Абиссинец (СИ) - Подшивалов Анатолий Анатольевич

Глава 1. Фитаурари Негуса

Прибыл курьер с шифровкой от Обручева. Предлагалось опросить всех военнослужащих и, если они хотят воевать за абиссинцев, то должны выйти в отставку с правом восстановления на службе после возвращения в Россию. Русскую военную форму снять и с собой не возить. Вопросы найма на службу, денежное и прочее довольствие, согласовываются только с местным руководством, Россия за это не отвечает. Кто не захочет служить в Абиссинии, должен покинуть страну на первом же русском пароходе. Командиру подать список и примерное время прибытия в порт Джибути, суточные и дорожные убывающие получат на борту парохода у капитана. Нижние чины едут 3 классом, офицеры 2 классом. Все оружие, кроме личного, остается абиссинцам. За личных лошадей казакам будет выплачена компенсация там же, на пароходе, казенные лошади остаются абиссинцам.

Еще короткой строчкой было указано: «Хаким все передал, сейчас он в ВМА».

Информация для меня: инцидент представлен как оборона конвоя русского посланника от неизвестных, захвативших абиссинский форт на абиссинской же территории, а потом другие вооруженные лица пытались на территории Абиссинии совершить нападение на русский вооруженный конвой.

Вот как: ехал-ехал русский посол по абиссинской пустыне и захотелось ему студеной водицы испить. Видит — эфиопская деревенька на горе, форт Мэкеле называется. Ан — нет, не дают отдохнуть ему в тереме злые разбойники, пришлось от них отбиваться пушками да пулеметами (а без них никакому послу не рекомендуется здесь экскурсировать).

Никакой войны к моменту нападения на конвой объявлено не было, то есть, кто может быть этими вооруженными людьми на территории суверенного государства: если не армия этого государства, то только разбойники. Вот так повернули дело «волшебники с Певческого моста[1]». Выходит, это еще Италия должна у нас прощения просить и компенсацию семьям погибших выплачивать… Но, обе стороны благородно отказались от взаимных претензий и разошлись миром, пленные русские будут отправлены на пароходе до Порт-Саида. Тем не менее, больше никаких прогулок вооруженных частей в русской форме, в эфиопской — пожалуйста.

Письмо от Лизы: ее разыскал в Цюрихе Агеев и сделал ей предложение, которое было благосклонно принято. Они обвенчались в русской церкви при посольстве и счастливы. Тетушка писала, что Сергей Семенович очень сильно изменился, но стал душой добрее и лучше. А то, что правую руку потерял, его совсем не портит, вид у него все такой же бравый, но с военной службой покончено: он выходит в отставку по болезни и будет жить в Цюрихе, а чем заняться — найдет, да и пенсион ему положен как пострадавшему и получившему увечье на службе офицеру. Еще Лиза писала, что Сергей Семенович очень мне признателен за освобождение, он сразу догадался по вопросам, чьих это рук дело.

Отправился к Ильгу и попросил аудиенции, был сразу же и весьма радушно принят.

— Альфред, пока это еще неофициально, но я получил шифровку из Петербурга по поводу инцидента, устроенного Лаврентьевым при штурме Мэкеле. Всем военнослужащим Российской армии запрещено участвовать в русской военной форме в боевых действиях в Абиссинии. По существу, выходка Лаврентьева могла быть casus belli для столкновения России и Италии. Италию бы Россия без труда разбила, но могла образоваться коалиция европейских держав в защиту Италии, пострадавшей от агрессивных русских, тогда было бы плохо. В настоящий момент дипломаты пытаются «замять» конфликт. Теперь обо мне: скорее всего, я подам в отставку, не дожидаясь, когда царь сам меня выгонит с поста посла. Всем военнослужащим моей миссии предписано снять военные мундиры. Если кто-то из них желает продолжить службу в абиссинской армии, то русское правительство не будет этому препятствовать. Кто не захочет служить — должен немедленно вернуться в Россию. Прежде чем говорить с моими людьми, я должен знать, что им может предложить Негус при согласии продолжить службу в его армии. Им придется платить жалование, даже простым солдатам, ведь они уже не находятся на службе царя и он не несет никакой ответственности перед ними и их семьями и ничем им помочь не сможет, если они будут ранены или попадут в плен.

Поскольку это будет первый вопрос, который будет мне задан, я бы хотел знать размер жалованья для солдат и офицеров и какие гарантии и льготы им может дать Негус. Теперь второй вопрос, он касается меня. Я, конечно, могу забрать Мариам, обвенчается с ней здесь или в Петербурге, ведь я получил согласие на брак и титул в качестве приданого. Но я уже сроднился с Абиссинией и покинуть ее в час испытания — не принесет мне чести. Поэтому я согласен перейти на службу к Негусу и хотел бы знать, что он может мне предложить.

Ильг ответил, что ему не хотелось бы терять столь умного и осведомленного в очень широком спектре вопросов — от военного дела до медицины, человека, поэтому, он думает, что Негус найдет мне достойное место среди своих ближайших советников. Он немедленно поговорит с Менеликом, поскольку время не терпит отлагательств, и сообщит мне о решении Негуса сегодня же. После этого я могу поговорить со своими людьми и сообщить об их решении в Петербург — императорский курьер отвезет шифровку на телеграф в Джибути. У абиссинцев не так много европейцев на службе, тем более специалистов, поэтому, он считает, что Негус даст им достойные условия. Про меня и говорить не приходится, они с Менеликом как-то обратили внимание, что, говоря о проблемах Абиссинии, я часто говорю «мы» и «нам», то есть, они чувствуют мои симпатии к их стране и то, что я отождествляю себя с ней. На прощание Альфред дал мне пачку европейских газет, где можно было найти упоминания о столкновении в Мэкеле и интервью русского офицера, среди них — пресловутую «Пти паризьен».

Посмотрел на дату и увидел, что они — как раз двухнедельной давности: нужно быстрее строить железную дорогу и тянуть линию телеграфа, а то никаких курьеров не хватит и разоримся на телеграммах, небось, телеграф в Джибути уже озолотился на нас.

В палатке меня ждало письмо от Павлова, переданное с караванщиком. Он написал, что разместили их хорошо, место им нравится, разрешили рубить лес на избы и церковь (еще бы не разрешили, ведь лес-то мой). Привозят еду, вода близко. Абиссинцы на быках распахали им землю, много, земля хорошая плодородная, хватит и пшеницу посадить и под хорошие огороды останется, только семян они маловато взяли. Местные к ним относятся нормально и они к ним тоже, но солдат с ружьем всегда в деревне, они его кормят, но просят прислать им пяток ружей, и оборонится чтобы было чем, и для охоты, а то на крупную дичь с двустволкой-дробовиком не пойдешь… Рудознатцы ушли по реке, просили передать, что нашли, что я велел искать, руда нормальная, можно брать. Комаров и мух нет, ближе к реке — эвкалиптовый лес, комары его не любят, а дух там хороший и в бане веник из него знатный (выходит, и бани уже поставили).

Караванщик, что привез письмо, сказал, что его караван сегодня же разгрузится и пойдет обратно, поэтому он может взять что-то от меня для Иван-ага. Передал, вручив караванщику в виде бакшиша 10 талеров, 7 винтовок с боеприпасами, трехствольный дробовик с охотничьим припасом и сотню кусков мыла. Вторую трехстволку прихватил для Нечипоренко. Написал записку, чтобы три винтовки с патронами отдали рудознатцам и пусть пишут, если что нужно. Особенно, пусть, в первую очередь, ищут на земле Аруси — это теперь моя земля, но и земли раса Мэконына тоже подходят, а вот в другие земли пусть пока не ходят.

Получил письмо от Маши (сегодня — день писем!), пишет, что соскучилась и передает мне горшочек с целебной мазью, чтобы я мазал ей руки и лицо. Маша сообщала, что составляет амхарско-французский словарь и ей хотелось бы чтобы я добавлял туда русские слова с указанием, как надо произносить (транскрипция будет французской). Прислала мне тетрадку, сшитую из четырех сотен листочков — пока до буквы К. Написал ей в ответ, что все у меня в порядке, она молодец и я поладил с ее отчимом.