Возвращение великого воеводы - Алексей Фомин

– Доброго здоровья тебе, окольничий Тимофей Васильевич.

– Здравствуй и ты, – ответил Сашка. То, что посыльный назвал его окольничим, а не великим воеводой, почему-то резануло ему ухо. – Кто таков и с чем пожаловал?

– Гонец я от великого князя и царя Золотой Орды Тохтамыша. Письмо тебе от него привез. – Он достал из-за пазухи свиток и протянул его великому воеводе.

– Ответа будешь дожидаться? – спросил Сашка.

Гонец покачал головой.

– Ответа ждать не велено.

– Хорошо. Епифаний, покорми гонца да в дорогу с собой дай.

– Благодарствую, – поклонился гонец.

– Пойдем, служивый. – Епифаний потянул гонца за рукав.

Сашка так и стоял у крыльца, держа в руках нераспечатанный свиток и глядя в спину удаляющемуся гонцу, ведущему в поводу свою лошадь, когда к нему подошла Ольга и, обняв за плечи, со страхом в глазах спросила:

– Что это, Тимоша?

– Письмо от Дмитрия.

Сашка сломал печать, с одной стороны которой было выдавлено «Вел. кн. Дмитрий», а с другой – «Царь Тохтамыш», распустил шнур, опутывавший свиток, развернул его и принялся за чтение. Читать-то там было всего ничего – несколько строк. Но вот подумать о том, что значили эти строки, надо было крепко.

«Моему окольничему Тимофею Вельяминову. Надлежит тебе прибыть в город Кафу со своим отрядом к 20 июня. Готовым быть к дальнему походу и войне. Царь Тохтамыш», – значилось в этом письме. Письмо короткое, деловое, а тон его попросту вызывающ и груб. Похоже, забыты те времена, когда Дмитрий именовал Тимофея братом. Но это не самое неприятное. Куда подевался сан великого воеводы? Что это значит? Что царю Тохтамышу великий воевода теперь без надобности? У него теперь этих военачальников в Орде под рукой как собак нерезаных… А что значит «со своим отрядом»? Он что, равняет Тимофея Вельяминова с каким-нибудь мелким феодалишкой, который должен выступать в поход с толпой своих вассалов? А как же тогда главнокомандование над всеми вооруженными силами Руси? Ох, нехорошее письмо. И сроки… Сроки такие, что надо бросать все дела и галопом мчаться в Крым, в Кафу. И на Сходненский ковш, на «чертово окно» времени совсем не остается. Не говоря уже о личной жизни… Сашке даже пришла в голову шальная мыслишка: «А может, ну его, этого Дмитрия?.. Проигнорирую его. Месяца три у меня будет как минимум, пока он там воюет. За это время я решу вопрос с порталом и «рыбасоидами», и поминай меня как звали».

А если не удастся решить за три месяца? И даже за шесть… И Ольга… Как же Ольга? Ведь Сашка так рвался к ней. И вовсе не для того, чтобы расстаться через три месяца. Вопросов письмо вызывало много, и ответов на них у Сашки пока не было. Надо было подумать, может быть, посоветоваться с Марьей Ивановной и Адашем.

– Тимоша, Тимоша, что с тобой? – Это Ольга тормошит его за рукав, безуспешно пытаясь заглянуть в пустые глаза.

– На, прочитай. – Сашка протянул ей письмо.

Ей хватило одного взгляда, чтобы объять столь короткий текст.

– Он зовет тебя на войну? – В ее глазах уже появились слезы.

Ну как ей объяснить, что дело здесь совсем не в войне? Да и надо ли объяснять? Сашка поцеловал ее в глаза, собирая губами соленую влагу.

– Не плачь, милая, это ненадолго. К концу лета я снова буду с тобой. Сейчас я уеду в Воронцово – нужно отдать необходимые распоряжения, завтра вернусь. Утром, наверное, приедет Безуглый с колдунами. Ты уж устрой их, пожалуйста. Народ они капризный. Не дай бог, обидятся на что-то, как твоя знахарка. Хорошо?

– Хорошо, Тимоша. Все сделаю. И ждать тебя буду, как не ждет даже самая преданная и верная жена.

Сашка уехал. Уже на подъезде к Воронцову встретил Адаша с пятьюдесятью воинами.

– Ты, государь? – удивился он. – Наши планы поменялись?

– Ты разве не встретился с гонцом по дороге?

– Как-то мы с ним разминулись… Но здесь, в Воронцове, мне сказали, что к тебе был гонец из Орды. Его и направили к тебе, в Тушино. От Дмитрия небось письмо? – поинтересовался Адаш.

– Читай, – протянул ему свиток Сашка.

– Нехорошее письмо, – прочитав, покачал головой Адаш. – Ой нехорошее. Как бы не было у нас неприятностей при встрече с новым ордынским царем.

– Поэтому и еду в Воронцово, – пояснил Сашка. – С матушкой посоветоваться да предпринять кое-что. А как тебе слова «со своим отрядом»?

К этому времени вся колонна всадников уже развернулась и двигалась в сторону Воронцова. Адаш лишь покрутил головой из стороны в сторону:

– Как какому-нибудь княжонку[5] шекснинскому пишет…

Марья Ивановна, ознакомившись с письмом, тоже покачала головой, констатировав:

– Недоброе письмо.

– Матушка, а как бы повел себя мой отец, получи он такое письмо? – спросил Сашка.

– Он был бы обижен и… взбешен. Так ведь и Мамай наш был обижен на князя Дмитрия. Сам знаешь, чем это закончилось.

– А может, ну его, этого Дмитрия, а, матушка? – забросил удочку Сашка.

– Это как? – не поняла она.

– Ну… Напишете ему, что я опять болен, что болезнь у меня душевная. Дурак я, одним словом. Пусть поймет наконец, что я ему не соперник и оставит наш род в покое.

Это был позор, и Сашка отдавал себе в этом отчет. Но ему дело надо делать, а тут этот Дмитрий со своими феодальными разборками. Черт бы его побрал! А вдруг ему опять шлея под хвост попадет и захочется устранить последнего отпрыска Василия Васильевича Вельяминова, чтобы никто и помыслить не мог оспаривать его царское достоинство?

Еще год назад, предложи ей кто-нибудь нечто подобное, Марья Ивановна возмутилась бы. Но теперь, потеряв двух сыновей, она уже была почти согласна с Сашкиным предложением.

– Ох, сынок… Я бы согласилась с тобой, но… Ведь донесут. Найдется кто-нибудь, сообщит, что ты в здравом уме. И еще хуже получится. Вообразит себе Димитрий такое, что в нашем уме и родиться не может. Ты уж лучше смири гордыню, Тимоша, покорись ему. – В ее голосе зазвучали слезы. – А я буду молиться, чтобы Господь отвел от тебя опалу и нелюбовь Димитрия.

– Ладно, – согласился Сашка. – Тогда мне нужно два-три дня, чтобы кое-какие дела в Тушине закончить, а после этого – забираю домашнюю сотню и отправляюсь к Дмитрию.

– Ох, – тяжело вздохнула Марья Ивановна, – боюсь, мало сотни-то. Он же пишет – «отряд».

– С отрядом пусть приходят те, кто на жалованной земле сидит. Мы же – на своей собственной, – не сдержался Сашка.

– Смирись, Тимоша, смирись. Бог, он все видит и разберет, в конце концов, за кем правда. А сейчас, пока ты в Тушине будешь свои дела делать, жалованников[6] наших соберем, кого успеем. Глядишь, и образуется у тебя отряд сотен в пять.

В конце концов, Сашка уже неоднократно имел возможность убедиться в мудрости и действенности советов боярыни Вельяминовой. Раз говорит «смирись и подчинись», значит, надо смириться и подчиниться. Всех воинов домашней сотни разослали собирать вельяминовских вассалов-жалованников. Собирать решили не всех, а лишь тех, кого успевали известить. Исходили из соображения: день – дорога туда, день – на сборы, день – обратно.

В Тушино Сашка с Адашем вынуждены были отправиться вдвоем, без ожидаемой подмоги. По дороге заехали в кремль, к Ивану Воронцу. Тот после пары дней общения с московским народонаселением и ознакомления с проблемами молодого, растущего города пребывал в состоянии восторга и эйфории.

– Ты бы знал, брат, какие толковые, хваткие, деловые люди здесь поселились! – воскликнул он. Адаш же лишь головой покрутил, тихо бормоча что-то себе под нос. По поводу деловитости новых московских жителей у него было свое собственное, особое мнение. – Город растет каждый день! А препоны… Будем преодолевать. Сейчас вот договорились со старостами кварталов и концов общегородской чертеж сделать. И дальше застраивать город только в соответствии с этим чертежом. Чудо что за люди! И налогов они не отказываются платить. Раньше не платили, потому как никто не спрашивал. И беглых смердов обещали всех сыскать и выдать. А сколько задумок по строительству церквей каменных… На Кулишках, на месте битвы, ставить церковь надумали во имя Всех Святых! Ты что, брат, через три года Москва больше Ярославля будет! Торжище Ярославское к себе перетащим!

– Так уж и будет, – с недоверием вновь пробурчал Адаш.

– Будет, будет, вот увидите, – заверил Иван Остей. – У этого города – великая судьба.

Его оптимизм, казалось, был безграничен, но после того, как Сашка рассказал ему о письме Дмитрия, настроение у него заметно испортилось.

– Вот тебе благодарность Дмитрия, брат, – сказал он. – Когда была необходимость защититься от Орды, он сделал тебя и окольничим, и великим воеводой. Теперь же, когда ты сделал его ордынским царем, он и отчество твое позабыл. Боюсь, что замыслил Дмитрий весь наш род под корень извести, – резюмировал он.