Загадка XIV века - Барбара Такман

Еще одно предприятие, четвертое с момента шотландского фиаско, оказалось напрасным и не из-за отсутствия воли, или мужества, или воинского умения, а из-за непрактичной военной цели. Сила крепостных стен и риск срыва поставок из-за моря были известны рыцарям не понаслышке. Они знали условия Северной Африки по двум крестовым походам Людовика Святого, несмотря на то, что с тех пор прошло 120 лет, и тем не менее положились на волю случая. Впрочем, военную беспечность можно в какой-то степени простить. В те времена скудных коммуникаций разведданных в нашем понимании попросту не существовало. О силе крепостных стен Махдии, вполне возможно, не подозревали. Незнание противника в те времена было повсеместным; противника презирали, его недооценивали.

Рыцари говорили впоследствии Фруассару: «Если бы нами командовал сир де Куси, результат был бы другим». Вряд ли такое было возможно. Хотя исход сражения частично зависел от командира, прорвать осаду берберов не удалось из-за отсутствия жизненного интереса. Когда такой интерес есть, когда ставки высоки, как это было при Карле V, стратегия сочетается с целью и исключаются бесшабашность и недальновидность. Для французов тунисская кампания была всего лишь рыцарской авантюрой, затеянной под религиозным призывом. Рыцарей вело желание прославиться, а не достичь политической цели с помощью оружия. Их занимало действие, а не результат, поэтому они так редко и добивались цели.

Во Франции никто не знал о судьбе экспедиции, там молились и просили Бога о милосердии к крестоносцам, воевавшим во имя Господне. В сентябре Карл VI посетил замок де Куси, вероятно желая успокоить молодую супругу Ангеррана; а может, он хотел еще раз осмотреть имение, которое, вероятно, вскоре останется без хозяина. Все страшно обрадовались, когда в середине октября крестоносцы вернулись в Геную. Там умерли многие больные воины, но остальные медленно шли на поправку. Зимой был совершен переход через Альпы, и только через шесть недель Бурбон и де Куси добрались до Парижа, а за ними спустя какое-то время, с перерывами, последовали их товарищи.

Расстояние и время скрасили горькую правду. Несмотря на то что крестоносцы вернулись без добычи, без выкупа, без пленников, их приветствовали, словно победителей. Франция считала, что неверные потерпели поражение. В Тунисе не было иностранных корреспондентов, которые могли бы написать правду, и газет во Франции не выходило, иначе они сообщили бы о провале кампании. Потери убитыми и пропавшими без вести среди рыцарей и оруженосцев составили двести семьдесят четыре человека, то есть двадцать процентов от войска; впечатления на народ такие потери не произвели: к этому привыкли. Напротив, Францией восхищались, да и Генуя оказалась в выигрыше: появление французов в качестве ее союзников напугало берберов, и они приостановили свои пиратские вылазки.

Король Карл пожелал услышать обо всем, что случилось, а потому с пристрастием расспросил Бурбона, де Куси и остальных рыцарей. Их доклады ничуть его не обеспокоили, и король объявил, что как только будет заключен мир с Англией и уладятся церковные дела, он с радостью пойдет вместе с армией в те края — «распространять христианскую веру и обращать неверных». Постепенно у участников кампании сгладились воспоминания о тяготах и бессмысленности экспедиции, и, когда через несколько лет заговорили о новом крестовом походе против турок, их отношение к противнику ничуть не изменилось и энтузиазм не иссяк.

ГЛАВА 23

В ТЕМНОМ ЛЕСУ

Двусмысленный результат в Тунисе ничуть не обескуражил короля и королевский совет. Они без промедления перешли к более трудному предприятию — вздумали покончить со схизмой силой оружия. План похода на Рим с целью устранения папы Бонифация и замещения его папой Климентом был назван Voie de Fait, или насильственным путем, в противоположность «пути уступок», или добровольному отречению. Решение пройти по Италии и взять Рим силой было не менее смелым предприятием, чем только что посрамленное вторжение в Англию, но политики не колебались. В конце ноября, через несколько дней после возвращения де Куси и Бурбона из Туниса, совет принял решение.

План, представленный королю, стал прелюдией к папскому походу. Министры говорили Карлу, что он не может взять крест и идти против турок, пока церковь не воссоединилась. «Самое разумное, что вы можете сейчас предпринять, это вместе с тяжеловооруженными всадниками идти на Рим и уничтожить антипапу Бонифация… Это для вас самое благородное занятие. Надеемся, что, когда антипапа и его кардиналы поймут, что вы идете на них с сильной армией, они будут просить вашей милости». После столь великого свершения, заверяли они, появится блестящая перспектива похода на Иерусалим.

Король загорелся: когда он может начать? Он вырос под влиянием Мезьера, который внушил придворным, что крестовый поход — судьба Франции и спасение общества. Советники Карла решили, что кампанию можно начинать немедленно, и планы тотчас пришли в движение. К делу подключились все придворные, пригласили даже герцога Бретани, посчитав «неблагоразумным оставить его в стороне». Он, однако, добавил свою ложку дегтя, предсказав, что все «кончится словами».

Решили собрать большую армию из двенадцати тысяч копий, выйти должны были через четыре месяца из Лиона, в марте четырех тысяч копий, герцоги Бургундский, Беррийский и коннетабль — по две тысячи каждый; Бурбон и де Куси — по одной тысяче; всем полагался аванс за три месяца. Чтобы собрать такую армию, требовались новые налоги, но к этому, похоже, отнеслись легко, а на самом деле финансирование такого предприятия было столь же нереальным, как и сам «насильственный путь». Когда совет собрался для утверждения затрат, разразилась страшная буря, и это предзнаменование заставило всех призадуматься. Уж не Бог ли предупреждает о том, что невозможно взваливать на измотанный народ новое бремя?

Университет возвысил голос против Voie de Fait и сделал это, в отличие от небесных грома и молнии, недвусмысленно. В двенадцатичасовой речи, произнесенной 6 января 1391 года перед королем и двором, Жан Жерсон, молодой ученый, прославившийся как проповедник, высказался от лица оппозиции. Жерсону было двадцать семь лет, через два года он получил степень доктора теологии. Жерсон являлся протеже канцлера Пьера д’Альи, преемником которого он стал в возрасте 31 года. Схизма усугублялась, и Жерсон стал главным защитником верховенства Вселенского собора над папой и сделался самым известным французским теологом своего времени.

Жерсон был наглядным и живым доказательством бесполезности классификаций и обобщений. В вере он был мистиком, а в практике — рационалистом. Жерсон придерживался золотой середины и не доверял религиозным озарениям других мистиков и провидцев. Он был одновременно и конформистом и нонконформистом. Жерсон резко возражал ранним французским гуманистам в дискуссии, развернувшейся по поводу «Романа о Розе». Несмотря на неприязнь к провидцам, особенно женского пола, в последний год своей жизни он был одним из двух теологов, признавших подлинность духовного призвания Жанны д’Арк. Утверждал он это не потому, что в понимании современников был «либералом», а потому что сознавал силу религиозной веры Жанны. Он отражал идеи и интеллектуальные влияния своего века.

Если бы он жил в прежние времена, то стал бы монахом, но в последнюю сотню лет университет вырвал у монастырей главное — хранение знаний о прошлом и наблюдение текущей жизни. Жерсон поступил в Парижский университет в возрасте 14 лет и обнаружил, что теология и философия изобилуют сухими силлогизмами схоластики. В век Фомы Аквинского схоластика отвечала на любые вопросы веры здравомыслием и логикой, но оказалось, что здравомыслию не под силу объяснить Бога и вселенную, все усилия тщетны, остается лишь твердая скорлупа логики. Петрарка с отвращением высказался об «убеленных сединами детях»: «Если они начнут изрыгать свои силлогизмы, мой тебе совет: беги». Жерсон, как и другие в то беспокойное время, страстно желал для души чего-то более значительного и нашел альтернативу в мистической вере и прямом общении с Богом.

Он верил в то, что возродить общество можно только через обновление и погружение в веру, в которой не будет места «пустому любопытству». Знание Бога, писал он, «скорее достигается через смирение и покаяние, а не через размышления». Тот же взгляд у него был и на сверхъестественное, он подтверждал существование демонов и упрекал тех, кто смеялся над этим из-за недостатка веры и «зараженности разума». И все же Жерсон не мог удержаться от «посягательств разума». Он насмехался над предрассудками магов и астрологов и рекомендовал тщательно изучать видения, прежде чем придавать им значение.

Он не одобрял перевод Библии на общедоступный язык, однако как поэт, учитель и оратор писал многие свои проповеди и трактаты по-французски, стараясь донести свои мысли до простых людей и разъяснить их юношеству. Средневековые просветители обычно тратили много времени на сочинение проповедей для детей. Жерсон в особенности был заинтересован в детском развитии, он смотрел на них как на людей, отличающихся от взрослых. В программе для церковных школ Жерсон настаивал на необходимости постоянно держать в детской спальне лампу зажженной, он считал ее символом веры: нужно, чтобы она горела, когда в момент «естественной потребности» дети поднимаются ночью с постели. Реформация церкви, предупреждал он, должна начинаться с обучения детей, а реформы в колледжах — с реформы в начальных школах.