Дежавю - Татьяна Шмидко

Взгляд Бакли при этом полыхнул таким огнем, что мне вдруг захотелось провалиться сквозь землю. Потому что мне это очень понравилось. Я не узнавала себя. Почему я с таким удовольствием принимаю намеки и открытые ухаживания от Кристофера, словно любовь к Прайму… исчезла?

Бакли произнес последнюю фразу таким многозначительным тоном, что сомнений не оставалось – его любовь ко мне никуда не делась, возможно, стала еще сильнее. Полгода назад я сбежала бы от него и не стала даже слушать, но последние события сделали со мной что-то непоправимое и я с ужасом понимала, что это «что-то» контролю не подлежало – я с надеждой ждала продолжения.

Это жеманство или долго сдерживаемая женственность наконец-то вырвались наружу, и я чувствовала, как нас притягивает друг к другу. Мне стоило все это прекратить немедленно, поэтому я зажмурилась, стараясь не смотреть в его умные карие глаза.

– Так лучше? – спросил он насмешливо.

Вдруг в моем животе громко заурчало и я, открыв глаза, виновато посмотрела на Кристофера.

– Очень популярная мелодия в этом районе города! – сказал он с усмешкой.

Я кивнула головой и добавила:

– Не ела ничего со вчерашнего вечера. Голова кружится…

– Это легко исправить. В соседнем квартале у меня квартира. Могу предложить вам только холодное мясо и хлеб, не такой уж и шикарный обед, но… – сказал он с надеждой.

– Ну, как вы понимаете, я вряд ли откажусь, – сказала я с улыбкой, втайне сгорая от стыда. До чего докатилась Адель Де Ламбрини? Грязная, нечесаная, в мужском платье и голодная, как собака. – Доктор, если вы не против, я скажу моим спутникам, что встретил старого знакомого, и чтобы они меня не ждали.

Бакли кивнул головой и смотрел мне вслед, когда я торопливо шла к молящейся Марте, около которой на коленях стоял Поль. Люка нигде не было видно, но я решила не тянуть, начав с главного:

– Марта! Марта! – позвала я шепотом, сразу же получив осуждающие взгляды от Поля и католического священника. Я все равно позвала еще раз:

– Марта! Ну, ладно, слушайте меня тогда так. Я встретил только что своего старинного друга и думаю остановиться у него. Может быть, мне удастся найти место в местном монастыре доминиканцев. Так что не ждите меня и отправляйтесь домой!

Марта сделала нетерпеливый жест рукой, который можно было понять как «Убирайся отсюда поскорее» или «И я тоже буду скучать!». Ее муж Поль кивнул мне головой на прощание. Я с чистой совестью повернулась к ним спиной, идя навстречу улыбающемуся Кристоферу Бакли.

Кристофер и Прайм остались в гостинице в Барселоне, потому что у обоих был небольшой жар. Малыш скорее всего заразился от отца, но выяснить точно было невозможно, да и ни к чему – оба получали лечение и должны скоро поправиться. Кристофер, скрипя сердцем, отпустил меня в Калелью, но только потому, что мы, во-первых, скоро навсегда уезжаем в Англию, где в Корнуэле нас ждали родители Кристофера. У них была большая усадьба с фермами, полями пшеницы, садами и овцами; какие-то мастерские и своя библиотека! А мистер Кристофер Бакли-старший был известным мизантропом и любителем истории. Они неустанно звали нас к себе, желая увидеть маленького Прайма, они завлекали нас перспективой иметь свой дом и обширное имение. Их просьбы становились все более настойчивыми по мере того, как эпидемия чумы все больше и больше разгоралась. В конце концов, Кристофер сам стал опасаться за наши жизни, потому что недавно умер от чумы его ассистент, хотя, как и мы, применял все меры предосторожности: принимал омовения теплой водой, мыл руки, носил перчатки, стирал одежду и носил длинный плащ со специальной маской, заполненной целебными травами. Но его уже не было в живых, и смертность превышала все известные ранее пределы – даже свиньи, бродившие около трупов погибших людей, за час-другой тоже сдыхали. Это заставило нас согласиться с родителями Кристофера и отправиться как можно скорее в Англию.

А во-вторых, он знал, что это для меня значит. Я не смогла утаить от него печальную историю о моей первой любви. Кристофер не знал всех подробностей, связанных с его бессмертной сущностью, галантно делал вид, что не понимает, почему я так необычно назвала нашего первенца, но понимал, что мне нужно переболеть этим. А поездка в места, где все это произошло, могло помочь мне отпустить Прайма и зажить спокойной, счастливой жизнью с нашим сыном. И я сама этого хотела бы – Кристофер любил меня просто безумно, даже несколько параноидально – все время охранял и заботился о здоровье, старался радовать, а нашего маленького сына просто обожал! Эх, вот бы я любила его хотя бы в половину от того, как он любил меня! Он подарил мне семью, сына, свою любовь и искреннюю заботу, но…

Я старалась выкинуть Прайма из головы, забыть его и не думать о нас, вернее о том будущем, которое могло бы у нас быть. Эти мысли, вызывавшие то приступы злости, то уныния, все время отравляли мое существование. Я улыбалась, делала оживленный вид и с настоящей радостью нянчилась с сыном. Но иногда приходилось очень туго. Мне, как всегда, нравилось рисовать Прайма – то улыбающимся, то грустным, то задумчивым, то чем-то недовольным. Эти рисунки я прятала от Кристофера, а потом рвала в клочья, надеясь, что вместе с ними сгорит хотя бы часть моей любви к нему. Но если бы это помогало…

Сегодня я должна была посетить могилу матери и взять частичку родной земли с собой на новое место жительства. Это было глупо, но я помню такой мешочек у моей мамы в шкатулке. Она иногда доставала его и бережно держала в ладонях. Так что это тоже был акт памяти о ней.

В карете вместе со мной ехала моя служанка – молодая девчонка с юга Франции – Полетта. Мы наняли ее, когда я была беременной, и сейчас, в свои пятнадцать лет она была очень наивна и весела. Она, Кристофер и Прайм-младший, с его ямочками на щечках, курчавыми черными волосами, большими карими глазками были лучшим средством от хандры.

За окном проплывали летние пейзажи арагонских долин. Зеленые пашни и голубое небо с белыми облачками безмятежно нежились под теплым солнышком, навевая сон. Поэтому Полетта вскоре задремала. Я же смотрела в окно, пытаясь узнать местность, но, к сожалению, все сильно изменилось. Обезлюдивший край одичал – дороги заросли травой, на пастбищах не было коров, коз и овец. Время от времени показывались заброшенные дома с выбитыми дверями или провалившейся крышей. Зрелище было удручающим. Эпидемия чумы еще не прекратилась, и неизвестно было, закончится ли вообще. Кристофер говорил, что даже вещи в доме покойных были заразными, поэтому разбойники, воры и мародеры тоже ушли вслед за добропорядочными гражданами. Думаю, что на свете остались только эти чертовы вампиры! Я с ненавистью вспомнила о том, как еле ноги унесла из замка Вианден, а потом от Марии-волчицы. Хотя по поводу нее я могла и ошибаться – вдруг она была просто странноватой попутчицей?