К звёздам за артишоками! (сборник) - Андрей Рябоконь

– Напоминает пареную репу, – произнёс учёный вполголоса.

Вдруг «мяч» на его ладони стал уменьшаться, словно из него сдували воздух, сморщился, в воздухе определённо стал ощущаться аромат гниения.

Корнелий, который перед этим тоже схватил один из плодов, которыми был усеян весь двор, уронил разваливающуюся в руках склизкую бурую массу.

Минц вытирал руки носовым платком.

Через минуту волна тления охватила весь двор. Последние любопытствующие удирали, закрывая ладонями носы. Представители мэрии покинули поле боя в числе первых.

Пожалуй, упустим слова, которыми наградили жильцы дома № 16 по улице Пушкинской знаменитого на весь мир (и часть космоса) профессора. Упустим и описание мероприятий по уборке зловонных «мячиков» со двора, где славно (хотя и безо всякого удовольствия) потрудились наиболее сознательные жильцы дома – среди них, конечно, Саша Грубин, Корнелий Удалов с внуком, а также решивший не бросать в беде своих друзей Миша Стендаль и ещё несколько человек. Ни Ксения, ни старик Ложкин в мероприятиях участия не принимали – зато их очень хорошо было слышно из внезапно открывающихся (и тут же захлопывающихся) окон до самого вечера, а также на следующий день, но уже из открытых нараспашку окон – по случаю успешного завершения проветривания и исчезновения тошнотворного аромата. Особенно преуспевал в разгромных репликах, как водится, Ложкин.

Уборке подлежал двор, «унавоженный» слоем пахнувших одновременно соляркой и гнилыми бананами плодов, и в особенности куча гнилья, образовавшаяся на месте развалившегося ствола – вскоре после созревания и «выпадения осадков» в виде «мячиков» искусственное дерево съёжилось, почернело и теперь уже напоминало термитник, потерпевший аварию.

Во время генеральной уборки Саша Грубин, местный изобретатель-самоучка, забросивший пункт приёма стеклотары, и переключившийся на более творческую деятельность, решил поддержать профессора морально:

– Лев Христофорович, не огорчайтесь, отрицательный результат – тоже результат – кому, как не нам с вами знать об этом.

Удалов поддакивал.

Но профессор Минц в утешениях не нуждался:

– Друзья мои, – распрямившись, сказал он, опираясь на совковую лопату, которой накладывал «сдувшиеся мячи» в тачку Максимке. – Друзья мои, должен сказать вам, что я чрезмерно увлёкся скоростью, сделав ставку на движение. Проявились, видимо, сцепленные признаки, закодировавшиеся случайно в синтетических генах – вы все видели, что наравне с многократно умножившейся скоростью развития искусственного растения, ускорились и процессы созревания синтетических плодов. Буквально на ваших глазах менее чем за два часа дерево достигло высоты нашего дома и переросло его, выдало на гора вполне приличный урожай… который, впрочем, на ваших же глазах перестал таковым являться. Обещаю в ближайшее время скорректировать генотип. Уверяю вас, коллеги, в скором будущем вы станете свидетелями настоящего переворота в сельском хозяйстве нашей страны… да что там страны – всего мира!..

– А может не надо… переворота?… – робко предложил Корнелий Удалов, – Лучше я квашеную капусту с этой… с клюквой покушаю, и жареную картошечку, чем… синтетическую репу…

И Удалов нерешительно обернулся в поисках поддержки со стороны коллектива.

Коллектив, потупив глаза, водил носком ботинок в пыли наполовину очищенного от гниющих плодов двора.

Минц всё понял. Нахмурился, скрипнул зубами – и продолжил накладывать сморщенные «мячики» в тачку.

До следующего открытия предполагался перерыв неизвестной длительности.

Соседи могли дышать спокойно. Какое-то время.

Потерявшие корни

Люди-растения. Так назвала их старший биолог Люси Пресли, дальняя родственница классика древней музыки, склонная к аллегорическим обобщениям.

Конечно, определение весьма неточное для разумных существ, населявших умирающий мир на самой окраине Галактики. Но более уважительное по сравнению с пренебрежительной фразой о «туго думающих грибах», брошенной накануне стюардом-нигерийцем.

Всё же существа эти были достойны сочувствия, жалости и уважения.

Исследуя отдалённый сектор, граничивший с предназначенным для обследования районом, наш корабль «наткнулся» на планету, что вращалась вокруг красной звезды. Недостаток тепла на сумрачной каменистой планете, почти остановившей своё вращение, усугублялся полным отсутствием атмосферы.

Собственно, жалкие остатки атмосферы были связаны в тонком слое почвы, оставшейся от прежней интенсивной жизнедеятельности. По всей видимости, жизнь возникла здесь при дефиците животворной воды, кислорода и азота. А разум, вопреки здравому смыслу развившийся в столь экстремальных условиях, ныне – увы – навсегда миновал стадию кратковременного расцвета.

Капитан корабля, Огюст Стэплдон, при поддержке лучших астробиологов косморазведки попытался предпринять невозможное – установить контакт с угасающим разумом красного мира, напоминающего бесплодные пустыни Марса.

Но самое удивительное заключалось в том, что он смог предвидеть нашу встречу с этим странным миром!

За два дня до сообщения дежурного о появлении на приборах планеты, вращавшейся вокруг одинокой тускнеющей звезды, мы задержались в кают-компании, увлечённые разгоревшимся за обедом спором. Капитан, сверкая глазами, доказывал, что существование разумной жизни, эволюционировавшей по «срединному пути» между животными и растениями не только вероятно – более того, закономерно. И приводил доводы, подкрепляя их фразами о «золотой середине» – в его интерпретации существа, изначально отказавшиеся от хищного образа жизни, научившиеся сами аккумулировать энергию местного солнца, модернизировавшие само явление фотосинтеза, должны были представлять собой чуть ли не сгусток всевозможных добродетелей. Отсутствие всего хищного в их глубинной, изначальной природе должно было гарантировать их потрясающее миролюбие и склонность к сотрудничеству – в тех мирах, где у подобных существ развился разум, подобный человеческому.

Люси сперва возражала – ведь случаев таких космическая биология как наука пока не знала. Вот именно, горячился Стэплдон, по теории вероятности давно пора бы обнаружиться такой «срединной» цивилизации!

А что, в этом что-то есть, заметил седой штурман, Аркадий Дмитриевич Березин, ветеран космической разведки, в далёком прошлом боевой офицер, получивший благодарность Совета Объединённых Земных Цивилизаций за участие в отражении атак арахноидов на рубеже двадцать второго века. Опыт офицера, повидавшего множество различных форм жизни, позволял утверждать, что всем им в большей или меньшей степени была свойственна агрессивность, логично вытекающая из эволюционно закреплённых в эволюционном прошлом хищного образа жизни или гетеротрофности.

А поскольку в Галактике подобные формы жизни образуют абсолютное большинство, по логике, должны обнаружиться и другие проявления. Развитие органической материи – штука серьёзная, повторил Березин. Подумайте хотя бы о разумном Океане! И все вспомнили об удивительной мыслящей планете, сплошь покрытой водной поверхностью, и вызывавшей у исследователей поток материализующихся мыслеобразов – впрочем, что это было на самом деле, массовые галлюцинации первых разведчиков или мастерские галограммы таинственного и могущественного разума, до сих пор неясно. И что за органика – и органика ли – их породила, по-прежнему было неизвестно. Планета не подпускала к себе никого.

Люси внезапно подержала идею, приводя вполне земной довод – если в густой шерсти тропических ленивцев бурно развиваются водоросли, вполне обеспечивая умеренным фотосинтезом все свои, так сказать, нужды и чаяния, почему бы и нет? Развитие по пути симбиоза теоретически могло бы привести к подпитыванию млекопитающих продуктами фотосинтеза – в свою очередь, ленивцы обильно снабжают водоросли иной «продукцией», цепляясь за ветви и древесные стволы – в конце концов, роняя остатки пищи в густую шерсть. Со временем даже в условиях Земли клетки водорослей могли вживиться в организм животных настолько, что даже воспроизводиться, включаясь в процесс полового размножения «хозяев».

Как это? – удивились почти все, кроме невозмутимого стюарда, убиравшего со стола – мы все его задерживали, чистая посуда интересовала нигерийца гораздо больше бесплодных, на его взгляд, теоретических изысков.

Очень просто, ответила Люси, и тут же привела пример. Сегодня практически доказано, что микроскопические митохондрии, наравне со всеми другими органеллами существующие в клетках всех живых существ земного происхождения – и животных, и растений – миллиарды лет назад представляли собой как бы отдельную форму жизни. Что-то вроде одноклеточных бактерий. Затем «энергетические установки», которыми, по сути, являлись митохондрии, «заключили договор» с иными клетками, начав обеспечивать их энергией – сами же перешли на «внутренний режим» существования – благодарные «хозяева» не забывали их, защищая своей оболочкой и обильно снабжая продуктами.