Покоритель джунглей - Луи Жаколио

Сэр Джон Лоуренс и Джеймс Уотсон не могли сдержать дрожь при этих зловещих словах.

— К счастью, у наших жертв, — продолжал туг, нимало не заботясь о вызываемом им чувстве отвращения, — мы нашли золотые листья лотоса, знак их достоинства, на которых были выгравированы пароль и шифр. Дополнив триаду одним из наших людей, мы предстали перед браматмой Арджуной. В тот же день он велел факиру отвести нас к тем, кого мы должны были заменить. Они ввели нас в совет вместе с четырьмя вновь избранными членами. Таким образом, никто и не подозревал о подлоге.

— Это страшно по своей дерзости и ловкости! — пробормотал вице-король.

— Я еще не закончил, милорд, — с гордостью ответил туг. — Мы сделались верховными правителями общества, но в связи с ежемесячной заменой должны были один за другим перейти в число менее активных членов совета Семи. Надо было сделать так, чтобы факиры не успели узнать своих новых хозяев, поэтому в ту же ночь четыре члена совета Семи были заменены нашими родственниками. Препятствий на нашем пути больше не существовало. Я оказался во главе комитета Трех и совета Семи, которые были мне безгранично преданы. Теперь вы понимаете, милорд, что, если мы сговоримся, мне легко выдать вам знаменитый высший совет. Вы сделаете вид, что застигли нас врасплох, проявите величие души, даровав нам прощение при условии роспуска общества, повесив, однако, браматму, если он еще жив. Вы прославитесь тем, что уничтожили знаменитое общество Духов вод, с которым в течение семи столетий не могли справиться никакие власти. Без совета Семи и браматмы общество никогда не возродится.

— С позволения Вашей Милости, с каким удовольствием я повесил бы подобного негодяя, — полушутя-полусерьезно заметил Уотсон.

— Полноте, сэр Уотсон, — с вызовом бросил дерзкий мошенник, — к чему эта нелепая щепетильность! Сосчитайте-ка, сколько человек вы расстреляли или повесили… Разве цивилизованные народы убивают пленных, жгут деревни, режут женщин, детей и стариков, как это сделали вы после того, как восставшие сложили оружие? Два миллиона человек, по вашим собственным подсчетам, были уничтожены во время подавления восстания — по вашему приказу, сэр Джон Лоуренс, под вашим командованием, сэр Джеймс Уотсон. Чего вы добились? До сих пор вы продолжаете преследовать Нана-Сахиба и Духов вод, которые не сегодня-завтра подадут сигнал к новому восстанию. На сей раз, могу вас заверить, вся Индия откликнется на призыв своих вождей — от мыса Кумари до Гималаев. Когда же я, чтобы предотвратить неизбежную катастрофу, жертвую жизнью семи человек, стоящих на моем пути, вы обращаетесь со мной как с обычным убийцей. Право слово, сэр Уотсон, вы смешите меня с вашим британским целомудрием…

Знайте, что восстание полностью подготовлено нашими предшественниками. Находясь под наблюдением браматмы, мы вынуждены были продолжать начатое дело, чтобы не возбудить подозрений в предательстве. Сегодня ночью в Биджапуре состоялось совещание пятисот жемедаров, которые во всех провинциях должны призвать к священной войне. Окончательно назначен и день восстания. Через двадцать дней, сэр Джон, двести пятьдесят миллионов индусов поднимутся, чтобы завоевать независимость, во главе их встанут Нана-Сахиб, четыре раджи юга и браматма Арджуна. Молите Бога, чтобы к ним не присоединился Покоритель джунглей. Вы больше не смеетесь, сэр Джеймс?

— Мы пошлем против них Хейвлока, — сказал начальник полиции. — Хоть вы и замечательные заговорщики, но мы тоже знаем, что Индия готовится вновь вступить в борьбу.

— Хейвлок! — воскликнул туг. — Что ваш лучший генерал сможет сделать против тысяч фанатиков, которые считают, что, защищая религию предков, попадут на небо?

— Он прав, Уотсон, — задумчиво заметил вице-король, — если бы в течение шести месяцев я не проявлял слабость, слушая ваши советы и призывы к великодушию, то военные трибуналы, казнь каждого десятого, террор навсегда бы отбили у населения Декана охоту к восстанию. Теперь время упущено, и нам остается только последовать советам Кишнайи. Лишь поимка Нана-Сахиба и окончательное уничтожение Духов вод могут спасти Индо-британскую империю.

— В добрый час, милорд. Вы верно оценили ситуацию: сруби голову — и тело бездыханно.

— Но как ты сможешь доставить нам Нану?

— Дислад-Хамед, ваш шпион…

— Как! Ты знаешь?

— Духи вод знают все. Вашему шпиону, которого прошлой ночью я спас от заслуженного наказания, поручено передать Нане о результатах совещания жемедаров и привести принца сюда, чтобы мы могли вместе обсудить дальнейший план действий. Сегодня ночью, получив от меня распоряжения, он отправится на Малабарский берег, и через десять дней Нана тайно прибудет в Биджапур… Вы видите, план так ловко задуман, что не может не удаться.

— Во сколько же ты оцениваешь свою помощь? — спросил сэр Джон.

— За поимку Нана-Сахиба — трость с золотым набалдашником, которую получают только раджи, а за семь членов совета — титул мирасдара и 10 тысяч крестьян — не только мне, но и всем моим потомкам мужского пола. Само собой, что Семеро, в число которых я вхожу, тут же получают прощение в награду за уничтожение общества, и амнистия эта должна распространиться на всю Индию, включая Нану и четырех раджей юга.

— Мы согласны, — ответил сэр Джон Лоуренс после небольшого размышления, — но при условии, что амнистия только дарует Нане жизнь, а я оставлю за собой право, не нарушая данного мною слова, отправить его на каторгу в Ботани-Бей, в Австралию.

— Я прошу только сохранить Нане жизнь, потом вы можете делать с ним, что хотите. Кроме того, я прошу, чтобы все дело хранилось в строжайшей тайне. В нужный момент я сообщу вам место, где мы соберемся на совет вместе с На-на-Сахибом, и вы арестуете нас всех вместе. Теперь, когда я стану принцем, я не хочу, чтобы имя мое до скончания веков повторялось во всей Индии как имя предателя.

Вся земля в Индии принадлежит монарху, который за некоторую годовую плату сдает ее в аренду крестьянам. Когда бывшие раджи хотели вознаградить своих фаворитов, они давали им титул мирасдара и при этом определенное количество крестьян — десять, двадцать, сто, тысячу. Мирасдар платил в казну за землю, обрабатываемую крестьянами, а весь излишек прибыли принадлежал ему. Крестьяне не были крепостными, в случае, если они считали требования мирасдара чрезмерными, они могли покинуть его и поселиться в другом месте. Но для этих несчастных было так мучительно расставаться с землей, с незапамятных времен обрабатываемой предками, с домом, где родились они сами и их дети, что в большинстве случаев они мирились с требованиями мирасдаров. У них забирали обычно одну десятую часть урожая, отсюда и пошла десятина в Германии и Галлии. Странно, но английский крестьянин по-прежнему живет так — он не владеет землей, которую обрабатывает, а требования лордов, этих британских мирасдаров, подчас таковы, что бедняга вынужден покидать землю, на которой его предки жили в течение семи-восьми веков.