Флейта Нимма - Марина Кимман

Вопрос Эль Аллегри поставил ее в тупик. На архипелаге Чайка никто не знал о древних народах больше, чем она, но и этого оказалось недостаточно. В библиотеке, равно как и в Государственном Архиве — в котором было реально заблудиться и умереть от голода, — не содержалось ни единого упоминания о совершенном инструменте творчества, или чем-то похожем на него.

Ей было искренне жаль знаменитого художника: он ушел с таким мрачным лицом, как будто у него только что сожгли дом, вместе с самыми дорогими для него людьми и вещами.

Аллегри мучительно размышлял, меряя шагами комнату, которую выделил ему Мирлинд. Он даже и не думал распаковывать вещи, надеясь как можно быстрее отправиться в путь, за флейтой. А теперь? Что теперь?

Он опустился на кровать и невидящим взглядом уставился на голову кабана, висевшего на стене.

Поездка в столицу оказалась в высшей степени неудачной, и куда двигаться дальше, он не знал. Но возвращаться он все равно не планировал.

Что ж, не мешает попробовать еще раз, подумал он. Может, кто-то все же натолкнет его на след.

Спускаясь вниз, к выходу из дворца, Аллегри успел проклясть все на свете, не в последнюю очередь из-за винтовой лестницы, которая, казалось, никогда не кончится. На очередном витке он врезался в непонятно откуда взявшегося на его пути человека.

Раздался сдавленный стон, и человек обернулся. Аллегри узнал рябое, в оспинах лицо.

— Для шпиона, — сказал Аллегри, потирая ушибленное колено, — ты крайне неумело ходишь по тайным ходам, Редмонд.

Тот прикрыл щель в стене, и она стала такой же монолитной, какой казалась сначала. Только теперь художник обратил внимание, что по ступеням лестницы рассыпаны какие-то свитки. Он поднял ближайший и развернул.

Это был чертеж, но поразительно неразборчивый. Помесь планов здания и полного хаоса. В конструкции в некоторых местах присутствовали кристаллы, судя по заданному масштабу, размером с человека, и струны из паутины.

Он посмотрел на Редмонда, приподняв бровь. Тот отобрал чертеж и, хмурясь, принялся собирать свитки.

— Зачем тебе это? — спросил Аллегри.

Ему было неловко, точно он подсмотрел что-то интимное.

Рука Редмонда застыла над одним из свитков, точно он не мог решить — рассказать или все-таки уйти. В конце концов, он пришел к выводу, что поздно метаться, и, успокоившись, надел на лицо маску невозмутимости.

— Это моя разработка, — пробормотал он. Потом, кинув на него испытующий взгляд, сказал. — Дом симфоний.

Возникла пауза. Аллегри это ничего не объяснило, а Редмонд, похоже, все еще разрывался между желанием уйти и желанием объясниться. В конце концов, победило второе.

— Ну, это звучит безумно, но… — замялся он. — Я хочу, чтобы в этих домах пели стены. Без музыкантов, только с композитором, который бы управлял механизмом. Ну вот, теперь и ты на меня так смотришь… точно я умалишенный…

Он повернулся, чтобы уйти, но Аллегри остановил его.

На вкус художника, в этом заявлении было безумие того же рода, что и в архитектуре дворца Мьон. Но, кроме того, в тоне Редмонда он заметил кое-что еще — одержимость, сходную с его собственной.

— Окарина рассказывала мне о них, — сказал Редмонд. — Если верить ей, раньше такие дома были в каждом городе, а теперь остался один, самый главный, но где-то далеко на Севере, в горах Осеморья… Жаль, что все считают это блажью, — он горько усмехнулся и продолжил, больше для себя, чем для Аллегри. — Впрочем, неважно. Хоть один такой дом, но все равно построю.

Он обернулся. Аллегри кивнул. Тогда Редмонд пожал ему руку — до того крепко, что это никак не вязалось с его робкой улыбкой — и ушел вверх по лестнице.

Королева действительно знала о древних народах Агатхи больше остальных. Художник убедился в этом в следующие четыре дня, когда он, вырывая на себе волосы — фигурально выражаясь, конечно — оббегал всю столицу архипелага. Никто, от нищих до аристократов, не знал об этом, а один старый маразматик архивариус снова послал его к королеве, сказав, что только она может ему помочь.

Аллегри был вне себя.

Не без некоторого отвращения он стал собираться к ужину, когда в дверь его спальни постучали.

— Войдите!

В комнату заглянул лохматый подросток. То ли художник его чем-то испугал, то ли у него всегда было такое выражение лица, но он, таращась, уронил письмо на стол и вылетел в коридор.

Озадаченный, Аллегри распечатал послание.

"Эль Аллегри, простите меня. Я кое-что вспомнила. Думаю, нам стоит побеседовать с глазу на глаз. Я в библиотеке.

И да, не пугайте мальчишку, он просто слегка не в себе. А.М.".

Художник посмотрел на часы, что стояли над камином. Если не поторопиться, то можно опоздать на ужин.

Хотя… какая разница. Если Алис расскажет что-то важное, он не станет задерживаться.

Когда художник вошел в библиотеку, его едва не завалило книгами. Кто-то оставил рядом с дверью стремянку, на вершине которой сложил десяток фолиантов.

Выругавшись и потирая ушибленное плечо, он переступил через книги. Королева сидела в арке между двумя рядами шкафов, и что-то лихорадочно писала. На шум она даже не обратила внимания.

То, что лежало на столе, никоим образом на книги не походило: листы из светлой кожи, зеленой, гладкой коры, глиняные таблички, покрытые разнообразными значками. Такие закорючки выводят дети, еще до того, как начинают писать.

— А, Аллегри, вы здесь, — она протянула бумагу художнику, не прекращая писать. Он мельком глянул на заглавие: "Ао-нак и Храм Музыки", гласило оно.

— Вы говорили об инструменте, способном создавать новую реальность, так ведь? — Аллегри кивнул. Королева, можно сказать, ухватила самую суть. — Странно, что Окарина вам не рассказала о народе Ао-нак. В Чатале есть легенда о людях, поклонявшихся музыке; я же точно знаю, что этими людьми на самом деле были Ао-нак. И еще, — она порылась в свитках и вытащила обрывок коры со значками на нем, — здесь упоминание о таком инструменте.

Она ткнула пальцем в закорючки. Аллегри это ничего не объяснило.

— Как это переводится? — спросил он.

Бледные голубые глаза королевы сощурились, вчитываясь.

— Если я правильно понимаю, это "маленькая расписная дудочка". Кажется, с ее помощью было возможно создать новую вещь… — она помедлила, — или реальность. Если я правильно поняла. Это слово означает одновременно "вещь", "мир", "обычай" и "все". Аллегри, почему вы на меня так смотрите? Аллегри?

Художник застыл на месте. Он понял, что все-таки нашел зацепку.

По непонятной ему самому причине он остерегался рассказывать людям сон о флейте. Над всем этим должен был лежать покров тайны. Кроме того, Аллегри до сих пор не был уверен, а не сошел ли он с ума.