Горбун - Вероника Кузнецова

Леонид вернулся довольно скоро, но ещё быстрее приехала полиция. Мне со своего места показалось, что мой спутник беседует со златокудрым Хансеном, что и оказалось на самом деле.

— Пойдёмте, Жанна, — позвал меня Дружинин, подходя. — Хансен распорядился, чтобы вас подвезли до дома, а дорогой я вам всё объясню.

Он окинул свою разбитую машину взглядом, в котором я не заметила сожаления.

— Счастливо отделались, — было его заключение.

Он устроился рядом со мной на заднем сиденье полицейской машины.

— Что случилось? — спросила я.

— Сейчас… — Ему было не по себе от предстоящего разговора. — На чём я остановился?

— Вы ещё не начинали.

— Нет, я начал… Ах да! Вчера я видел, как вы уехали с Петером и Мартой, зашёл на участок, поговорил с Нонной… Я не предполагал, что он сможет перепутать её с вами.

Мне было стыдно спрашивать, кого он имеет в виду, иначе он поймёт, кого я подозревала всё это время.

— Почему вы вернули ключ мне, а не передали Хансену? — спросил Дружинин. — У вас были для этого все основания, ведь вы не были во мне уверены.

В его вопросе мне послышался упрёк, поэтому я сейчас же перешла в нападение.

— Вы сами во всём виноваты! Не надо было говорить полунамёками и вообще вести себя так подозрительно. Почему нельзя было сразу сказать, кого вы обвиняете?

— Я не мог обвинять, — возразил Леонид, которого позабавила моя вспышка. — У меня не было доказательств, и я мог ошибиться. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему он это делал.

Он бросил на меня быстрый взгляд, но я ещё не поняла, кто был преступником, поэтому не стала гадать, почему он совершал преступления. Из всей компании «им» могли быть только Ларс, Петер и Ханс, но ни одному из них моя смерть не принесла бы никакой пользы.

— К тому же Хансен почти до последнего подозревал меня, — усмехнулся Дружинин. — Если бы не вы, он бы меня арестовал ещё вчера…

Это было слишком. Со мной говорили так, словно я знала все обстоятельства этого дела и достаточно было намёка, чтобы я правильно отреагировала.

— Леонид, объясните, пожалуйста, что произошло, — попросила я. — Я ничего не понимаю.

Как же приятно было произносить имя моего брата!

Дружинин усмехнулся.

— Сейчас попробую, — сказал он. — Начну с начала, с того дня, когда мы нашли убитую девушку у вас в комнате.

— Естественнее всего было бы заподозрить в убийстве меня, — сказала я. — У вас не мелькнула такая мысль?

Он покачал головой.

— В мою голову приходили разные мысли, но я не припомню ни одной, которую вы назвали бы естественной. Тогда для меня казалось главным не подпускать вас к комнате, потому что зрелище было страшным.

— Не для женских нервов, — добавила я, желая произнести это насмешливо, но после волнений тяжёлого дня и последнего потрясения мой голос дрогнул.

Дружинин взглянул на меня странными, слегка затуманенными глазами и кивнул.

— Вы слегка наклонили голову, — продолжал он, — и я перестал видеть ваше лицо. Сам не знаю, почему я решил, что причёской и фигурой вы похожи на неё.

Он снова пристально посмотрел на меня, словно проверяя впечатление, и отвёл глаза.

— Потом я присмотрелся к Нонне и Ирине. Ирина тоже походила на убитую, а Нонну отличали волосы. Тогда я ещё ни о чём не догадывался, но запомнил своё наблюдение.

— Вы ни о чём не догадывались, но старались не оставлять меня одну, — возразила я, думая сделать ему приятное.

Леонид печально улыбнулся.

— Возможно, инстинктивно я что-то подозревал, а может, дело в другом, но уходить от вас мне, действительно, не хотелось. А вскоре меня насторожило, что около вас всё время оказывался Ларс. Мне это было неприятно, хотя я ещё не чувствовал, что опасность исходит от него и грозит непосредственно вам.

Имя преступника было названо, однако я была в ещё большем недоумении, чем прежде, потому что не понимала причины его странного поведения.

— По-настоящему мне стало страшно, когда были обнаружены открытая дверь, топор и записка. Мне казалось, что живой я вас уже не увижу.

— А увидев, захотели исправить оплошность убийцы, — заметила я.

— Это самая естественная реакция, — согласился Дружинин. — Я решил было, что мне самое время пойти к психиатру и подлечить нервы, чтобы всюду не мерещилась опасность, но потом заметил, как по дороге на своей машине проехал Ларс, и решил повременить с покоем.

Я представила, в каком напряжении он жил несколько дней, не зная правды, не подозревая никого конкретно, не догадываясь даже, кому грозит смерть, но чуя опасность, которую не чувствовал никто.

— Я жил ощущениями, можно сказать, инстинктами. Разве мог я поделиться своими опасениями, если сам не мог их ни понять, ни объяснить? Уверенность, что они ненапрасны, появилась потом, когда дверь второй раз оказалась открыта. Я не верил в вашу рассеянность.

— Спасибо.

— Когда мы договорились уехать с утра в Копенгаген и я заехал за вами, то не ожидал никого встретить, но увидел господина Якобсена.

Я помнила каждую фразу, произнесённую Леонидом, малейший жест и изменение выражения лица.

— По-моему, первым вашим желанием было уйти, — коварно заметила я, ожидая, что он скажет в ответ.

— Если мы будем отвлекаться на мои поступки и желания, то я никогда не закончу, — сдержанно проговорил Дружинин.

Я видела, что он не столько смущён, сколько печален, и кротко сказала:

— Извините, Леонид. Продолжайте, пожалуйста.

— Я успел вовремя, и при моём появлении Ларс заставил упасть пирожное, которое предварительно отравил.

— Теперь я начинаю подозревать, что пирожное было отравлено раньше, — возразила я. — Накануне вечером я нашла дверь открытой. Потом Ларс звонил мне и не захотел мешать, узнав, что я собираюсь пить чай.

В глазах горбуна мелькнула тревога, показавшая, как тщательно он рассматривает прошедшие события и как чутко реагирует на все мелочи, которые не учёл и не мог учесть.

— Я не утверждаю, что пирожное было отравлено уже тогда, но я благодарна вам за ваш звонок. Мы так славно поговорили о моей плитке, что чай у меня остыл и пирожное осталось ждать утра.

— Утром вместо вас умерла собака. Я сразу догадался, почему она умерла, но вам не мог даже намекнуть на это. В тот же день нашли Мартина, а на следующий день вы вернули Ларсу чашку с отравленным кофе. "Ты в кубок яду льёшь, а справедливость подносит этот яд к твоим губам". Вас бережёт ангел-хранитель, Жанна.

— Два ангела-хранителя, — сказала я, имея в виду, что без заботы Дружинина небесному ангелу пришлось бы трудновато. Однако горбатый ангел меня не понял и продолжал свой рассказ.