Загадка XIV века - Барбара Такман

В Туре с де Куси приключилось происшествие, имевшее для него горькие последствия, пусть уже после его смерти. Скончался единственный сын графа де Блуа, оставивший после себя огромное имение — и никаких наследников. Людовик Орлеанский, известный страстью к приобретательству, сразу же нацелился на эту собственность. Поместье находилось между Туренью и Орлеаном. Людовик, король и де Куси выехали из Тура — навестить горюющего и к тому же обанкротившегося отца. Граф был когда-то заложником в Англии, ему пришлось купить себе свободу, и через короля Эдуарда он перевел де Куси свою собственность в Суассоне. Бессмысленная расточительность уничтожила огромное состояние де Блуа, от переедания и злоупотребления алкоголем граф и его жена страшно растолстели, так что он не мог уже ездить верхом, и на охоту его везли на носилках. На графа часто находили приступы гнева, однажды, что, впрочем, характерно для XIV века, он кинжалом убил рыцаря. Сейчас он был стар, болен, бездетен, и его окружала толпа метивших в наследники и переругавшихся между собой людей.

Де Куси имел большое влияние на графа Ги. Более того, он удерживал права на часть его имущества, поскольку граф до сих пор должен был ему определенную сумму за «уступку в Суассоне». Обе стороны выбрали Ангеррана как признанного переговорщика (un grand traitteur) для оценки имения и для продажи его Людовику Орлеанскому. Передача династической собственности за деньги считалась чем-то вроде позора. Если де Куси и не хотелось принимать участия в этом деле — а документальных свидетельств этого не существует, — то он был щедро, очень щедро вознагражден Людовиком Орлеанским. Когда ему удалось снизить цену с двухсот тысяч франков — столько граф де Блуа запрашивал за свои земли в Эно — на пятьдесят тысяч, то есть на 25 процентов, герцог вернул де Куси разницу. Людовик передал Ангеррану и десять тысяч флоринов, которые ему задолжали за Тунисскую кампанию, «поскольку упомянутый кузен оказал нам многочисленные и большие услуги». За все поместье Людовик заплатил четыреста тысяч франков, которые взял из приданого своей жены, и сравнялся со своими дядями в количестве имеющейся в его распоряжении земли.

Фруассар, бывший в услужении у графа де Блуа, пока тот не обанкротился, сделал вдруг удивительное заявление: «В этом деле нужно осудить сира де Куси». Возможно, он имел в виду, что де Куси не следовало брать деньги за ведение сделки, которую Фруассар считал постыдной. Почитатель касты часто исповедует более высокие идеалы, чем сами ее члены. По иронии судьбы, домен де Куси после его кончины перешел в руки герцога Орлеанского.

Изредка появляясь дома, де Куси возобновлял исполнение обязанностей главнокомандующего в Оверни и в Эно. В январе 1392 года он снова сопровождал короля в переговорах в Амьене. Непосредственно перед переговорами — как счастливое предзнаменование — у Изабо и Карла родился сын, это был их пятый ребенок, из которых двое старших уже скончались. Париж отпраздновал событие колокольным звоном, на площадях зажгли костры. Люди заполнили церкви и благодарили Бога за дофина, а после пели и танцевали на улицах, где благородные дамы и богатые буржуа накрыли для них столы с угощением и вином. Ребенок, которому все так радовались, умер в возрасте девяти лет, как и четверо других сыновей, из всего королевского потомства уцелел один — слабый дофин Карл VII, которого впоследствии коронует Жанна д’Арк.

Были приняты экстренные меры для того, чтобы между французами и англичанами не возникли имущественные споры, которые могли сорвать переговоры. Совет приказал французским подданным под страхом смерти воздержаться от оскорблений, провокационных высказываний, дуэлей и даже разговоров о сражениях. Никто не имел права выходить ночью без факела; любой паж, по чьему скудоумию в таверне могла разгореться ссора, приговаривался к смерти. Круглосуточно четыре отряда по тысяче человек в каждом должны были выходить в караул, чтобы предотвратить скопления людей, чреватые беспорядками. Если звонил пожарный колокол, караульные не имели права покидать свои посты, предоставляя право действовать пожарным командам. Англичан должны были встречать «с величайшими почестями», с ними обращались очень любезно и бесплатно развлекали. Хозяева постоялых дворов не должны были требовать с них деньги и переправляли их счета в королевскую казну.

Эти предосторожности французов отражали желание не столько мира, сколько того, чтобы подписание соглашения открыло Voie de Fait и возможность начать крестовый поход. С английской стороны такое же желание имелось у герцогов Ланкастера и Йорка, однако отсутствие Глостера было дурным знаком. Сознавая влияние де Куси, английские герцоги привезли с собой его дочь Филиппу, тем самым они явно надеялись завоевать поддержку Ангеррана при заключении договора. Филиппа выразила страстное желание увидеть отца, которого почти не знала, и де Куси был очень рад встрече. Его дочь «прибыла в добром здравии, но все равно что вдова, испытавшая мало счастья в своем браке».

Переговоры начались в Пасху, в присутствии сидевшего на троне Карла. Церемония была устроена с размахом, словно торжественность обстановки призвана была поспособствовать счастливому разрешению конфликта. Приближаясь к трону, Ланкастер трижды припадал на колени, король приветствовал его любезными словами, а герцоги Бургундский и Беррийский поцеловали его в знак мира. Никогда еще герцог Бургундский не выглядел столь великолепно. На нем был черный бархатный костюм, на левом рукаве вышита ветвь с двадцатью двумя розами, состоявшими из сапфиров и рубинов в окружении жемчуга. На следующий день он облачился в алый бархат, на этом костюме с левого и с правого бока был вышит серебром медведь, загривок и морда которого сверкали переливавшимися драгоценными камнями. Сановные французские аристократы, включая де Куси, каждый вечер давали англичанам пир, во время этих застолий хозяева и гости обменивались рыцарскими любезностями и возобновляли старые знакомства.

Всех этих предосторожностей, бесплатных обедов и роскоши оказалось недостаточно для достижения мира. Переговоры длились две недели, но обе стороны сознавали, что все бесполезно. Требование англичан выдать более миллиона франков за выкуп Иоанна встретило требование французов заплатить три миллиона за ущерб, нанесенный их земле. Французы согласились вернуть Кале, но при этом заявили, что снесут город и сделают это место необитаемым. Англичане отказались, поскольку считали, что, удерживая Кале, «они носят на поясе ключ от Франции». Как и всегда, шли споры о суверенитете Аквитании. И даже когда французы наконец-то согласились заплатить выкуп за Иоанна и даже готовы были уступить Аквитанию в обмен на снос Кале, англичане заартачились. Оказывается, они не были уверены, хотят ли мира. Когда Карл заговорил о крестовом походе, англичане, как бывало и раньше, сказали, что они не уполномочены подписывать соглашение, но доложат обо всем своему королю. Еще одни мирные переговоры окончились ничем. Перемирие отложили на год. Окончить войну было страшно трудно.

То ли из-за разочарования, то ли по естественным причинам, но посреди переговоров король Карл заболел: у него поднялась температура и начался бред. Из Амьена его перевезли в епископальный дворец в окрестностях Бове, где за ним бережно ухаживали. Король вскоре поправился и к июню возобновил охоту и участие в других развлечениях. Странная болезнь не вызвала дурных предчувствий, хотя и должна была насторожить.

ГЛАВА 24

ПЛЯСКА СМЕРТИ

История впервые жестоко продемонстрировала уязвимость нации, вызванную физическим состоянием лидера государства. Франция испытала это на себе начиная с 1392 года.

Обстоятельства, приведшие страну к кризису, породила борьба за власть, сосредоточившаяся на фигуре коннетабля Клиссона. Он стал объектом политической враждебности и неувядающей ненависти герцога Бретанского. Пока Клиссон сохранял главный военный пост с доступом к огромным финансовым средствам и оставался в партнерских отношениях с «мармозетами» и с братом короля, дяди держались на расстоянии. Герцог Бретанский боялся его как соперника в бретонских делах и ненавидел все сильнее, потому что ему не удалось убить коннетабля, когда у него была такая возможность. В желании уничтожить Клиссона интересы герцога и королевских дядьев совпадали, и они тайно общались друг с другом.

Связующим звеном между ними был протеже герцога Бургундского, состоявший в родственных отношениях как с герцогиней Бургундии, так и с герцогом Бретани, — тот самый злодей Пьер де Краон, что растратил средства герцога Анжуйского в неаполитанской кампании. Он не подчинился королевскому приказу и не вернул деньги вдове Анжуйского, а вдобавок убил рыцаря в Лане, однако воспользовался своими связями и вымолил прощение. Эти проступки не помешали ему вращаться при дворе в числе искателей удовольствий. Должно быть, он обладал «обаянием зла». Тем не менее Краон разгневал Людовика Орлеанского, сообщив его жене — очевидно, из-за непреодолимого желания сделать пакость — о сердечной привязанности ее мужа на стороне. Герцог сам ему в этом признался и даже взял Краона с собой, когда посещал красивую, но излишне добродетельную даму, отказавшуюся от тысячи золотых крон в обмен на любовь. Прознав об этом, взбешенный Людовик рассказал королю о предательстве Краона, и монарх изгнал нарушителя спокойствия, а Краон заявил, что удалили его за то, что он попытался заставить герцога бросить оккультные практики и перестать общаться с колдунами.