За Морем Студёным - Дмитрий Китаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На площади собралась толпа народу, чтобы посмотреть на скоморошьи игрища. На глазах людей полтора десятка глумотворцев в больших чудаковатых масках, мужчины и женщины, плясали и резвились, и носились друг за другом. Догонявший лихо хватал настигнутую за грудь, за плечи и за руки. В этот момент толпа разбивалась мощным хохотом, начинались выкрики. Кто-то пытался бросить в скоморохов камень. Вместе с шумом голосов, игрища сопровождал звон гуслей, трель дудок и протяжный вой гудка. Проходя на коне мимо площади и поглядев на толпу и выступающих, Иван скорчил лицо, презренно покачал головой и вымолвил про себя: «Беснуются, окаянные!». Он хлестнул коня поводьями. Тот ускорил шаг и наконец перейдя на рысь, понёсся вперёд, оставляя торжище с его забавами позади.
…
Вдалеке показалась выбеленная каменная крепость Спасского монастыря. Отдельные участки монастырской крепостной стены, крытые тёсом, соединяли собой угловатые башенки с высокими шатровыми верхушками. Из-за стены выглядывали тёмные купола церквей. Иван нёсся быстро, по большой широкой дороге, конь взбивал копытами грязь и расплёскивал воду в лужах. Приближаясь к крепости, он заметил впереди себя знакомый поезд: одна за другой блестящие повозки и двойку лошадей, придерживаемых возничим. Сбавил темп и неторопливо последовал за второй, крайней колымагой.
…
Впереди вздымалась крупная проезжая башня, с двух сторон обрамлённая белокаменными пряслами крепостной стены. В основании башни были ворота, отворённые настежь. Широкая дорога, немного изгибаясь, вела туда.
Иван очутился внутри крепости. Лукьян остался в монастырской конюшне. Молодец зашагал в сторону величавого белокаменного храма. По сторонам стояли церкви, часовни и разные зданьица. Впереди остановились две колымаги. Дверь переднего возка открылась. Оттуда высунулся пригнувшийся мужчина в длиннющей меховой шапке, на нём была сверкающая на солнышке узорчатая шуба, обитая мехом. Неспешно разгибаясь, взяв в руку небольшой посох, он важно ступил на землю и вылез из повозки. Следом отворилась дверца второй колымаги. За сановитым господином из обеих возков выходили его спутники в дорогих цветастых одеждах.
Иван обошёл колымаги, стоявшие у входа в храм. Дальше тянулся придел с белыми стенами. В конце был выступ, отходивший влево. К нему Иван и шёл. По пути встречались шедшие навстречу иноки в чёрных ризах: кто брёл в одиночку, а кто группкой в два-три человека, переговариваясь между собой.
…
Он медленно шагал с мешком в руках по узкому и длинному коридору, тихо постукивая подошвами сапог по каменному полу. Коридор был белоснежный и светлый. Свет изливался из крохотных окон, ютившихся в глубоких причудливых выемках по бокам. Наконец, свернув направо и пройдя ещё немного, молодец остановился у двери, и постучал. Он медленно приоткрыл её, и зашёл в небольшую келью.
Пред взором Ивана, в центре комнатки, сидел за столом здоровый широкоплечий старец с круглым лицом, в чёрной иноческой шапке и чёрной рясе, с бородой и золотым крестом на груди. На столе беспорядочно лежали бумаги и грамоты. Старец, нахмурившись и что-то бормоча, проворно скрежетал пером по длиннющему вытянутому свитку, один конец придерживая левой рукой. С левой стороны кельи, по правую руку от пишущего, было высокое окно. За спиной монаха на белокаменной полке громоздились стопки книг. А в правом углу, на другой полке, чуть выше, стояли иконы. Перед ними мерно колыхался огонёк уже дотлевавшей маленькой свечки.
Иван перекрестился и поклонился образам.
— Здравствуй, отче! — приложив правую руку к груди, он поклонился старцу.
— Здравствуй, Ваня, — ответил могучим и низким голосом игумен. Вдруг остановив перо, он что-то сердито хмыкнул. Потом резко продолжил писать и в конце совершил напористый росчерк. Убрав перо в чернильницу, он аккуратно свернул грамоту и отложил её в сторону. Старец поднял своё широкое и толстое лицо с круглым носом, и сказал. — Садись. Что тебе нужно?
— Как и обещал, — Иван присел за стол, напротив игумена, и стал развязывать свой мешок, доставая оттуда книжицу, — сделал давеча небольшой сборник. Святых отцов словеса кой-какие переписал, которые счёл самыми важными и подходящими. Здесь же их жития и несколько псалмов, — молодец отдал её старцу в руки.
Тот положил и раскрыл книгу, и стал внимательно листать:
— Хм… Как ладно все буквы стоят, красиво как написано! Кто это тебя научил? — одобрительно воскликнул игумен, улыбнувшись.
— Близкий человек один.
— Ну и ну! Я отдам твой сборник Варламу. Он проверит, нет ли каких ошибок значимых, которые бы правду искажали. Но, как бы то ни было, нынче люди грамотные да благоразумные — вовсе поперевелись! — громогласно молвил старец и серьёзно взглянул на Ивана. — Таких, как ты, кто бы писал с усердием что-то разумное, ради чтения христианам, чтения душеполезного — таких с великим трудом отыскать случается! Бог тебя мудростью книжной наделил, Иван. Думается мне — как Иоанна Златоустого, как Иоанна Лествичника. Подобною мудростью, — нахмурившись, покачал головой игумен.
— Благодарю тебя, отче, за эти слова! Не таков же я, правда, как они. Грешен премного, и, к тому же, мирской я человек, — Иван сокрушённо вздохнул. — Но для того есть у меня к тебе, отче, просьба.
— Говори.
— Постричься желаю в иноки. Не решился ещё, да обдумываю.
— Ежели хочешь, то нужно. Только готов ли оставить навек все здешние мысли? Отринуть страсти душевные? Может грех тебя точит? Уныние, али помыслы блудивые. Хм?
…
Поднявшись по ступенькам паперти, перекрестившись и поклонившись, молодец прикоснулся к толстой створке высоких дверей церкви. Он осторожно потянул рукой дверь. С тяжёлым скрипом она поддалась. Иван с волнением шагнул вперёд, и оказался в храме.
Пройдя притвор, он попал в главный зал. Здешнюю темноту рассекали лучи, струившиеся из тонких прорезей высоко над головой. Там, под объёмными сводами, пылали десятки свечей