Время — московское! - Александр Зорич

— Уверен, любой из заседателей Народного Дивана подписался бы под каждым вашим словом. Но, разумеется, применительно к своей родной, зороастрийской традиции. На вашем месте я бы задумался над моими словами, товарищ генерал-майор.

Я, да и все мы в очередной раз получили возможность убедиться в даре Индрика убеждать или скорее заколдовывать. Колесников, еще минуту назад пребывавший в крайнем душевном возбуждении, вдруг успокоился, посветлел лицом и ангельским голосом промолвил:

— Я понимаю, что вы имеете в виду, Иван Денисович… И все-таки, что же нам теперь со всем этим делать? Обстоятельства изменяются слишком уж быстро. Я не поспеваю за ними, хоть тресни! Со времени моего последнего доклада Совету Обороны прошел всего час, а уже выяснилось, что нас ожидает не просто столкновение двух малоценных с экономической и военно-стратегической точки зрения астрообъектов, а катастрофа… всемирно-исторического значения!

— При условии, что теория самозванца Резника верна! — темпераментно проскрипел Двинский.

— Именно так, — согласился Индрик. — Если теория насчет хрононового излучения верна, на карту поставлено, как бы пафосно это ни звучало, будущее Великорасы!

— Позвольте? Ровно два слова, — вставил я.

— Лучше бы одно, Саша, — сказал Индрик извиняющимся тоном.

— Два. «Исток существует». Так сказал Костадин Злочев, лейтенант ГАБ, перед своей смертью. Теперь я уверен, что эту фразу можно понимать только одним образом: лейтенант догадался, а возможно, выяснил в ходе контакта с манихеями одного из малых гнезд, правду о роли Глагола в ретроспективной эволюции. Глагол — ее исток.

Индрику что-то в моих словах не понравилось. Он кивнул и довольно прохладно сказал:

— Спасибо за напоминание. Действительно, было такое место в вашем отчете.

«Наверное, досадует на свою память, которая в кои то веки дала сбой. Не вспомнил бы он о Злочеве, если бы не я. Не вспомнил!»

— И все-таки мне в корне не нравится такая постановка вопроса, — буркнул Колесников.

— Мне тоже. И тем не менее мы — вы и я — должны что-то решить.

— Да что мы в принципе можем решить?

— Мы можем, к примеру, раздробить Дунай. При помощи калифорниевых ракет, — предположил Индрик.

Шустро семеня коротенькими ногами, Константин Алексеевич Двинский прошествовал к ближайшему столу, где стоял распахнутый планшет, по-видимому, беспризорный, и принялся быстро-быстро стучать по клавиатуре узловатым пальцем.

— Да вы что, шутите? — спросил Колесников.

— Ничуть! Это решило бы массу проблем. Во-первых, остановило бы превращение Глагола в астероидный рой джипсов. Во-вторых, сохранило бы в целости гипотетические комплексы эсмеральдитовых масконов… Мы помогли бы Великорасе сохранить мировоззренческое статус-кво! Ведь никто не знает, во что превратится эта война, если обе воюющие стороны вдруг перестанут верить в свои идеалы!

— Не получится… Ничего не получится! — не отрываясь от планшета, провозгласил Двинский.

— Уверены?

— Я только что просчитал. Мощности всех имеющихся в нашем распоряжении калифорниевых боеголовок недостаточно! Мы не сможем гарантированно расколоть Дунай. Разве что повредим его. Так сказать, поцарапаем!

— А если взрывы будут внутренними? Расколем? — настаивал Индрик. — Ведь у Дуная обычная геологическая структура? Твердая кора, жидкое ядро?

— Для успешного разрушения планеты Дунай посредством внутреннего взрыва будет достаточно калифорниевого боекомплекта любого из наших Х-крейсеров. Тут я и в уме посчитать могу, — отвечал Двинский. — Но взрывать надо на границе ядра и мантии.

— Да как вы вообще себе это представляете, Иван Денисович? — нервно бросил Колесников. — Чтобы осуществить подземные взрывы, да еще в районе мантии, нам пришлось бы пробурить несколько десятков шахт глубиной в сотню, а то и в сотни километров! Однако за оставшиеся до импакта сутки осуществить весь комплекс мероприятий нереально! Мы не располагаем ни временем, ни ресурсами! Поэтому мой вам совет, товарищ Индрик: забудьте про эти самые хронотопы.

— Хрононы, — поправил Двинский.

— Да, хрононы. И масконы. И про ретроспективную эволюцию забудьте. Не наше это с вами дело. Пусть катастрофами вселенского масштаба занимается Господь. У него для этого должны быть и силы, и средства! Наша же задача — эвакуировать отсюда людей и, по возможности, самые ценные трофеи. Остальное пусть хоть в огне горит. Уверен, глядя на Глагол из иллюминатора кают-компании с рюмкой хорошего коньяка в руке, вы признаете мою глубинную правоту…

— Я сомневаюсь, что смогу наслаждаться коньяком, глядя на то, как в огненном аду будет гибнуть без малого тысяча русских людей, — отчетливо выговаривая каждое слово, сказал Индрик и посмотрел на генерал-майора в упор. Его взгляд был как удар кинжала. Колесников взгляда не выдержал и отвел глаза.

— Как? Как вы сказали? Тысячи русских людей? — оживился Двинский. — Насколько я понимаю, вы имеете в виду те гипотетические лагеря военнопленных, о которых предупреждали мои коллеги со станции «Рошни»?

— Почти. Только с позавчерашнего дня эти лагеря вовсе не гипотетические. Теперь мы знаем точно, где они расположены, — объяснил Индрик.

— Ну что же, Иван Денисович, сказал «а», говори и «б»! — Колесников, как всегда внезапно, перешел с Индриком на «ты» и, обращаясь уже к Двинскому, продолжил: — Сидят в этих лагерях, товарищ академик, вовсе никакие не военнопленные. Точнее, бывшие военнопленные. А с некоторых пор — бойцы Добровольческой Освободительной Армии. Коротко — ДОА. От кого бойцы этой армии будут освобождать Сферу Великорасы? От чоругов? Как бы не так! От нас с вами! Таким образом, бойцы ДОА есть по определению предатели нашей Родины. Отребье и человеческий мусор!

«Ничего себе масштабы! — ужаснулся я. — Впрочем, Мадарасп говорил мне когда-то о двух тысячах… Выходит, всего в два раза приврал? Для клона — считай аптечная точность… Тысяча человек предателей! Да откуда столько? Гипноз? Шантаж? Влияние Глагола? А ведь скорее всего!.. Ничего не скажешь, на славу потрудились коллеги майора-воспитателя Кирдэра…»

Тем временем Колесников не сбавлял оборотов.

— Бойцы так называемой ДОА предали нас и наше дело, — продолжал генерал-майор прокурорским голосом. — А значит, мы не несем ответственности за их жизни. Точно так же, как мы не несем ответственности за жизни обитающих на Глаголе манихеев, букашек и таракашек, мартышек и орангуташек. Я не вижу никаких причин сожалеть о предполагаемой гибели этих людей!

— А вот я причины вижу, — спокойно парировал эти гневные филиппики Иван Денисович. — Во-первых, предатель Родины — это категория не моральная, а юридическая. Предателем Родины солдата может признать только суд. И разбираться с каждым конкретным солдатом нужно индивидуально, принимая в расчет все его обстоятельства, состояние здоровья и многое другое! С привлечением соответствующих документальных материалов! К слову сказать, после захвата Гургсара в нашем распоряжении теперь эти материалы есть… Так что с предателями Родины вы погорячились. А во-вторых, и это важнее, мы с вами — русские. Основной же императив нашей культуры, ежели кто запамятовал, состоит в сохранении, преумножении и защите всего русского в Сфере Великорасы. Являются ли бойцы армии ДОА предателями или нет — в данном контексте не важно, ведь они являются русскими. И это последнее обстоятельство перевешивает все остальные.

Колесников отреагировал нескоро — он сидел, уронив свою тяжелую голову на руки. Затем генерал-майор издал сдавленный стон. И наконец, повернувшись к Индрику, сказал изменившимся, глухим голосом:

— Все это я понимаю, Ваня… Насчет русских… Как надо понимаю… Но сделать мы ничего не можем. Разве только сгореть вместе с ними. Ты же видел, где эти лагеря! Какие там натриевые гейзеры, тросы… Там ни один флуггер не сядет!.. Вертолет… Бэтээрам по бездорожью туда идти сколько? Сутки, двое? Вот и остается нам одно: действовать быстро и прагматично… Спасать свои шкуры… Трусами быть… и подлецами.

— Что же, товарищи… Значит, будем уповать на научную недоброкачественность теории эсмеральдитовых масконов, — неожиданно подвел итог дискуссии Двинский. — А также и на то, что товарищ Локшин ошибся в расчетах и Дунай пролетит мимо.

В штабе было душно, многолюдно и вдобавок накурено.

Офицеры, ответственные за эвакуацию, в поте лица отрабатывали свой горький хлеб. Остальные, так сказать, сидели на чемоданах.

Среди этих последних были и мы с Таней.

Чтобы не путаться под ногами, мы облюбовали стеклянную шайбу наблюдательного павильона.

Мы стояли у окна, наблюдая за жизнью космодрома. Над головой трещали по швам многоцветные небеса Глагола с символичным серпом рокового Дуная над горизонтом, под ногами копошились жуки-тягачи и козявки трех военных цветов: хаки, серый, черный.