Империя проклятых - Джей Кристофф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что, во имя Бога… – выдохнул Тибо.
Фигура двигалась как вода. Как молния. Оскалив острые зубы, обнажив страшные когти. Я и понятия не имел, в каких формах зло, по мнению этих людей, преследовало нас в последние дни. Я знал лишь, какую форму приняли мои собственные страхи, пока несколько мгновений назад не заметил в тени ее. Не какого-то ужасного фейри или извращенный мор, несущийся сквозь деревья, не ужас из сказки у камина. Это было нечто гораздо более приятное. Желанное.
Волосы – пламя.
Глаза – золото.
Прекрасная, как давно угасшая заря.
– Bonsoir, Кисуня.
VIII. Львица
Одному черту известно, о чем думала Диор, когда выудила это платье из гардероба Дженоа. Возможно, она воображала, что мы сумеем немного передохнуть в каком-нибудь роскошном замке или столкнемся с проблемой, справиться с которой можно лишь с помощью бального платья. Или она думала, будто оно подойдет Фебе, или ей просто хотелось посмотреть, как Феба попытается из него выбраться. Но о чем бы ни думала Диор, выбирая этот наряд, я совершенно точно уверен: она и представить себе не могла, что закатной плясунье придется бороться в нем за мою жизнь.
Габриэль сделал большой глоток вина, пожав плечами.
– Но тем не менее произошло именно это.
Юбки она разорвала до бедер, что позволило двигаться быстрее и тише. И она двигалась – бесшумно, как призрак, прямо на Робина. Недотепой младокровка не был – все же нас обоих тренировал и натаскивал один и тот же человек. Но когда он сделал поспешный выстрел, я ударил его ногой по коленям, а затем на него набросилась Феба, одним взмахом когтей вспоров живот. Робин рухнул на землю, Тибо заорал, и тогда я приподнялся и, накинув на него свои скованные руки, передавил ему горло наручниками. Крик оборвался. Здоровяк споткнулся и застонал, мы оба упали, и я начал бить его головой о камни вокруг кострища – раз, другой, и еще, и снова.
В темноте раздались тревожные крики, Робин попытался поднять меч, одной рукой придерживая вывалившиеся внутренности. Феба вскочила на него верхом, прижав его плечи коленями и большими пальцами надавив на глаза.
– Не надо! – выкрикнул я.
Закатная плясунья сердито посмотрела на меня, с рук у нее капала кровь. Я уже перевернул Тибо на спину, и здоровяк опять застонал, когда я выхватил ключи у него из-за пояса.
– Не убивай его, Феба.
– Да ты с ума сошел, что ли? Он же пытался…
– Оставь его в покое, лучше хватай лошадей.
Она зарычала, когда в темноте раздался крик и послышались приближающиеся шаги.
– Я знаю, вам нравится, когда такие, как я, просят вас, мадемуазель, – взмолился я. – Но сейчас у нас нет времени обставить все как положено. Просто поверь мне, ладно? Этот парнишка не заслуживает смерти.
В лесу снова закричали, и мерцающие факелы направились в нашу сторону. Теперь запястья у меня были свободны, и я возился с кандалами на лодыжках, когда Феба сорвала с Робина бандольер и швырнула в темноту, быстро вскочив на ноги.
– Друг з-закатных плясунов и х-холоднокровок, – Робин закашлялся кровью, от его внутренностей на резком холоде ввалил пар. – Они правы, де Леон. Ты самый настоящий предатель.
– Если бы это было правдой, младокровка, – сказал я, – я бы сейчас целовал твой холодеющий труп, а не желал тебе доброй ночи.
Я ударил Робина кандалами по голове, и он потерял сознание. На всякий случай я врезал ему еще раз, стащил с него сапоги, подхватил свой бандольер и припасы. Оглядев площадку вокруг костра, я с болью в сердце понял, что Ксавьер унес Пьющую Пепел – и не было никакого способа вернуть ее, не напав. Но Феба уже стояла у лошадей, оседлав кобылу Валии, и шипела сквозь окровавленные зубы:
– Давай пошевеливай быстрее своей задницей!
Поэтому вместо Пьющей Пепел я схватил двуручный меч Робина и заковылял через поляну к Аржену. Если бы у меня было поменьше жалости и побольше мозгов, я бы зарезал других лошадей, так они бы не смогли нас преследовать. Но чтобы убивать беспомощных тварей, историк, нужно стать совсем долбанутым мудаком. И хотя я, безусловно, мудак, все же не настолько долбанутый. Шлепнув их по задницам, я закричал, чтобы они разбежались. Взобравшись на Аржена, я окинул взглядом закатную плясунью – укутанная в изумрудный, залитая красным, глаза цвета расплавленного золота.
– Ты, черт возьми, что-то подзадержалась.
Она изумленно уставилась на меня.
– Я надеялась услышать другие слова, которые ты так лю…
– Благодарю вас, мадемуазель. – Я приподнял воображаемую шляпу. – За то, что спасли мою жалкую задницу. В очередной раз.
Она усмехнулась, вцепившись когтями в гриву своей лошади. И затем мы помчались в чащу под крики моих похитителей. Ночь была черна как смоль и холодна как зимосерд, но глаза бледнокровки и закатной плясуньи все равно могли разглядеть путь в этом мраке. Мы направляли наших скакунов через коряги и заросли ежевики быстрее, чем это удалось бы обычным людям.
Инквизиторша и ее отряд не смогли бы преследовать нас пешком, но я лучше других знал, как далеко пойдет угодник-среброносец, чтобы настичь свою жертву, а их у нас за спиной было трое. Так мы ехали до наступления следующих сумерек и, наконец, в изнеможении остановились возле высокого искривленного дуба. Несколько десятилетий назад молния ударила его прямо в чрево, расколов ствол и образовав дупло в виде сердца. Я развел внутри небольшой костер, и мы прижались друг к другу, пока нас мягко окутывала ночь, погружая в глубокую тьму.
Я прислушался, не преследуют ли нас, но услышал только завывания ветра.
– Должен вам признаться, это был довольно хитрый трюк, мадемуазель, – усмехнулся я, покачав головой. – Даже я боялся отойти, чтобы пописать в одиночестве.
– В наших владениях, где царствуют Матери-Луны, мы всегда так поступаем, – улыбнулась Феба. – Выпроваживаем незнакомцев, которые подходят слишком близко к нашим землям. Когда мы были маленькими, мы так играли.
– Играли?
– Ага. – Она кивнула, и в ее диковинных глазах заплясали отблески огня. – Когда мне было восемь, мы нашли поселение у подножия Банн-Фигеал. То были миссионеры, пытающиеся донести свою Единую Веру до язычников, представляешь? К тому времени, когда мы закончили забавляться с ними, они решили, что их козы дают кровь вместо молока, а в хлеву
