Горбун - Вероника Кузнецова

— Так куда вы хотите поехать? — спросил Дружинин, приветливо улыбаясь.

Я не сомневалась, что горбун припас ещё одно укромное местечко и отвезёт меня туда против моего желания.

— На ваш выбор, — холодно сказала я.

Он не искал пустынных дорог: или их не было поблизости, или они ему не попадались. А зря он был так беспечен, потому что нам на пути предстояли две встречи, которых он с трудом избежал.

Мы остановились у светофора и, как всегда, я зорко поглядывала по сторонам, надеясь, что удастся ускользнуть и смешаться с толпой народа.

— Кажется, Ларс? — спросила я, заметив машину, похожую на ту, от которой уехал переводчик.

Горбун быстро оглянулся, и это позволило мне незаметно расстегнуть предохранительный ремень, за которым при посадке следил предусмотрительный убийца. Теперь-то ему не придёт в голову проверить, защёлкнута ли застёжка или только создаёт видимость крепления.

Я надеялась, что писатель, обеспокоенный моим исчезновением, ищет меня и, увидев машину горбуна, заподозрит, что в ней я. Но Дружинин обогнал какой-то грузовик, свернул в переулок, и я потеряла Ларса из виду.

— Разве Ларс? — спросил горбун, снижая скорость. — Я и не заметил. Да, Жанна, совсем забыл! Спасибо за ключ.

— Пожалуйста, — откликнулась я, горько усмехнувшись.

— Я не заметил, когда его вернули, но не сомневался, что это сделали вы. Ловко у вас получилось.

Он снова торопливо свернул в переулок, но на этот раз не от машины Ларса. Я даже не поняла, по какой причине.

— Вы не заметили, это был не Хансен? — поинтересовался горбун.

Негодяй! Ему мало было моей смерти, ему надо было ещё и помучить меня.

— Вам, наверное, надоело кататься? — спросил Дружинин.

— Да.

Он кивнул.

— Сейчас где-нибудь остановимся, — сказал он. — А где вы нашли ключ?

— В саду.

— Наверное, я выронил его, когда разговаривал с вами.

— Нет.

— Вы говорите загадками, Жанна. Где же лежал ключ?

Мне захотелось сказать правду теперь же, не откладывая.

— На грядке.

— Я подходил…

Он замолчал, сообразив, что я имею в виду, а я ждала его реакции, со странным удовлетворением сознавая, что сейчас горбун увеличит скорость, завезёт меня куда-нибудь и без торжественных приготовлений уничтожит свидетеля.

— Вы хотите сказать, что…

— … что он появился уже после вашего ухода и лежал на грядке под ногой у Нонны.

Он долго молчал, обдумывая мои слова.

— Вам нелегко пришлось, Жанна, — печально сказал он. — Если бы я знал, я бы всё объяснил сразу.

Мы выехали на относительно пустынную дорогу.

— Я заходил к вам ещё раз, но застал только Нонну… Держитесь!

Он крутанул руль, машину отбросило сначала в одну сторону, потом в другую, она описала невероятный зигзаг, пропустила фургон и куда-то завалилась. Я ничего не успела сообразить, как вылетела из неё и очутилась полулежащей на крутом склоне не то ямы, не то канавы. Вылезти мне мешала машина, каким-то чудом не сползшая по отлогому дну прямо на меня сразу, не дающая мне возможности обо что-нибудь опереться и медленно, но неотвратимо на меня надвигающаяся.

От внезапности происшедшего мне было нехорошо, а махина, с секунды на секунду грозящая меня раздавить, парализовала мои мысли. Сознание я не потеряла, потому что помню, как машина сползла-таки по песку и упёрлась боком о край насыпи, где только что стояла я, а горбун, очень бледный и взволнованный, крепко прижимал меня к себе и грозно спрашивал, зачем я расстегнула ремень. Потом медленно включались чувства и, прежде всего, чувство боли. Наверное, я обо что-то ударилась боковым зубом и даже не заметила, как. Отрадно, что я не рассекла себе при этом щёку, но, осторожно потрогав зуб языком, я обнаружила, что сломала его. Он шатался и при этом невыносимо болел.

— Вы целы? С вами всё в порядке? — наверное, в сотый раз спрашивал горбун, ещё крепче обнимая меня.

— Что случилось? — спросила я.

Горбун опомнился, осторожно отстранил меня, не переставая, однако, поддерживать, словно боялся, что я упаду, и оглянулся, но когда я попыталась заглянуть через его плечо, он мне не позволил этого.

— Постойте около машины, Жанна, — попросил он очень ласково, но так, что невозможно было ослушаться.

В сопровождении Дружинина я покорно подошла к машине. Она показалась мне сильно повреждённой.

— Дайте слово, что вы не подойдёте туда, — строго сказал он.

Я и без него видела, что мы чудом избежали аварии, а посреди дороги стоял фургон и за ним — легковой автомобиль, у которого мне видны были только колёса и часть осевшего кузова. Если две машины такой неравной величины столкнулись, то лучше было не смотреть на то, что стало с пассажирами легкового автомобиля.

— Я не подойду, — обещала я.

— Я посмотрю, что там случилось, и сейчас же вернусь.

Он ещё мгновение помедлил, пристально посмотрел на меня и ушёл. Для меня перестал существовать ключ под ногой убитой Нонны, не имела значения горбатая прихрамывающая фигура, которую видела Ира, а разница в оттенках машин, той, которая чуть меня не сбила, и той, которая была передо мной, стала явной. Зачем убийце вытаскивать меня из-под готовой раздавить машины?

Но мыслить свободно я не могла. У меня так болел зуб, что терпеть эту боль и дальше становилось невыносимым, а обратиться к врачу было невозможно, потому что в Дании наверняка платная медицина.

Я подняла осколок зеркала и посмотрела на зуб. Я не дантист и не определила, на сколько кусков он раскололся и где именно, но зато у меня не было предрассудков, присущих врачам, а потому я попросту вытащила то, что шаталось. Боль, наверное, была вызвана острыми краями осколков, давящих на десну, и теперь исчезла. Мысли о посещении дантиста тоже исчезли, и я равнодушно отбросила зеркало. Теперь можно без излишней торопливости посетить зубного врача на родине, если за время моего отсутствия не ввели плату и у нас, и если кроме ваты и спирта не нужно нести чего-то ещё, например, цемент. Скорее всего, идти к зубному врачу не придётся и на родине. Впрочем, русскому человеку к таким мелочам не привыкать. Вот, к примеру, Станюкович подробно описывал порядки на русском флоте, в том числе зверские расправы над матросами и «мягкую», по сравнению с ними, "чистку зубов", когда от тяжёлого кулака боцмана или офицера у матроса вылетало по два-три зуба за один раз. Провинившийся выплёвывал кровавое крошево и принимался за работу, радуясь, что дёшево отделался. У меня же отломился только кусок зуба, так что долго думать о таком пустяке не стоит. Гораздо сложнее будет загладить вину перед Дружининым, которого я оскорбила незаслуженными подозрениями. Я сунула руку в карман, достала камень и отшвырнула в сторону.