Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

В нескольких милях в тылу паслись в бескрайнем море трав почти миллион вьючных лошадей – почти 5 тысяч на дивизию. Лошадей запрягали в повозки, заполненные пайками, снарядами, палатками и одеждой. Дальше в тылу Einsatzgruppen, группы эсэсовцев-убийц, стояли у грузовиков в ожидании команды начать наступление и выполнять приказ Гитлера: убивать комиссаров, евреев, интеллигенцию, большевиков любого возраста и националистов любых вероисповеданий. А в далеком тылу, в рейхсканцелярии, ходил взад и вперед по комнате и ждал Гитлер[947].

В 700 милях от советской границы, в Кремле, спал Иосиф Сталин. Он был настолько уверен в надежности отношений с Гитлером, что несколько недель назад приказал перебросить советские войска с укрепленных оборонительных рубежей дальше на восток. Тем самым он хотел заверить Гитлера, что развертывание советских войск не носит провокационный характер, и показать, что доверяет ему. В течение этих недель немцы провели более восьмидесяти разведывательных полетов над советской территорией. Берлин отверг обвинения в свой адрес, заявив, что это провокация со стороны Британии, которая стремится создать напряженные отношения между Германией и ее другом Советским Союзом. Сталин удовлетворился объяснением.

В течение весны Сталин получал подробную разведывательную информацию о запланированном предательстве Гитлера из различных источников, в том числе от американцев в начале июня и от своего руководителя службы внешней разведки, который за несколько месяцев до вторжения представил сценарий немецкого нападения на Россию с трех сторон, почти точно совпавший с немецким планом. Сталин не обращал внимания на эти предупреждения, как и на предупреждения Черчилля в апреле и начале июня. Когда 15 июня лучший разведчик Сталина в Токио, Рихард Зорге, сообщил в Кремль точную дату начала плана «Барбаросса», Сталин, с подозрением относившийся к разведчикам, отмахнулся от этой информации. Что касается торговых отношений с Германией, глава военного министерства Германии позже написал, что «русские выполнили свои обязательства по поставкам накануне нападения». В течение весны Советы развернули на границах более тридцати пяти новых дивизий, но опять, чтобы не провоцировать Гитлера, они не были приведены в полную боевую готовность. Сразу после полуночи 22 июня немецкий дезертир сообщил, что вторжение начнется в 4 утра. Информацию передали в Кремль, где ее сразу отвергли. В два часа ночи, после того как были перерезаны телефонные линии, советское командование наконец позволило объявить полную боевую готовность. За несколько минут до четырех утра более 2600 «Мессершмиттов», «Штук» и «Юнкерсов» поднялись в воздух с аэродромов в Польше, Восточной Пруссии и Румынии. В Берлине на Вильгельмштрассе Риббентроп коротко информировал советского посла Владимира Деканозова, что в данный момент немецкие войска в Польше и на советской границе принимают «военные контрмеры»[948].

Спустя несколько минут после появления в небе немецких самолетов немцы начали самый мощный в истории артиллерийский обстрел. Почти 3 миллиона немецких солдат перешли в наступление по всей линии фронта. Вспышки от залпов тяжелых орудий были бы видны из космоса, но в то время человечество еще не обладало такими возможностями. За эти несколько минут в дыму от выстрелов исчез нацистско-советский договор о дружбе.

Немецкие войска были разделены на три группы армий – «Север», «Центр» и «Юг» – под командованием фельдмаршалов Вильгельма Риттера фон Лееба, Федора фон Бока и Герда фон Рундштедта, которые подчинялись главнокомандующему сухопутными войсками генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу. Каждая группа армий следовала историческим путем вторжения в европейскую часть России. Группа армий «Север» должна была наступать через Прибалтику, захватить ее и конечную цель – Ленинград. Группа армий «Центр» должна была пройти по маршруту Наполеона до Минска, а оттуда двинуться на Москву. Группа армий «Юг» должна была нанести удар по «хлебной корзине» России, Украине; ее маршрут ограничивали с севера Припятские болота – территория сравнимая с территорией Индианы или Португалии – и Карпатскими горами с юга[949].

Немцам противостояли почти 3 миллиона русских, 120 из 230 советских дивизий. Советская пехота действовала при поддержке самых многочисленных в мире, но в основном самых неапробированных воздушных сил – 10 тысяч самолетов-истребителей – и почти 24 тысяч танков разных классов, при этом планировалось, что ежемесячно с конвейера будут сходить 1700 новых, быстроходных, смертоносных танков Т-34 – если заводы переживут нападение Германии. Сэр Джон Киган написал: что касается материальной части, то «положение Сталина как главнокомандующего соответствует, если не превосходит положение Гитлера». Однако всего годом раньше была предпринята попытка пополнить поредевшие из-за сталинских чисток ряды, и в результате почти пятьсот советских офицеров получили генеральские звания. Новоиспеченные генералы еще не успели зарекомендовать себя. Хуже того, когда началось наступление, они и миллионы солдат, которыми они командовали, спокойно спали на своих позициях. Черчилль тоже крепко спал, как и Сталин. То, что Сталин был застигнут врасплох, доказывает, что он пребывал в бездействии в течение достаточно длительного периода. Позже Черчилль написал: «Война – это по преимуществу перечень ошибок, но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустили Сталин и коммунистические вожди… До тех пор мы считали их расчетливыми эгоистами. В этот период они оказались простаками… И если брать в качестве критерия стратегию, политику, прозорливость и компетентность, то Сталин и его комиссары показали себя в тот момент Второй мировой войны абсолютно недальновидными». В течение следующих четырех лет почти 10 миллионов русских солдат и, по крайней мере, 15 миллионов русских гражданских лиц заплатили жизнью за сталинскую недальновидность[950].

«Утро было чудесным, – написал 22 июня в дневнике Гарольд Николсон, – в воздухе витал аромат роз и сирени». Джок Колвилл планировал, если не будет никаких срочных дел, провести несколько часов на природе. Его планам не суждено было сбыться. Только рассвело, когда Колвилла разбудил телефонный звонок из министерства иностранных дел. Учитывая распорядок дня Черчилля, Колвиллу пришлось дожидаться восьми утра, чтобы сообщить премьер-министру о нападении. Черчилль выслушал новости с мрачной улыбкой и приказал Колвиллу «сообщить руководству Би-би-си, что он будет выступать сегодня в девять вечера». В первый момент его радость была столь огромной, что он послал в спальню Идена своего камердинера с серебряным подносом, на котором лежала сигара и записка: «Немецкие армии вторглись в Россию»[951].

Гарольд Николсон, выслушав новости, написал в дневнике, что настроен «не столь оптимистично… И если, как, скорее всего, и будет, Гитлер за три недели победит Россию, то откроет дорогу к нефти, в Персию и Индию». В первый момент Гил Уайнант решил, что это «подстроенное дело между Гитлером и Сталиным» и Черчилль с секретарями (до него долетал их смех) «смеются… с презрением». Но они смеялись скорее от облегчения[952].

Несколькими днями ранее, обремененный поражениями, уставший от злословия заднескамеечников, Черчилль, прогуливаясь по саду в Чартвелле в компании рыжего кота, размышлял о судьбе Тобрукского гарнизона и возможной судьбе Египта. За обедом Черчилль извинился перед котом, сидевшим на стуле по правую руку от него, за отсутствие сливок. На той неделе он сказал Идену, что теперь «носит медали» за Дарданеллы, Нарвик, Дюнкерк, Грецию и Крит. По дороге в Чартвелл Черчилль попросил остановить машину, чтобы украдкой взглянуть на Францию, но, словно для того, чтобы подчеркнуть оторванность Великобритании, туман скрыл Европейский континент[953].