Пару штрихов тому назад - Дмитрий Березин

– И не только ты, но и все мы, – вдруг сказал Лукас.

Открывая глаза, чтобы взглянуть в его сторону, Художник вспомнил, что они глубоко под землей, в полной темноте. Но ошибся.

– Смотрите, свет! – воскликнул он. – Откуда? Такой яркий!

В подземелье откуда-то сверху прорывался тонкий луч, толщиной с маленькую швейную иглу. Благодаря ему, Художник разглядел окружающую обстановку. Это было маленькое помещение с очень низким потолком. «И как это я не ударился головой, когда заходил?», – спросил Художник сам у себя. Сам он сидел на каких-то бревнах, невдалеке на сваленной горой и почти истлевшей соломе расположились остальные. На него пристально смотрел Лукас. А на лице старика он разглядел слезы.

– Это трещина между плитами там, наверху, – предчувствуя расспросы, прошептал старик, – Как-то раз они искали нас и пытались начать делать подкоп, но из этого ничего не вышло. Трещину эту иногда заносит песком, так и было, когда мы сюда вчера пришли.

– Вчера? Значит, прошел еще день, а я не заметил? То есть я не последний, и все мы здесь замурованы? – бубнил себе под нос Художник. – Старик, скажи мне честно. Ведь есть отсюда дорога назад. Ты сам сказал про картину, про свою картину, которую сожгли.

Он, наконец, стал что-то соображать. Ему есть на кого положиться с картиной. Но как Маша поймет, что нужно делать? Художник ясно представил, как жена, найдя его лежащим на полу в комнате, просто вызовет врача или сама повезет его в клинику, где работает. Подумает она про картину, что причина в ней? Вряд ли. Даже не вряд ли, а полностью исключено. Ей будет просто не до этого. И пока она будет безуспешно биться, и пытаться привести его в чувство, искать врачей и лекарства, картина будет просто стоять в комнате. Главное, чтобы она не навредила Аленке!

Спустя какое-то время Художник знал до мельчайших подробностей истории всех остальных – и не только потому, что они их ему поведали. Все их истории были, за исключением некоторых несущественных деталей, пугающе похожи. Видения, картина, одержимость ею, затем снова видения и некая сила, заставляющая рисовать не то, к чему лежит сердце. Серые тона, могилы, стена, ворота, замок – таков сюжет. И все они здесь – таков результат. Да и сами они, все семеро, были похожи и не только тем, что были ваятелями. Все они родились в разные годы, но в один день, в день летнего солнцестояния, тот самый, в который были сожжены ведьмы. Почему-то Художник сначала не понял намеков старика на этот день, теперь же все встало на свои места.

– Значит, я все еще могу вернуться назад, раз картина цела и с ней ничего не случилось, – заявил Художник, и все разговоры мгновенно стихли.

– Можешь, – согласился старик.

– А что иначе? Я не хочу провести остаток своих дней здесь, в этом твоем замке, – Художник все время поглядывал наверх, на щель, откуда вырывался луч лунного света, казавшийся неестественно ярким. – Нет, старик, я и не думал тебя в чем-то обвинять, что случилось, то и случилось. Но я хочу туда, обратно, к своим. И ты даже не представляешь, насколько сильно хочу!

– Я тоже хотел, и Лукас, и остальные, – старик говорил с легкой иронией, которая мгновенно стала раздражать Художника настолько, что он вскочил с места, но тут же, ударившись головой об потолок, сел и слушал, нервно потирая затылок. – Ты можешь попытаться, мы тебе поможем.

– Как это сделать? Говори!

– Будь спокойней, мой друг, иначе ничего точно не выйдет. Все просто. Твое тело сейчас там, где ты его оставил, а ты душа. И как душа ты можешь многое из того, что в обычной жизни совершить невозможно.

– Душа? – удивился Художник, – я не верю. То есть верю, но это не может быть так…

– Правдиво? – вмешался Лукас, – Просто поверь, со временем ты убедишься, что это так, через какое-нибудь столетие, а может быть и раньше. Хотя, нет, все же через столетие, когда прибудет следующий, а ты с нами будешь сидеть тихонько в стороне и посмеиваться.

Старик прислушался, пытаясь уловить какой-то почти неосязаемый шум.

– Давайте выбираться отсюда! – наконец произнес он, – Они уже ушли, причем очень далеко.

– Они – это кто? – спросил Художник с надеждой на то, что теперь-то ему можно услышать и осознать ответ.

– А ты не понял? – усмехнулся Лукас. – Такой проницательный, а не догадался. Прокрути в голове то, о чем тебе только что говорили, и все поймешь.

– Ведьмы? – осторожно предположил Художник.

Лукас хлопнул его по плечу и кивнул. Старик, держась за стену, чтобы не упасть, начал пробираться к выходу. Ступеньки наверх были довольно крутыми – спускаясь, Художник, будучи погружен в свои мысли и справляясь со страхами, не заметил этого. Старик ловко карабкался наверх, почти прыгал со ступеньки на ступеньку. Следом шел Художник и остальные, шествие замыкал Лукас. Снова наступила темнота, в узкий проход свет не проникал. Послышался скрип, Художник вздрогнул, но сообразил, что это старик всего-навсего сдвинул каменную плиту, закрывавшую проход. Судя по тому звуку, что издала плита, она была отнюдь не легкой, и старику стоило немалых усилий переместить ее.

Художник двигался наощупь. Это казалось ему каким-то безумием, плодом воспаленного воображения, накачанного какими-то сильнодействующими лекарствами. И путешествие неизвестно куда, и пустыня с мертвым лесом, стена с воротами, замок – и эти люди, что встретили его. Вернее, не люди, а как оказалось, их души. И эта опасность, спуск в темноту, все происходящее.

Только выбравшись из узкого хода и переступив последнюю ступеньку лестницы, Художник понял, что прятались они в подземелье довольно долго. Его глаза настолько отвыкли от света, что скудный свет Луны, разливавшийся по замку, на какое-то мгновение даже ослепил. Теперь он мог разглядеть убранство замка: массивная мебель, шкаф с посудой, камин, полуистлевшие и запыленные шкуры рядом с ним.

V

От волнения руки Марии предательски дрожали. Сначала она никак не могла нащупать ключи в сумочке: они завалились за задравшийся край подкладки, и достать их оттуда стоило больших усилий. Дрожащие руки водили ключ вокруг замочной скважины, оставляя едва различимые царапинки. С третьей попытки она вставила ключ. Замок немного заедал, с ним такое случалось.

«Главное успокоиться, – говорила про себя Мария, – тихонько повернуть ключ и все получится. Так. Еще раз».

Замок не спешил поддаваться, словно пытаясь хоть на секунды оградить Марию от того, что она увидит в квартире. Замок щелкнул, дверь открылась. В прихожей на тумбочке Мария увидела лист бумаги со списком того, что муж должен был купить в магазине. Судя по тому, что лист не был свернут и даже не был перегнут пополам, пределы квартиры он не покидал.

– Женя, ты дома? – Мария вздохнула, понадеявшись на то, что участь миновала, и муж по каким-то причинам не пошел в магазин, либо был там тогда, когда на заправке уже произошел взрыв. – Ты видел, что там, у магазина, произошло? Взорвалось все! По телевизору показывают. Хотя, знаю, что ты телевизор не смотришь, но хотя бы в окно можно выглянуть! И телефон, почему ты не берешь трубку? Я же волнуюсь, ты даже не представляешь, как сильно. Вот даже прибежала тебя проведать, отпросилась.

Евгений не отзывался. Мария скинула обувь, оставила сумку и прошла на кухню. В раковине возвышалась гора немытой посуды, чашка с недопитым чаем, оставшаяся с завтрака, стояла на столе. Рядом расположилась коробочка из-под йогурта.

– Женя, как так можно! Сколько раз я тебя просила не разводить в доме свинство, особенно в мое отсутствие. Ты же интеллигентный человек, пора бы научиться хотя бы элементарной опрятности, что ли!

Мария бросила упаковку в мусорное ведро, а чашку поставила в раковину. Почему-то ей показалось, что муж в мастерской, будто бы она даже слышала его кряхтение – от усердия Евгений часто кряхтел или посвистывал, все зависело от настроения и от того, на каком этапе находится работа.

– Чего молчишь? Соглашаешься? Как не стыдно тебе!

Покачивающейся походкой Мария направилась в дальнюю комнату, туда, где Евгений рисовал, и где была его импровизированная мастерская. Идти босиком в одних следках было неудобно. Ноги скользили по линолеуму, кололись об истрепанную циновку. Мария прошла и медленно открыла дверь в комнату, стараясь не отвлечь мужа от работы и не напугать, если ее неожиданный приход остался для него незамеченным.

Сначала она увидела мольберт, на котором стояла картина. Под мольбертом лицом вниз лежал Евгений, рядом был перевернутый табурет. Мария вскрикнула, ринулась вперед, но, не сделав и шага, растянулась на линолеуме и ударилась лбом об дверь.

– Женя!