Охотники за каучуком - Луи Буссенар

Отойдя подальше друг от друга, чтобы иметь возможность маневрировать, не задевая товарищей, взялись за оружие — и тут-то ватага пьяных, неуправляемых, озверевших индейцев с воем и криками обрушилась на них.

То ли потому, что разум и чувства их слишком еще примитивны, то ли из-за невозмутимого темперамента, только индейцы почти не знают страха смерти. Решившись драться, они дерутся самоотверженно, с диким ожесточением, презирая боль, хладнокровно идя на гибель.

Поэтому отчаянный вид охотников за хиной не оказал на краснокожих никакого действия. Ничто не могло остановить разъяренную орду, составлявшую как бы одно целое, сплошную массу тел, ног и рук, вперемежку со смертоносным оружием. Зрелище явилось устрашающее.

Первые ряды нападающих были буквально разнесены в клочья, но затем белые оказались прижаты к тем самым деревянным столбам, из которых текла вожделенная влага. Теперь не осталось пространства для того, чтобы наносить новые удары.

Со всех сторон тянулись крючковатые когти, готовые схватить, растерзать. Напрасно пытались наши герои сопротивляться. Силы были неравны. Каждый сражался за пятерых, круша все на своем пути, но тщетно. Трудно что-нибудь сделать, когда на тебя навалилась дюжина здоровяков.

Шарль, связанный по рукам и ногам, увидел приближавшегося к нему колдуна с мачете наготове.

Размышляя, куда бы ударить, мерзавец быстро разорвал рубашку на груди Шарля и собирался уже перерезать ему горло.

Но чудо! Рука вдруг ослабла, дернулась, словно пронзенная электрическим током. Уронив мачете, индеец дико завопил. Крик его был так ужасен и силен, что заглушил гул толпы. Пораженные, все умолкли…

ГЛАВА 15

Талисман. — Мамаша — покровительница канаемес. — Колдун сожалеет о том, что у него так и не будет флейты из костей белого человека. — Прощание ни к чему. — Экспедиция продолжается, но какой ценой! — Мертвецы с берегов Тромбетты. — Маркизу становится хуже. — Голод. — Самоотверженность. — Голод нипочем! — Курукури-Уа. — Плот. — Поужинаем сырой игуаной. — В плавание! — Черепашье мясо. — Шарль беспокоится. — Предчувствия оправдались. — Катастрофа.

— Ожерелье Маскунан! — вскричал старик и простер руки к европейцам, которые едва не погибли только что. Власть колдунов в здешних племенах столь непоколебима, что в ту же секунду оружие было брошено на землю. Все отступили, угомонившись, как по мановению волшебной палочки.

— Ожерелье Маскунан!.. Маскунан!.. — исступленно повторял и повторял колдун.

Слово, произнесенное благоговейно, с некоторым даже страхом, подействовало, как талисман.

Индейцы, плотным кольцом обступившие пленников, разошлись с испуганным видом. В глазах их появилось совсем иное выражение. Это было преклонение, какое испытывают к богам, но не к простым смертным.

Бедняги, успевшие уже попрощаться с жизнью и не верившие глазам своим, неспешно поднялись, не понимая, чему обязаны чудесным спасением.

Тем временем пришедший в себя колдун подошел к Шарлю, дотронулся до ожерелья, будто бы желая удостовериться в его подлинности, и обратился к молодому человеку:

— Белый знает Маскунан, мать всех канаемес?

— Ты сам видишь, колдун.

— Почему Маскунан дала тебе, белому человеку, свое ожерелье?

— У той, кого ты называешь матерью всех канаемес, умирал ребенок… Я дал ей лекарство от лихорадки. За это Маскунан подарила мне ожерелье.

— Да… Понятно… Но почему же ты не сказал, что у тебя на шее ее ожерелье? Обладатель этого талисмана — друг всем индейцам.

— Но отчего же, в таком случае, твои люди хотели убить нас, хотя мы не причинили им никакого вреда? Разве в твоем племени не знают, что такое гостеприимство? Разве у вас принято предательски убивать тех, кто приходит к вам, полные доверия, и сидит с вами за одним столом?

— Прости, хозяин! Ширикумас никогда не видели белых. Во всем виноват вождь Луди, — отвечал старый хитрец. — Но вождь Луди умер. Это месть Маскунан убила его. Маскунан всемогуща. Она умеет разговаривать с громом. Теперь ты и твои спутники свободны. Можете идти куда угодно. Везде вы найдете приют и помощь индейцев. Никто не причинит вам зла.

Обернувшись к застывшей, молчаливой толпе, в минуту, кажется, позабывшей о выпивке и развлечениях, колдун произнес пространную речь, в которой часто упоминалось имя Маскунан. Старик указывал пальцем на белых, объясняя, что относиться к ним надо с уважением и даже дружески.

В это время Шарль перевел Винкельману и Маркизу свой разговор с колдуном. Опьяненный счастьем, радуясь тому, что вопреки ожиданиям жив, здоров и невредим, Маркиз повеселел. Обыкновенное расположение духа вернулось к нему. Он забыл даже об экземе, хотя страдания от нее отнюдь не стали меньше.

— Итак, — произнес парижанин, — все хорошо, что хорошо кончается. Однако не знаю, как вы, а я убежден, что нужно поскорее убираться подальше от этих милых людей. Я им все-таки не слишком-то доверяю. Пора опустить штанины — с глаз долой рисунки, которыми этот старый олух разукрасил наши ноги! А то вдруг, несмотря на все его увещевания, изображение костей вновь натолкнет дикарей на недобрые мысли… Что, если и ожерелье их всеобщей мамаши не поможет и краснокожие вздумают-таки ампутировать нам конечности? Может, в их оркестре не хватает флейт!

— Вы абсолютно правы, Маркиз. Уходим без промедления. Невозможно предугадать, что придет им в голову в следующую минуту. Они же совершенно пьяны. Эй, смотрите!

Пока друзья вполголоса переговаривались, индейцы, не желая разом прервать веселье, столь удачно начавшееся и столь неожиданно завершившееся, нашли способ удовлетворить дикие инстинкты, не нарушая заповеди колдуна и уважая пришлых, охраняемых всемогущей Маскунан.

Колдун огляделся, и на глаза ему попался труп вождя, валявшийся в луже водки. Схватив мачете и размахнувшись что есть силы, старик расчленил тело. Можно было подумать, что Жакаре обучался анатомии в одном из университетов Европы, так ловко и точно, по всем правилам, делал краснокожий свое дело. Отрезав ногу, колдун торжественно вручил ее новому вождю племени.

С тем же хладнокровием дикарь отрезал и вторую, отдав ее своему ученику. Юноша принял бесценный дар со всей возможной осторожностью. Лицо его при этом выражало признательность и благоговение.

Покончив с трупом, старик снова подошел к белым.

— Мы уходим, — сквозь зубы процедил Шарль, чувствуя невыразимое отвращение.

— Как хочешь, хозяин.

— Можешь ли ты дать нам немного муки и рыбы?