К звёздам за артишоками! (сборник) - Андрей Рябоконь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующее утро под раскидистым кустом старой сирени собрался почти весь двор и даже двое приглашённых доминошников со стороны – из дома напротив.
Деревянный стол, намертво врытый в землю, теперь обходился без привычного дизайна в виде костяшек домино. Поверхность его, годами отполированная многотрудными соревнованиями страстных любителей вымирающей в столицах игры, ныне украшена была неким агрегатом, напоминавшим крупных размеров пузатую чашку.
Изобретатель Грубин, заслуженно окружённый вниманием, увлечённо излагал присутствующим здесь дамам и гражданам мужского пола принцип действия уникального механизма.
Во двор вальяжно спустился перепивший вчера холодного пива сопливый спонсор.
Как-то само собой установилась тишина.
– Ну, давай, показывай, – зевнул Гаврилов.
Испытания начались.
Чем-то столешница под сиренью напоминала миниатюрное лётное поле, а сам агрегат с пропеллером внутри – распухшую летающую тарелку прошлогодних визитёров-зефиров из ближайшей галактики.
Возможно, Грубин специально придал конструкции вид не совсем опознанного летающего объекта, поскольку зефиры оставили неизгладимый след в сердцах гуслярцев, и особенно в сердцах домохозяек, забывших тогда примерно дней на пять-шесть о бесконечном и нелёгком женском труде по уборке и готовке, стирке и прочих бытовых «прелестях» семейной жизни.
Саша Грубин торжественно вжал до отказа кнопку слева от ручки большим пальцем правой руки.
И тут случилось непредвиденное.
Негромко загудев, агрегат задрожал, вибрация распространилась на деревянный стол, и даже зашуршала тревожно листьями сирень возле зрителей. А может, это всего лишь пронёсся случайный порыв ветра?
Вдруг мини-НЛО резво подпрыгнуло над столом и, как-то странно привзвизгнув, чего меньше всего можно было ожидать от технического приспособления, взмыло в небо, стремительно протаранив одну из веток.
Изрубленные в салат листья грустно закружились на опустевший ствол и открытые рты свидетелей происшествия.
– Блин… – прохрипел потрясённый полётом чашки лентяй Гаврилов.
– М-да, – сказал, повернувшись к изобретателю, профессор, – кажется, ты, Саша, слегка перестарался. Что за мотор там был? – Минц только что подошёл к затихшей группе зрителей, и не слышал объяснений Грубина.
– Ч-чный дви-и… – просипел Грубин. У него внезапно что-то пересохло в горле.
– Интересно, где она упадёт? – вдруг спросила невестка пенсионера Удалова.
– Кто – она? – повернулся к жене сына Удалов.
– Ну, она. Чашка.
– Она не вернётся, – прокашлявшись, грустно сообщил всем Грубин. – Там… я там поставил вечный двигатель…
И наш изобретатель поглядел тоскливым взглядом в безоблачное и высокое бирюзовое небо, где давно уже скрылась тёмная точка, в которой, невидимый отсюда, бешено вращался пропеллер для чая и сахара.
Искусственное растение
Посвящается памяти великого Мастера – Кира Булычёва…
Профессор Минц открыл окно. Лёгкое дуновение весеннего ветерка, ворвавшегося в кабинет великого учёного и не всеми признанного гения, принесло свежее дыхание оживающей после долгой спячки земли. В кабинете сразу запахло сырыми грибами.
Мелкий дождик, пробиваемый низкими лучами восходящего солнца, весело щёлкал по затылкам набухающих почек и тихонько звенел почти забытой мелодией по карнизу.
Большой куст сирени, разросшийся во дворе возле шаткого столика, где собирались местные любители «забить козла», готовился примерять ежегодный праздничный наряд.
Раннее утро посетило городок Великий Гусляр. Столик под ветвями старой сирени пустовал, отдыхая от вчерашнего сражения. Все ярые доминошники спали, благо день предстоял воскресный, и на работу можно было не спешить.
Впрочем, один, не спал – Минц уловил шорох во дворе и высунулся из распахнутого окна. И увидел, как лохматый изобретатель Грубин, почти не уступавший профессору в гениальности, открывал дверцу сарая, служившего ему личной мастерской.
Подмышкой у Грубина, возившегося с большим амбарным замком (похоже, слегка заржавевшим после первых весенних дождей), была зажата ветка сирени.
Неужто на этот раз очередное изобретение Саши Грубина связано с миром растений, подумал Минц? И мысли профессора вновь переключились на зелёную тему, занимавшую уникальный мозг непризнанного гения со вчерашнего вечера. Толчок мыслям, а вернее, поступательное движение было задано вчерашними новостями. Минц иногда смотрел телевизор, игнорируя перенасыщенность эфира псевдополитическими событиями сомнительной важности. Диктор, словно ореолом окружённая современным дизайном студии, вещала с милой улыбкой о стремительном сокращении площадей, занятой лесами на планете – сокращение приближало зелёный мир к опасной, критической отметке.
«Лёгкие планеты на грани исчезновения», «Чем дышать и что делать?», «Фотосинтез в опасности!» – весело щебетала диктор, демонстрируя отличную работу стоматологов (зубоврачебная фирма «Полидент» случайно являлась благотворительным спонсором телепрограммы). Профессор, слушая белозубое телещебетание, мгновенно распалил своё воображение до пределов. Точнее, беспредельное воображение Минца отправилось в свободный полёт, обычно служивший верным предвестником очередного открытия мирового значения. И Лев Христофорович понял, что перемены в общественном сознании, достигшем, наконец, долгожданной свободы, нисколько не затронули понимание жизненно необходимой важности растительного мира планеты.
И, конечно же, в гениальной и рано полысевшей голове пожилого но юного душой профессора, словно сам собой, сложился тезис для милой дикторши, являвшийся одновременно руководством к действию для самого Минца – «Моделирование фотосинтеза в промышленности – это не только чистый воздух, но и много, много тонн диетических, всесторонне полезных продуктов питания!»
Глаза профессора сверкнули, что явилось дополнительным симптомом неотвратимого приближения открытия века. Проблема голода, конечно же, будет решена в развивающихся – и заодно всех иных – странах – раз и навсегда!
Корнелий Удалов проснулся от кухонных шумов, звяканий ложек-тарелок и звуков бегущей воды. Проснувшись, первым делом и сам сбегал в отсек, расположенный рядом с ванной – вечернее пиво под «рыбу» доминошников давало себя знать.
Выйдя из отсека более счастливым, Корнелий нарвался на свирепый взгляд Ксении. Любимая жена обладала уникальной способностью по любому поводу (а также без оного) обвинять располневшего на пенсии мужа во всех смертных грехах, начиная от супружеских измен и заканчивая злостным алкоголизмом.
Причиной гнева мог стать кокетливый взгляд, брошенный какой-либо из представительниц «слабого» пола в магазине или аптеке, где муж Ксении каждый месяц оставлял скромный процент честно заработанной пенсии на валидол и валокордин. Изредка выпиваемое после работы пиво (Корнелия только зимой торжественно проводили на заслуженный отдых) вызывало меньшие вспышки. Но если Ксения Удалова догадывалась, что Корнелий с профессором позволяли себе по рюмочке любимой клюквенной настойки Минца, громогласные обвинения приобретали катастрофические масштабы, заканчиваясь печальными – для Корнелия – последствиями.
– Садись за стол, быстро! – скомандовала супруга, узрев мятые лицо и майку мужа в коридоре.
– Иду, иду, мой зайчик… – неуверенно отозвался Корнелий и зашаркал шлёпанцами к полупустому кухонному столу.
На одной тарелке лежали три картошины в мундирах. На второй красовался скрюченный радикулитом солёный огурец. На третьей в луже пузырящегося сока покоилась жалкая кучка переквашенной капусты с несколькими клюквинами по краям. Ксения теперь всегда квасила капусту с брусникой или клюквой, что способствовало, как рассказал ей опрометчиво профессор Минц, длительному сохранению свежего продукта благодаря наличию в плодах бензойной кислоты, являющейся отличным природным консервантом и антиоксидантом. Удалов квашеную капусту вообще-то любил, но вот это новшество с кровавыми вкраплениями чудо-плодов, «исцеляющих душу и тело», в привычном простом блюде на дух не переносил. И каждый раз, садясь за «квашеный стол», давал себе слово запрятать подальше модную «Энциклопедию пищевых растений-целителей», перевод с украинского, купленную Ксенией за немалые деньги по почте в каком-то «эксклюзивном» книжном клубе из числа немеряно расплодившихся в последние годы. Давать-то слово давал, да каждый раз переносил «на потом», побаиваясь – и, честно говоря, не без основания – страшной мести своей половины.
– Продукты кончаются. Езжай на дачу – сегодня же. Заодно погреб проверишь, не протекает ли, – возвестила супруга тоном, не терпящим возражений. – Привезёшь картошки, две капустины, трёхлитровую банку огурцов и свеклу. Не забудь морковь и мочёных яблок!