Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

— Даже и не знаю, с чего начать, — ответил Ройбен. — Если я до ночи не поговорю с Феликсом, то, наверно, сам сойду с ума. Но что ты имел в виду насчет Лизы? Что тебя удивило?

— Шутишь, что ли? Это ведь не женщина, это мужчина! Разве не заметил, как «она» ходит и движется?

— О, так вот в чем дело… — протянул Ройбен. — Ну, конечно…

— Меня это совершенно не волнует, — сказал Стюарт. — Кто я такой, чтобы ее осуждать? Хочет ходить в бальном платье — пусть ходит. Я гей, защитник прав человека. Хочет играть в Альберта Ноббса — почему бы и нет? Но и у нее, и у Хедди, и у Жана-Пьера есть и другие странности. Они не… — Он умолк, не договорив фразы.

— Что — не?

— Они голыми руками хватаются за горячие предметы, — сказал Стюарт, без всякой необходимости понизив голос до шепота. — Они обливаются кипятком, когда готовят кофе или чай. Представляешь, кипяток плещет им на пальцы, течет по рукам, а им хоть бы что. И все спокойно говорят обо всем на свете, даже если они стоят рядом. Маргон сказал, что мы со временем все поймем. А времени-то сколько на это потребуется? К тому же в доме происходит что-то еще. Даже не знаю, как об этом рассказать. Звуки какие-то, будто по дому шляются невидимки. Только не думай, что я спятил.

— Почему я должен так думать? — осведомился Ройбен.

Стюарт дурашливо расхохотался.

— И правда! — Он немного покраснел, отчего его веснушки снова стали заметнее, и покачал головой.

— Что же еще ты чувствуешь? — поинтересовался Ройбен.

— Я вовсе не о призраке Марчент, — словно оправдываясь, сказал Стюарт. — Слава богу, я ее не видел. Я знаю, что тебе она являлась, но я — не видел. Но говорю тебе, в доме по ночам происходит что-то еще. Вещи двигаются, шорохи какие-то. Маргон об этом знает, и просто в ярости. Он сказал, что во всем виноват Феликс, что Феликс суеверный безумец, что это должно быть связано с Марчент и что Феликс делает ужасную ошибку.

Стюарт откинулся в кресле, показывая всем своим видом, что ему больше нечего сказать. Внезапно он взглянул на Ройбена с таким же невинным выражением лица, какое было у него при их первой встрече, в ту ночь, когда несколько наемных негодяев убили его любовника, а Ройбен в схватке случайно укусил Стюарта и передал ему Хризму.

— Что ж, я знаю не так уж много, но охотно поделюсь с тобой, — сказал Ройбен, нисколько не сомневаясь в том, правильно ли он поступает.

Он не собирался обращаться со Стюартом так же, как старшие вели себя с ним самим: что-то утаивать, вести какие-то игры, отделываться неопределенными обещаниями, что, дескать, приедет босс и объяснит все, что ему следует знать. Он рассказал Стюарту все, подробно описав и визиты Марчент, и то, что Лиза видела ее призрак. Стюарт внимательно слушал, и его глаза раскрывались все шире и шире.

Потом Ройбен перешел к событиям минувшей ночи. Он рассказал о Лесных джентри, о том, насколько они были любезны с ним и как пытались помочь ему, когда он заблудился в темноте, как он с перепугу трансформировался. Рассказал о том, как Маргон в глубокой задумчивости сидел на темной кухне, рассказал о странных словах Лизы насчет обитателей леса. Напомнил о словах Сергея. А потом и о том, как разоткровенничалась перед ним Лиза.

— Помилуй бог, — воскликнул Стюарт, — я так и знал! Им все о нас известно, поэтому никто не дает себе труда что-то таить, когда они прислуживают за столом! Так, значит, получается, что они принадлежат к какому-то племени бессмертных, которые живут для того, чтобы служить другим бессмертным, так, что ли?

— Она сказала «Нестареющие», — поправил Ройбен. — Причем так, что было ясно — это слово пишется с заглавной буквы. Но меня ни она, ни ее помощники не слишком интересуют. Меня интересуют Лесные джентри.

— Они как-то связаны с призраком Марчент, — сказал Стюарт. — Я уверен.

— Ну, мне тоже так кажется, но какая именно между ними связь? Вот в чем вопрос. Какое отношение они имеют к Марчент? — Он снова вспомнил тот сон, в котором была Марчент, в котором Марчент бежала сквозь мрак, из которого тянулись к ней расплывчатые тени. Ему никак не удавалось сложить все воедино.

Стюарта же услышанное потрясло. Лицо у него перекосилось, словно он вот-вот заплачет; он буквально на глазах Ройбена превращался из юноши в маленького ребенка, как это уже как-то раз было с ним. Но их тет-а-тет неожиданно прервали.

В оранжерею вернулся Тибо.

— Джентльмены, вы мне нужны, — сказал он, взмахнув списками поручений для каждого из них. — К тому же снова звонила мать Стюарта и спрашивала, как ей одеться на банкет.

— Черт возьми, я же пятьдесят раз ей говорил! — возмутился Стюарт. — Пусть оденется как хочет. Никому до этого не будет никакого дела. Это же не пикник в Голливуде!

— Нет, молодой человек, так с женщинами не обращаются, — с мягкой укоризной сказал Тибо. — Нужно подойти к телефону, выслушать все, что она скажет, запомнить один из перечисленных цветов или фасонов, сказать ей, что это именно то, что нужно, да не поскупиться на подробности. Тогда она будет в полном восторге.

— Гениально! — воскликнул Стюарт. — Может быть, вы сами и поговорите с нею?

— Если хочешь, то поговорю, конечно, — ответил Тибо. — Знаешь, она ведь по сути своей маленькая девочка.

— Ну, еще бы! — хмыкнул Стюарт и со скептической усмешкой произнес сценическое имя матери: — Баффи Лонгстрит! Разве нормальный человек может прожить жизнь с именем Баффи?

В дверях появился Фрэнк.

— Вот что, чудо-щенята, — сказал он, — у нас дел невпроворот. Если вы уже закончили порхать вокруг елки, как лесные духи, то помогите мне с коробками.

Лишь под вечер Ройбену удалось застать Тибо в одиночестве, когда тот, накинув черный дождевик, направлялся к машине. Повсюду вокруг копошились рабочие.

— Как дела у Лауры? — спросил Ройбен. — Я вчера встречался с нею, но она мне ничего не сказала.

— Да, собственно, и говорить нечего, — ответил Тибо. — Не волнуйся. Я как раз собираюсь к ней. У нее медленно приживается Хризма. С женщинами так бывает иногда. Ройбен, для Хризмы не существует научного описания.

— Это я уже слышал, — буркнул Ройбен и тут же устыдился. — Нет научного описания ни для нас, ни для призраков, ни, полагаю, для духов леса…

— Знаешь ли, Ройбен, существует множество псевдонаук. Мы же не станем связываться с ними, верно? С Лаурой все в порядке. Мы все делаем правильно. Рождественский праздник получится на славу, и наш праздник Солцеворота пройдет куда веселее, чем обычно, потому что теперь с нами ты, и Стюарт, и еще прибавится Лаура. Но мне пора ехать. Я и так припозднился.

13

Среда, предутренний час.

Весь дом спал.

И Ройбен спал. Он лежал, раздетый донага, под толстым пуховым одеялом и пледом, уткнувшись лицом в прохладную подушку. Прочь от меня, дом. Прочь от меня, страх, прочь от меня, мир.

Он видел сны.

Во сне они с Лаурой прогуливались по Мьюрскому лесу среди гигантских секвой. Солнечный свет, пробиваясь сквозь кроны, упирался в темную лесную почву могучими яркими столпами, в которых плясали мириады пылинок. Они шли, так тесно прижавшись друг к дружке, что чуть ли не сливались воедино, он обнимал ее правой рукой, она его — левой, аромат ее волос мягко дурманил и кружил ему голову.

В стороне, среди деревьев, открылась поляна, где солнечные лучи дерзко согревали землю, направились туда и, не разжимая объятий, легли наземь. Во сне было совершенно не важно, ходят ли там люди, не увидит ли их кто-нибудь. Мьюрский лес принадлежал им одним. Они скинули одежды, которые сразу исчезли. Как же хорошо было Ройбену в волчьей шкуре, в свободной дивной наготе! Лаура лежала под ним, ее светящиеся глаза смотрели прямо в его глаза, волосы разметались по темной земле — о, эти прекрасные соломенные волосы! — и он опустил голову, чтобы поцеловать ее. Лаура… Ее поцелуи, страстные, но нежные, уступчивые, но вожделеющие, нельзя было сравнить с поцелуями ни одной другой женщины на свете. Он ощущал жар ее грудей, стиснутых его обнаженной грудью, влажность волос прижатого к нему лобка. Он приподнялся, чтобы войти в нее. Экстаз! Святая святых! Солнечный свет золотил воздух, играл на листьях папоротника, который окружал их в этом храме грандиозных секвой. Она немного подалась бедрами навстречу ему, но тут же его вес плотно припечатал ее к теплой ароматной земле, и Ройбен пустился в стремительную ритмичную скачку на ней. Он брал ее жадно, но нежно, сам отдаваясь ей всем своим существом, любил ее, целовал ее мягкие ароматные губы… «Люблю тебя, моя божественная Лаура…» Потом он, плотно зажмурившись, извергся в нее; волна наслаждения все нарастала и нарастала, пока не сделалась почти невыносимой, и он открыл глаза.

Марчент.

Она лежала под ним на кровати, не отрывая от его лица молящих глаз, ее губы дрожали, по лицу текли крупные слезы.

Он заорал.

Он соскочил с кровати и врезался всем телом в противоположную стену. И все орал, орал в ужасе.