантаны. Прогулка до дома была фантастической. Луна поднялась рано, и небо было ясным и усеянным звездами. Можно было увидеть сверкающую дорогу до следующего поворота. Часто раздавался звук двигателей машин, проезжающих мимо, но через десять минут, когда шум утихал, очарование возвращалось. У падао было припарковано несколько грузовиков у обочины дороги; их двери были открыты; и борцы, с их большими руками и писклявыми голосами, теперь были заняты работой, наблюдая за ужином.

Возле магазина тхакура, где тропа поднималась к Найниталу, я замедлил шаг и стал более осторожным. Шесть раз за последние две недели между семью и восьмью вечера здесь видели пантеру, пересекающую долину Джеоликоте и направляющуюся к Бхумиадхару. В окрестностях убили трех собак, и мы запирали Багиру раньше, чем обычно. Но большой кошки не было видно, и через несколько минут я уже был внутри поместья и мог слышать скрипучий шум телевизора и различить его мерцание в столовой. В его свете можно было разглядеть одутловатое, пучеглазое лицо Пракаша.

Я взял бутылку виски, стакан и воду и вышел на заднюю террасу. Джеоликоте сверкала огнями, на дороге номер один было напряженное движение, постоянно вспыхивали фары: каждая четвертая машина ехал по направлению к нам. Справа от меня огни беспорядочно усеивали склон Найнитала — опасный признак разрастающегося города. Город жил в страхе перед днем, когда боги гор проснутся в ярости и сокрушат землю. Слева от меня был темный волосяной бугор выступа Гетии, и где-то среди дубов и сосен находилась ее могила.

Меня внезапно охватила дрожь. Погода менялась. Даже после принятой порции виски и в легком кардигане я замерз. Оставалось четыре месяца до наступления миллениума. Год 2000. Иногда, когда Пракаш приносил мне газету из Бховали, я читал об армиях коммерческих организаций, готовящих мир к огромному оргазму праздника и расходов. Мне это было скучно. Но иногда мне в голову приходили мысли о том, что мы обычно обсуждали с Физз пятнадцать лет назад, когда говорили о будущем.

— Где, по-твоему, мы будем?

Это была ее любимая тема.

— Где, по твоему мнению, мы будем?

«Да, где? Видеть галлюцинации и делать записи».

Я быстро осушил мой второй стакан, отнес бутылку в дом, взял короткую палку из сандалового дерева и, не говоря ничего Пракашу, который сидел, не моргая, у телевизора, перелез через колючую проволоку и пошел к санаторию.

Когда я сошел с дороги и начал подниматься через дубы, я включил фонарик. На повороте у тропы не было света у мыльного дерева. Собаки Тафена уже начали шуметь. На повороте я мог видеть желтую лампу, висящую под оловянным абажуром снаружи веранды Тафена. К тому времени как я добрался до дома, собаки обезумели. Они находились внутри клеток, стоящих по обе стороны от двери. Я позвал его. Вышла Дамианти и тотчас испугалась.