Время — московское! - Александр Зорич

— А, гвардии лейтенант Пушкин!.. Очень рад. Как долетели?

— Спасибо, хорошо. А где бы я мог представиться командиру двенадцатого ОАКР?

— У него в каюте. Это прямо отсюда вниз на лифте до первой палубы, от лифта по коридору направо… На двери обычный командирский шифр: «К-1-12».

— А… Удобно ли, товарищ кавторанг? Все-таки каюта… это как-то… неслужебно?

— Служебно, очень даже служебно. Тем более комкрыла относительно вас так и распорядился. «Прилетит, — говорит, — Пушкин — сразу гони этого ёкарного папенгута ко мне», — заключил кавторанг и широко улыбнулся.

«Папенгут… папенгут… Кто же у них в командирах такой веселый?», — ворчал я, шагая по чистенькому, пахнущему особой, невысказуемой свежестью нового корабля коридору первой палубы.

Вот и дверь с табличкой «К-1-12».

Я постучал.

— Да! — Голос показался знакомым.

«Неужели?!»

Я открыл дверь и переступил комингс. На койке под иллюминатором, в расстегнутом кителе, валялся, заложив руки за голову, Богдан Меркулов.

— Богдан?!..

Меркулов без лишних слов энергично спрыгнул с койки, подскочил ко мне и крепко обнял.

Отошел на шаг, осмотрел меня с ног до головы, потом заметил:

— А рожа-то желтая.

— Ну уж прямо.

— Желтая-желтая, как лимон.

Я машинально скосился на зеркало, висевшее над умывальником тут же, у входа.

Меркулов расхохотался.

— Поверил! Поверил, салага!.. Но что-то такое есть, скажи? Икс-загар, да?

— Да ерунда. Суконцев сказал, что через неделю уже пройдет. Это вот у экипажей — да…

— Суконцев? Который Вокас?

— Ну да, дитя юбилея. Его-то ты откуда?..

— Доброе утро, Саша. Меня же на «Ксенофонте» трое суток мариновали. С рукой моей. В госпитальном отсеке.

— Я идиот.

— Да… Вокас!.. Когда мне объяснили, что Суконцева в честь ВКС назвали, я от смеха чуть не родил. А потом, уже в стационаре, я этим Вокасом всю палату до истерики довел… Ладно, хрен с ним. Ты-то как вообще? Да садись, не менжуйся.

— Спасибо. Я как… Вот, из командировки. Прибыл в распоряжение.

— Ну и что там… В командировке? — Меркулов заговорщически подмигнул. — Как манихеи? Живы-здоровы?

«Все-то он знает… Какая, к дьяволу, «контра», если у нас по штабам все обо всем судачат?»

Но я решил не поддаваться на провокации — у меня была подписка. Если где-то происходят утечки информации, пусть себе происходят. Я к ним не хочу иметь никакого отношения.

— Да так… — ответил я уклончиво. — Вроде бы мир спасли. Но я там, честно говоря, все больше в сторонке курил. Так что хвастать особо нечем.

— Мир спасли? Молодцы. Герои… — Меркулов вдруг сделался невероятно серьезен. — Слушай, ты мне хотя бы намеками разъясни, что вы там, герои, нарыли. А то от этого «Приказа номер двести два» впору вешаться.

— Что такое?

— Вот я у тебя и спрашиваю: что такое? Его же наверняка при тебе писали, приказ этот!

— Богдан, это ты у нас комкрыла. А я лейтенант. Лей-те-нант, понимаешь? В должности командира полуэскадрильи. При мне приказов не пишут, разве что «Мичману Тюлькину получить со склада ящик печенья и мешок варенья».

— Бочку. Бочку варенья, — машинально поправил Меркулов. — Ты вот только не жеребцуй тут, не надо. «Командир полуэскадрильи»… Знаем мы, какие у тебя связи…

— Какие?

— Известные.

— Богдан, думай о моих связях что хочешь, но поверь: я ни о каких приказах ничего не знаю.

— Номенклатура «цэ-эф-цэ пятьдесят семь» тебе о чем-нибудь говорит?

— Нет.

— А «Изделие Конус»?

— Бомба какая-нибудь?

— Ну ты вообще с луны свалился. «Бомба»… Приказ, короче, на днях прошел. По комсоставу флота. Такой: быть готовыми к ведению неограниченной ядерной войны.

Меркулов свирепо посмотрел на меня. Я промолчал, переваривая новости.

Не дождавшись моей реакции, он продолжил:

— Вот у нас, например, вчера в присутствии трех людей… ну, специальных таких людей, понимаешь?.. распечатали атомные погреба. А там лежат: подвесные пушки CFC-57 с калифорниевым спецбоекомплектом — сорок штук; бомбы КАБ-7000 в термоядерном снаряжении — тридцать шесть штук; торпеды атомные — пятьдесят четыре штуки; изделия «Конус» — восемнадцать штук…

«Ого!.. Впрочем, следовало ожидать», — мрачно подумал я.

— …А изделие «Конус» — это, между прочим, ракета стратегического назначения с петербургиевой боеголовкой. Эквивалент знаешь какой?

— Нет.

— Две гигатонны. Захотим — от Хосрова дырка останется. А захотим — и дырки не останется. И вот ты мне теперь скажи: кто там с елки упал и головой повредился? Этот твой Тылтынь? Пантелеев? Растов? Или все вместе?

И только тут я осознал, что нервы у Меркулова на пределе. И, каким бы он ни казался — вздорным, вспыльчивым, недалеким, — передо мной сидит настоящий командир настоящего авиакрыла.

Пусть возрастом и сединами ему далеко до моих кумиров — Шубина и покойного Тоцкого, — но это такой же, как и они, ответственный, серьезный офицер, под началом которого сейчас находится сотня (или сколько их здесь?) первоклассных боевых флуггеров с летным составом. И что отправлялся он в зону операции «Москва» с нормальными офицерскими намерениями: убивать врагов, сбивать флуггеры, валить авианосцы. А ему одним росчерком пера вдруг вложили в руки… нет, не меч, а я не знаю как это назвать… вложили такую вещь, которая, по воле второго росчерка пера, может сделать его, нормального офицера, убийцей миллионов людей.

Миллионов людей. Это не риторическая фигура, а оптимистическая оценка потерь среди гражданского населения Конкордии в том случае, если «Нахимов» будет нацелен на Хосров и другие города Вэртрагны.

А убийцей всех этих людей будет лично он, кавторанг Меркулов.

Потому что, получив распоряжение из вышестоящего штаба, приказ своим торпедоносцам на боевое применение «Конусов» будет отдавать он, Меркулов. И провожать пилотов в этот проклятый вылет будет он, Меркулов.

А я — как последняя свинья, кстати — не хочу, понимаешь ли, подписку нарушать!

Я вздохнул.

— Да ни при чем здесь Тылтынь… Ты историю с «Пересветом» помнишь?

— Нет, я понимаю, что все из-за манихеев этих гадских… Ну, атомные торпеды еще куда ни шло, но к чему нам «Конусы»?..

— Стоп, — резко перебил я его. — Я рассказываю — ты слушаешь. Хорошо?

— Хорошо, — оторопело согласился Меркулов.

— Манихеи — ширма. Погром якобы манихеями Вары-8 на Фелиции — прикрытие. История с фрегатом «Киш II» — провокация. На самом деле речь идет о том, что именно регулярные вооруженные силы Конкордии готовы применить ядерное оружие. Причем эти сумасшедшие тешат себя надеждой, что смогут снова все списать на манихеев и тем самым в последнюю секунду избежать массированного удара возмездия. Схватил суть?

— Погоди-погоди… Где применить ядерное оружие?

— А где проводится операция «Москва»? — Я догадывался где, потому что вариант был ровно один, но со мной никто точной информацией пока не делился.

— На Паркиде, где же еще.

— Вот, значит, в битве за Паркиду и применить. Смотри, в чем идея: во время решающего сражения в космосе появляются несколько клонских фрегатов и бьют торпедными залпами по ядру нашего флота. Но только на торпедах — не силумитовые, а ядерные боеголовки.

— Так мы же их после этого р-распылим!

— Верно. Именно поэтому клоны снова все попытаются свалить на манихейский терроризм. Дескать, вот кошмар какой, манихеи нелюди, звери, надо же… Они могут даже так подстроить, чтобы и пару своих кораблей атомными зарядами зацепить. Но фактически выйдет так, что именно мы потеряем десятки кораблей и надолго утратим способность к серьезным наступательным операциям. А клоны тогда получат известное пространство для маневра. То ли думать как дальше войну вести, то ли все на мир сворачивать, без аннексий и контрибуций.

— Тебя послушать, их адмиралы совсем звери…

— А не надо, чтобы все адмиралы были совсем звери. Я допускаю… точнее, не я, а люди поумнее меня так считают… что это самодеятельность одной-единственной очень могущественной персоны. Под которой работают либо оперативники разведки конкордианского флота, либо «Аша», заотарская спецслужба. То есть можно так сказать, что «ядерное манихейство» существует, и оно действительно очень опасно, только гнездится оно вовсе не на Глаголе. А внутри самых что ни на есть официальных конкордианских ведомств. Соображаешь?

— Соображаю. А наши что себе думают? Вот почему всё то, что ты мне сейчас рассказал, не изложено в атомном приказе? Понимания было бы больше.

— Откуда я знаю, что наши… Может, панику не хотят сеять раньше времени. В конце концов, ты же понимаешь, что все эти умозаключения держатся на очень зыбких фактах.

— Нет, вот этого я как раз не понимаю. Ты все так красиво рассказал, а теперь — «я не я и сказка не моя»?