Городищенский дневник. Записки деревенского обывателя - Елена Свешник

Это очень активное внедрение в массовое сознание идеи реставрации монархии. Попутно заметим, что, при всех соболезнованиях семье покойного Б. А. Березовского, есть некоторый плюс, что финансирование этого «тренда» закончено. Ярко живописуя пасторальные картины идиллических отношений добрых монархов прошлого и счастливо покорных народов Российской империи, авторы «заказухи» как-то невзначай вычеркнули из школьной программы рассказы И. С. Тургенева «Му-му» и Л. Н. Толстого «После бала», повести А. С. Пушкина «Дубровский» и «Капитанская дочка». Да, они забыли сообщить современным обитателям нашей страны, что таких понятий как социологические опросы, свободная пресса и всенародное голосование в те времена не существовало, а жизнь любого жителя России (от князя до батрака) не стоила ничего – о судьбах Андрея Курбского, княгини Урусовой и боярыни Морозовой, знаменитых декабристов знают практически все. В государстве была только одна семья, которая охранялась как зеница ока – это семья правящей династии. Скаковая лошадь, породистая борзая, античная ваза стоили больше и ценились выше, чем любые «насельники» этого бескрайнего евразийского пространства. Если народ вдруг, чудесным образом, проголосует за этот вариант, то из страны сразу уедут люди, для которых рабство неприемлемо, а всем остальным придется смириться с тем фактом, что они и их дети больше не будут получать образование, лечиться, читать книги и ходить в театры и музеи, так как все профессионалы в данных сферах жизнедеятельности просто исчезнут – они эмигрируют. Некому будет проектировать и строить дома, «генерировать» новые научные идеи. В стране останутся только работники Управления делами Президента РФ, платные осведомители и обитатели «богаделен», в широком смысле этого слова. Это единственный вариант развития после реставрации монархии в современной России. Но так как последствия такого шага будут очевидны, то все уехавшие через какое-то время вернутся, но это будет уже совсем другая страна и совсем другая история.

Так что выбор у всех нас не велик – как я уже заметила, есть всего два пути. Но в любом случае мы должны быть очень внимательны к особо нагнетаемой истерии последнего времени, связанной с межнациональными конфликтами. Это чистейшей воды провокация, попытка развязать в России гражданскую и межнациональную войны.

Я думаю, нам надо честно сказать, что все мы, живущие в России, очень разные: семейный уклад, религия, культура, табу и этические нормы, и т. д. Пытаться оценивать друг друга в понятиях «что такое хорошо, что такое плохо» – это заведомое самоубийство для всего общества. Мы должны хорошо понимать: если наши многочисленные народности существуют на протяжении длительного времени и сформировали свое особое, узнаваемое среди других лицо, значит в каждом из наших народов есть своя элита, свои лучшие (и, увы, худшие) представители, свой потенциал для дальнейшего развития. Как, на каких условиях мы будем договариваться о совместном проживании – это, на мой взгляд, и есть самый сложный и самый актуальный вопрос современности в нашей стране. Все остальное будет только приложением…

21.07.

Что такое «быть русским» —

к опыту «само исследования»

Добро не лихо, бродит по миру тихо.

Последние дни в сети появились статьи на две разные темы: это рассуждения о своей «русскости» и сплошные восторги по этому поводу и многочисленные жизнеописания автобиографического характера. Спешу поддержать «тренд» и соединяю эти два направления.

Первый раз суждение о своей национальности я услышала в Польше. Пожилой господин, поинтересовавшись, откуда родом мои родители, удивленно произнес: «Какая же Вы русская?!». Я даже слегка обиделась. Это был 1992 год, мой первый выезд за границу. Но лиха беда начало. На Кипре меня принимали за француженку и (внимание!) полячку. В Англии и Дании – за немку или итальянку. Ирландцы были, как всегда, уверены в своей правоте и ни минуту не сомневались, что мои предки родом с изумрудного острова. Один дублинский таксист, выяснив, что я родилась в России (он так и спросил: «Где Вы родились?»), заметил: «Мы ирландцы, как цыгане, нас даже до России донесло». Единственной страной, в которой точно определяли мою национальность, была Швеция – по чисто «лингвистической» причине. Свое имя «Лена» я произносила безукоризненно, но не была шведкой, а в Европе есть только один народ, который может артикулировать так же, как и свеи – это русские. Но особое веселье я испытала в тот момент, когда глава нашей сельской администрации, прописывая меня в моем же, только что купленном доме в Городище, заполняя какую-то свою ведомственную анкету, поинтересовалась, русская ли я. На дворе стоял 2011 год, и вопрос был даже не о том, какой я национальности в принципе, а формулировался четко: «Вы русская?». Я не стала рассказывать ей свою родословную, так как по своему опыту знаю, что с любыми российскими чиновниками надо разговаривать предельно не сложными предложениями. Просто пояснила, что мой прадед (дед моей матери по матери) Ковалев Роман Игнатьевич со своей женой (которая была младше его на 13 лет), восемью дочерями (старшей – 23, младшей – 7), одним сыном и единственной наемной работницей, которая в тот момент числилась в бегах, – согласно переписи осени 1917 года – проживал на хуторе Хорошково, Мстиславского уезда, Могилевской губернии (что в 2-х километрах от того места, где мы с ней в тот момент сидели). В переписи он числился как белорус. В хозяйстве имелось: надельной земли – 4 десятины, товарищеской купчей земли – 7 дес.; однолемешных плугов – 2; лошадей – 2, крупного рогатого скота – 5, овец – 10; свиней – 6, курей – 4. Кратко пояснила также, что у другого моего прадеда (опять-таки деда моей матери, но уже по отцу) – Столярова Федора – было, с точностью наоборот, 8 сыновей (мой дед Григорий Федорович был старшим и умудрился родиться еще при Александре III) и одна дочь, и проживал он чуть дальше – километрах в 10-ти от того места, где мы с ней в тот момент сидели – на хуторе Малые Хутора (в деревне, к которой относился этот хутор, к слову сказать, в конце XVIII века, во время присоединения этих земель от Царства Польского к Российской империи, был даже «кармалицкой костел»). Я не стала ей пояснять, что в той самой деревне Городище (где мы с ней в тот момент сидели), в те же стародавние времена числившейся селом, согласно «Экономическим примечаниям», имелась «церковь унияцкая деревянная во имя Покрова Пресвятыя Богородицы». Так как сама глава администрации была аккурат из этих же мест, я задала ей встречный вопрос: «А Вы русская?». Так мы совместными усилиями заполнили нужную анкету, и я была прописана. Я не стала осложнять ее жизнь – и без того нелегкую после моего появления в здешних местах – рассказами о дедах моего отца. Но они так же заслуживают особого внимания. Благо они проживали совсем не далеко от Городища (ныне Смоленская область) – в соседней Брянской области. Во времена их жития-бытия наше государство называлось (кратко) Российская империя; село Крупец – родина моего отца и его дедов – располагалось в Севском уезде Орловской губернии. В адрес-календаре за 1915 год отец моей бабушки – Филин Семен Савельевич – указан как ответственный по своему селу за поставку лошадей на фронт Первой мировой войны. Человеком он был серьезным, церковным старостой сельской церкви, по рассказам бабушки, в доме часто собирались не только священники местной церкви, но и священнослужители Плащанского монастыря (располагавшегося рядом, закрытого при Советской власти, восстановленного ныне). К слову сказать, все члены семьи моего отца, согласно воспоминаниям моей тетки – главного архивариуса семьи Воронковых – были крещены именно в этом монастыре. Другой мой прадед – Максим Иванович Свешников (по отчиму – Воронков), был рожден рядом – на хуторе Холмецком, в те времена входившем в так называемые дворцовые владения. Именно ему я обязана родством с известным русским родом дьяков и подьячих Свешниковых. Его жена – Акулина Ивановна Селяфонова, не менее замечательная личность, была расстреляна на пороге своего собственного дома немецким автоматчиком во время угона населения так называемой Локотской республики, на территории которой во время войны располагалось родное село моего отца. Вся его семья, кроме старшего брата Василия, оказалась в Германии, моя прабабушка уйти отказалась…. Ей я так же многим обязана, в том числе родством со многими Селивановыми, Селяфонтовыми, Силуановыми, и другими жителями России, носящими ныне самые разнообразные фамилии. Семья моего отца так же оставила мне «в наследство» родство с Рюриковичами, которые, по мнению ряда специалистов, сохранились в Российском государстве на начало XX века только в крестьянских родах. По невероятной «игре случая», владельцы Хиславичей (к которым относится родина моей матери, ныне моя любимая деревня Городище) Салтыковы приходятся мне родственниками именно по отцу. Интересно, если бы я все это рассказала главе администрации, когда она меня прописывала, пошло ли бы это «в зачет» моей русской национальности?