Повести и рассказы - Владимир Мильчаков

Небольшое помещение чайханы и деревянные помосты около ее входа заполнились народом. Стоял неумолкаемый говор. Все горячо обсуждали только что выслушанную проповедь.

На помосте перед чайханой уселись вокруг двух чайников чая с десяток людей, одетых в рваные халаты или в белые бязевые рубахи, пестревшие заплатами. С ними сел и Джура. По кругу заходили две маленьких, выщербленных с краев пиалы.

Юсуф, невысокий, но плотный и широкоплечий батрак Абдусалямбека, неторопливо отхлебывая чай из пиалы, заговорил первым:

— Сегодня наш мулла хорошую проповедь сказал. Все как есть объяснил. За какие дела и когда мы попадем в «адскую пучину».

Последние слова Юсуф проговорил фальцетом, подражая голосу Муллы Гияса.

— А что! — добродушно улыбаясь, сказал рябой батрак с бельмом на левом глазу, с детских лет работавший у Данияра Шамансура, старшины. — Мулла хорошо говорил. До сердца его слова доходили. Горячие слова говорил.

— Припечет — так заговоришь, — в тон ему ответил Карим, по прозвищу Узун-агач. Был Карим очень высокого роста и за это удостоился клички Узун-агач — длинное дерево. Одет Карим был чище других. На халате, хотя и поношенном, не было ни одной заплаты. Ему часто приходилось ездить вместе со своим хозяином Миршарабом по торговым делам. А Миршараб прекрасно учитывал, что оборванный слуга неприличен для солидного торгового человека.

— Как припечет? — удивился рябой. — Кто же осмелится муллу чем-нибудь обидеть?

Карим не ответил рябому. Повернувшись к Джуре, он спросил:

— А правда или только болтают, что ишан Исмаил Сеидхан вчера ночью приезжал из Шахимардана к твоему хозяину?

— Правда, — подтвердил Джура. — Ночевал у Тургунбая. Только утром уехал.

— Как припечет? — не унимался рябой. — Если ты что-нибудь знаешь, Каримджан, расскажи.

— Очень просто, Шукурджан, — ответил наконец Карим. — Весной русские своего падишаха прогнали. Там теперь ой-ой что творится. Как сало в котле кипит. Вот и наших почтенных припекает. Ведь русский пожар дошел уже и до Ташкента. Мы с хозяином ездили в Ташкент по делам, так я там всего насмотрелся и наслушался.

— Расскажи, что в Ташкенте делается, — попросил Юсуф, наполняя опорожненную пиалу чаем и подавая ее Кариму. — Расскажи.

— Многого я не понял, — с готовностью заговорил Карим. — Там все перепуталось. Появились большевики. Кто они такие — не знаю, говорят, рабочие с заводов.

— Русские? — перебил рассказчика Шукурджан.

— Ну, нет… Не только русские. Есть и узбеки. Я немного беседовал с одним… Они говорят, что народ сам всем распоряжаться должен: и землей, и водой, и заводами. Народ весь собирается в Совет и управляет. Большевики — за Советы. И еще они говорят, что землю и воду надо отдать только тому, кто своим трудом эту землю обрабатывает.

— Как отдать? Бесплатно? — выдохнул Юсуф.

— Говорят, бесплатно.

— Как же так? — удивился Шукурджан. — Разве мой хозяин Данияр отдаст мне свою землю?! Ведь земля-то его?!

— Большевики силой хотят отобрать землю у хозяев, — понизив голос, ответил Карим.

— Правильно, — горячо заговорил молчавший до сих пор Джура. — И Саттар-кузнец тоже говорит, что землю у народа богачи обманом взяли, что ее обратно забрать надо.

— Говорят, в России народ сам забирает землю у богатеев, — еще более понизив голос, заговорил Карим. — Уже забирают.

— Но ведь это против закона, — испугался Шукурджан. — Мулла и сегодня говорил…

— А, слушай ты муллу, — с досадой прервал Шукурджана Джура, — слушай больше, может, в рай попадешь. — Иль не знаешь, что в народе говорят? Бойся козла спереди, ишака — сзади, а муллу — со всех сторон. Я так считаю, что в России справедливые дела делаются. И нам надо брать пример с русских.

— Но мулла Гияс, — снова вступился Шукурджан, — говорит, что грех…

Но договорить Шукурджан не успел. Джура опять перебил его.

— Мулла Гияс обещает нам хорошую жизнь в раю. Слова муллы Гияса сладкие, да во рту от них горько. Ты вот, Шукурджан, попробуй кричать все время: «Халва, халва!» Будет ли от этого сладко во рту?! Кричи, пожалуйста, хоть целый год, сладости не будет.

Спор, разгоревшийся в кругу батраков, привлек внимание многих посетителей чайханы. На помосте становилось тесно.

— Джура правильно говорит, надо нам у русских поучиться, — говорил Юсуф. — Меня сегодня хозяин на базар посылал, там тоже все говорят про Советы. Наверное, правильная вещь эти Советы.

Но Шукурджан упорствовал:

— Нет, как хотите, а непривычно все это. Мулла сегодня кого проклинал?! Отступников и тех, кто шариат разрушает. Я так понимаю, что он про большевиков и про Советы говорил. А ты знаешь, что с отступниками сделают?

Всегда спокойный и уравновешенный, Джура вдруг вскипел.

— Еще неизвестно, кто отступник. Тот ли, кто хочет, чтобы народу лучше стало, или кто другой. Хуже нашей жизни не придумаешь. Отступники-то лучше живут. Вот Саттара-кузнеца мулла Гияс который год отступником называет, а дядюшка Саттар даже и не чихнул ни разу от этого.

— Он сам у муллы Гияса, как колючка ядовитого дерева Заккум под хвостом у ишака, — со смехом, подражая голосу муллы, перебил друга Юсуф.

В толпе, окружавшей помост, послышался одобрительный смех.

— Правильно, — поддержал Юсуфа чей-то голос — Саттар-кузнец нашим богатеям хуже колючки. Он их, как скорпион, жалит.

— Саттар-кузнец всегда говорит, что если бы все батраки и бедняки одновременно полной грудью вздохнули, то богачей бы ветром унесло. Я считаю, он правильно говорит, И Каримджан тоже прав, — горячо продолжал Джура, — Дошел русский пожар до Ташкента, вот наших толстозадых и припекло. Боятся, чтобы и мы по примеру русских за них не взялись. Вы думаете, Исмаил Сеидхан вчера случайно приезжал?.. Вы думаете, он со своими мюридами о коране разговаривал? Как бы не так. Будет он с Данияром-старшиной, с Миршарабом-купцом, с Гиясом-муллой, Абдусалямбеком и моим хозяином о коране разговаривать! Тоже о русских делах разговаривали. Недаром мулла сегодня так разошелся. Он ведь не любитель проповеди говорить. Ума особого нет, а у соседей занять не у кого. А сегодня, как по написанному, жарил. Видать, ему вчера шахимарданский ишан подсыпал под хвост красного перца, да, может быть, и проповедь готовую подсунул.

В этот момент чья-то рука схватила Джуру сзади за плечо и сильно встряхнула.

— Ты что же это, сын потаскушки, своим собачьим языком почтенных людей позоришь? Заразу разводишь, грязная собака!!

Джура стряхнул с плеча руку, обернулся и, опустив ноги с помоста, встал. Перед ним стояли братья-погодки Алим-байбача и Мансур-байбача — сыновья старшины Данияра. Это были известные всему селению забияки и головорезы. Одетые в одинаковые шелковые халаты, и одинаковых шитых золотыми нитками тюбетейках, оба жирные и розовые, они походили на откормленных боровов. Особенно это сходство усиливали глубоко запавшие переносицы, отчего носы их очень смахивали на поросячьи пятачки. От обоих основательно пахло спиртным.

— Уходи отсюда, шелудивая собака, пока цел, — заорал Алим-байбача, руку которого только что стряхнул со своего плеча Джура.

— Потише, — спокойно ответил Джура. — Я ведь говорю со своими друзьями, а не с вами, уличными гуляками. А то может получиться то, что уже получилось с вами в доме Абдусалямбека.

— Что ты там тявкаешь, грязный выродок? — взвизгнул Алим-байбача, однако, значительно снизив тон.

— Народ говорит… — начал Джура.

— Простите, дорогой друг, — перебил Джуру Юсуф, тоже вскочивший на ноги и стоявший на краю помоста. — Простите, что я вынужден прервать вас. Но поскольку это дело произошло при мне, то я и должен рассказать почтенным людям, стоящим здесь около помоста, что произошло вчера в доме моего хозяина, человека всем известного и уважаемого.

— Не верьте этому безродному. Все они из одной шайки, — завизжали оба брата, пытаясь ретироваться. Но, почувствовав развлечение, толпа, окружавшая помост, еще плотнее сгрудилась вокруг братьев.

А Юсуф нарочито сладеньким тоном продолжал:

— Вчера мой благочестивый хозяин, достойный всяческого уважения, почтенный Абдусалямбек с вечера отправился в дом своего не менее уважаемого друга Тургунбая. Там они имели счастье приветствовать праведного ишана Исмаила Сеидхана и принять от него святое благословение. Однако по возвращении домой почтенный и достойный всяческого уважения Абдусалямбек обнаружил в покоях своей третьей жены уважаемого Алима-байбачу, который пробрался туда, напялив на себя паранджу. Почтенный Абдусалямбек по старческой немощи не мог сам управиться с уважаемым гостем и приказал это сделать мне — его недостойному, но покорному слуге. Войдя в комнату третьей жены почтенного и достойного всяческого уважения Абдусалямбека, я отлупил не менее почтенного и не менее достойного всяческого уважения Алима-байбачу так, как указывает коран и шариат лупить прохвостов подобного рода. Это же самое я намерен повторить и сейчас в присутствии всех почтенных людей, которые удостоят означенное событие своим вниманием. — И Юсуф, спрыгнув с помоста, начал пробираться к стиснутым толпою братьям.