Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг

Казалось, ему сразу повезло. Просматривая одну из статей Ленина, он наткнулся на фразу, остановившую его внимание, — она говорила о том, что целью социализма является не только уничтожение обособленности наций, не только сближение, но и слияние их. Не дав себе труда вдуматься и осмыслить всю статью, Хабибулла ухватился за эту фразу: она сослужит ему службу в спорах! Он будет аргументировать: к чему она, национальная форма, если нации идут к тому, чтобы слиться одна с другой в единую социалистическую нацию? И разве не явствует отсюда, что форма эта — только помеха на пути скорейшего осуществления целей социализма?

С этого дня Хабибулла по любому поводу затевал разговор о слиянии и отмирании наций.

Однажды в театральной библиотеке, разглагольствуя на свою новую излюбленную тему, он привлек внимание находившегося здесь Гамида.

— Да простит меня наш уважаемый товарищ директор, если скажу, что он плохо разбирается в затронутом им вопросе! — не выдержав, вмешался в разговор Гамид.

Хабибулла метнул в него недобрый взгляд. Ему давно хотелось дать реванш Гамиду, расправиться с ним — не всегда же этому зеленому умнику выходить победителем!

И Хабибулла вызывающе спросил:

— Интересно узнать, молодой человек, где вы сумели разобраться в этом лучше, чем я?

— В Москве, в КУТВе — в Коммунистическом университете трудящихся Востока, где я был студентом, — спокойно ответил Гамид.

— Чему же вас там обучили?

— Тому, что социалистическая революция не только не уменьшила, а, напротив, увеличила количество национальностей, пробудила к жизни новые, ранее неизвестные или мало известные.

— Я, правда, не обучался в КУТВе, но мне приходилось изучать работы товарища Ленина, и, поскольку мне известно, он толкует этот вопрос иначе… — и Хабибулла одним духом выпалил затверженную им цитату из Ленина и готов был торжествовать победу, если б Гамид не воскликнул:

— Плохо, плохо вы, Хабибулла-бек, разобрались в том, что читали!.. — Подойдя к книжному стеллажу и найдя нужный томик в темно-красном переплете с четким силуэтом Ленина, Гамид уверенной рукой перелистал страницы. — Вот, послушайте… «Пока существуют национальные и государственные различия между народами и странами — а эти различия будут держаться еще очень и очень долго даже после осуществления диктатуры пролетариата во всемирном масштабе, — Гамид подчеркнул слова «очень и очень долго», — единство интернациональной тактики коммунистического рабочего движения всех стран требует не устранения разнообразия, не уничтожения национальных различий (это — вздорная мечта для настоящего момента), а такого применения  о с н о в н ы х  принципов коммунизма (Советская власть и диктатура пролетариата), которое бы  п р а в и л ь н о  в и д о и з м е н я л о  эти принципы в  ч а с т н о с т я х, правильно приспособляло, применяло их к национальным и национально-государственным различиям…»

Хабибулла потянулся за книгой: нужно своими глазами убедиться, что Гамид не перевирает текста.

Нет, Гамид не исказил ни одного слова. Хабибулла сконфузился: следовало бы ему в свое время внимательней прочитать статью. И, так как правота Гамида была для всех присутствующих очевидна, Хабибулле оставалось лишь упрямо пробормотать:

— Мне все же кажется, что в этих ленинских высказываниях есть некоторая переоценка значения наций.

Гамид в ответ насмешливо улыбнулся:

— Приходится, в таком случае, сделать вывод, что вы, Хабибулла-бек, бо́льший интернационалист, чем товарищ Ленин, чем большевики!

Хабибулла молча проглотил пилюлю, а все прислушивавшиеся к спору невольно улыбнулись вслед за Гамидом.

Придя домой, Хабибулла присел к письменному столу, заваленному книгами… Маркс, Энгельс, Ленин… Изучить враждебную точку зрения и снова дать Гамиду бой?

Хабибулла взял одну из книг, сосредоточенно нахмуря брови, перелистал ее и безнадежно махнул рукой. Видать, большевики обладают каким-то ключом к пониманию подобных книг. Внезапно обозлившись, он швырнул книгу на шкаф, а вслед за ней полетела туда другая, третья…

Увы, не так-то просто было проводить в театре свою линию! Хабибулла чувствовал и понимал, что его сокровенные мысли и планы чужды большинству работников театра, и это сковывало его… Гамид, Виктор Иванович, Баджи, Али-Сатар, Юлия-ханум, Натэлла Георгиевна… Порой Хабибулле казалось, что эти люди стоят перед ним, как неодолимая стена.

Среди таких людей, кого он мысленно с презрением и злобой называл «наш интернационал», особенно ненавистны были ему неазербайджанцы. К чему они здесь, эти чужаки? Зачем они лезут в азербайджанский театр? Ехал бы этот тверской праведник к себе в Тверь, наводил бы там в своем русском театре свои порядки! Армянке Юлии Минасян давно пора в Эривань, а портнишке Натэлле — в Тифлис!

Помимо всего, Хабибуллу донимало чувство тревоги: он подметил, что успехам театра почти всегда сопутствовали его, Хабибуллы, личные неудачи.

Взять, к примеру, успех «Севили». Долго и тщетно подбивала Баджи Фатьму на развод, а вот «Севиль», снискав общественный успех, послужила последним толчком, чтоб Фатьма решилась. Дело, конечно, не в том, что он расстался с этой опостылевшей ему длинноносой дурой, а в том, что с разводом он потерял своих детей, свой дом.

Хабибулла старался не думать о детях: он давал им на жизнь, а Фатьма, поступив на работу, как ни странно, осталась заботливой матерью — дети сыты, чисто одеты, хорошо учатся. Хорошо учатся! Только чему? Тому, чему учит советская школа и что так ненавистно ему, их отцу!

Любил ли Хабибулла своих детей? Любил, пожалуй. Но он хотел видеть ответную любовь, а встречал лишь угрюмые взгляды исподлобья, отчуждение, страх. Старшей, Гюльсум, было почти тринадцать лет, младшему — девять. Хабибулла чувствовал их молчаливое осуждение, в глубине души испытывал перед ними стыд, и это убивало в нем любовь.

Да, дорого обошелся ему успех «Севили»! Хабибулла чувствовал себя таким же одиноким, как в те далекие времена, когда, изгнанный из родных краев, принужден был переехать в Баку. Но в ту пору он был молод, ему еще не было двадцати лет, и, казалось, жизнь — впереди. А теперь время безжалостно приближало его к старости. Что сулило оно ему — беспощадное, непобедимое время?

Так же было и с успехом агитбригады, с «Могилой имама». В одном из колхозов, вскоре после того, как там побывала бригада, разоблачили и арестовали двоюродного брата Хабибуллы, бывшего царского офицера, поддерживавшего