Глаз бури - Екатерина Мурашова

«Вот это да! – подумала Софи. – Сразу – и влипла по уши. Она же того и гляди в истерику кинется или в обморок упадет. Что ж теперь делать? Звать Элен… Нет, пожалуй, надо попробовать как-то самой?

– Я знаю оттуда… Он соврал вам… Этот сапфир… Глаз Бури… Он принадлежит мне… – бессвязно пробормотала Ксения. Впрочем, Софи сумела уловить главное.

– Вы полагаете, что Туманов украл у вас сапфир?

– Я это знаю!

– Хорошо. Тогда что же, вся история с Золотым Буддой – вранье?

– Я не знаю, что там было раньше. Но сапфир мой, и Туманов украл его, – настойчиво повторила Ксения. Над ее припухшим веком яростно подергивалась какая-то жилка.

– Тогда получается, что он давно вернул его этому богу. Поверьте! – Софи старалась быть максимально убедительной. – У Туманова этого сапфира нынче нет. Он с того начал, что хотел бы подарить его мне. И подарил бы, если б у него был, – я знаю…

– Он подарил бы тебе мой сапфир… – словно в бреду повторила Ксения.

– Ну послушайте же! – Софи осторожно дотронулась до пышного буфа на ксенином рукаве. – Это все было сто лет назад… Что ж вы теперь-то так печалитесь…

Она решительным образом не могла понять, как именно юный Туманов сумел украсть сапфир Золотого Будды у княжны Мещерской, которая была тогда еще почти ребенком, если сапфир был у англичанина… Может быть, Мещерская вышла за англичанина замуж? Во всяком случае, что-то не позволяло Софи счесть обвинения Ксении полным бредом…

– Он его тогда же продал! – неожиданно здраво воскликнула Благоева. – И получил начальный капитал для своей деятельности.

– Возможно, – коротко подумав, согласилась Софи.

В бескорыстие нынешнего, а особенно молодого и нищего Туманова она не верила совершенно. Если те, служители Будды, были готовы заплатить за кражу и возвращение сапфира, то почему бы и нет?

– И что же теперь? – спросила она у Ксении.

– Теперь я его уничтожу, – тихо сказала бывшая княжна Мещерская. – И духи мне помогут. Ты мне поможешь тоже?

– Нет, – помотала головой Софи. Туманов был ей противен, и при случае она не отказалась бы ему как-нибудь насолить. Но связываться с умалишенной Ксенией не хотелось совершенно.

– Ладно, не хочешь, не надо, – вполне миролюбиво закончила Ксения и снова погрузилась в себя.

Софи отошла, ступая на цыпочках. Мысль попроситься на Ксенин спиритический сеанс умерла сама собой, так ни во что и не оформившись.

Самым же лучшим и безусловно самым интересным приобретением Софи было знакомство с двумя приятелями – Ефимом Шталь и Константином Ряжским. Меж собой мужчины сошлись на почве лошадей и псовой охоты, а в остальном были крайне различны, если не сказать противоположны по взглядам и устройству натуры. Высокий, довольно красивый и слегка меланхолический Ефим носил длинные волосы. Эти волосы, густые и чуть вьющиеся на концах, имели удивительную особенность – они меняли цвет в зависимости от освещения. Обыкновенно они казались темно-каштановыми, иногда вспыхивали яркой, почти лисьей рыжиной, а после вдруг становились черными настолько, что как будто отбрасывали тень вокруг головы. Зеленые с коричневыми крапинками глаза Ефима никогда не улыбались, тогда как на полных губах почти всегда имелась в наличии вполне добродушная, как бы приглашающая к общению улыбка. Говорили, что высокие скулы, удлиненный череп и явно неславянский тип красоты он унаследовал от своего отца, немецкого барона. Впрочем, другие, помнящие баронессу молодой, называли Ефима копией матери. Все же вместе знакомые молодого человека сходились на том, что его внешность до крайности напоминает лицо одного из юношей – укротителей коней на Аничковом мосту. Ефим с Константином даже специально возили Софи на мост, чтобы она могла самолично сравнить и проверить данное предположение. Софи подтвердила: да, похож. Понятно, что гипотезы о причинах данного сходства строились среди молодежи самые разные, в том числе и весьма фривольные. Ефим ни на что не обижался, и ничего не опровергал, только улыбался своей длинной, вечной, маловыразительной улыбкой. Практически сразу же после знакомства с Софи он все с той же, характерной для него уверенной меланхоличностью сделался ее верным поклонником и неторопливо добивался ее благосклонности мелкими, но всегда уместными услугами. Коренастый, пожалуй что более сильный физически Константин Ряжский вел себя значительно сдержаннее. Напротив того, наполовину в шутку, а наполовину как бы и всерьез он предостерегал приятеля, чтобы тот был осторожнее с Софи, потому что она, мол, из тех именно женщин, из-за которых летят головы и рушатся царства. Ефим, ссылаясь на полную бессмысленность собственного существования и улыбаясь, говорил, что ради Софи ему не жаль ни головы, ни, уж тем более, царства. Слушать это было приятно, хотя, если положить руку на сердце, то из двух приятелей более достойной добычей Софи полагала сдержанного Константина, и именно на его обольщение тратила львиную долю своих чар. В присутствии обоих друзей, в разговоре с ними Софи отчего-то часто приходил на ум Туманов. В конце концов она решила, что дело тут в откровенном сходстве деловых интересов и манеры рассуждать о них, явно наблюдающемся между Ряжским и Тумановым. Несмотря на разницу в происхождении, они занимались почти одним делом. Впрочем, в отличие от полуграмотного Туманова, Константин был неплохо образован, начитан, интересовался политикой и любил поговорить о международном положении России, которое в его изложении получалось таким сложным и запутанным, что Софи мгновенно начинала зевать и жалеть министра иностранных дел. На ее женские уловки Ряжский упорно не поддавался, держась с вежливой отчужденностью, и это еще больше раззадоривало Софи. Отчаявшись в кокетстве, она хотела привлечь его своей литературной ипостасью, но тщетно: охотно читая мемуары, политические трактаты, исторические труды и даже сочинения средневековых мистиков, о развлекательной литературе Константин отзывался с легким презрением, заявляя, что хорошо заполненную бухгалтерскую книгу не променяет ни на одну на свете поэму или роман. Софи злилась, в глаза называла Ряжского бурбоном и букой, но, естественно, не сдавалась.

Ефим же быстро сделался добрым приятелем Софи. Он был ненавязчив и мило артистичен, забавно копировал светские типы, пел, обладая несильным, но красивым и правильно поставленным голосом. В их детских годах и привычках было много общего. Семья, богатство, домашнее образование, светский лоск, привычка к веселому неутомительному безделью, сплошь состоявшему из проказ и каких-то суетливых пустяков.