Царь Грозный - Наталья Павлищева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долго не мог заснуть в первую ночь в Москве Колычев. Многое услышал от протопопа Власия, тот устал перечислять загубленных опричниками. Хотелось одного: поскорее уехать обратно в свою обитель и забыть увиденное и услышанное как ночной кошмар. Временами игумену казалось, что стоит ущипнуть себя за руку, и проснешься, все вернется на круги своя… Украдкой даже щипал, не помогало, кошмар прекращаться не желал. Вокруг была все та же Москва с ее нынешним ужасом – опричниной.
Наконец к утру Филипп принялся размышлять о том, к чему он сам зван под государевы очи. Небось отправит в какой ближний монастырь? Или предложит превратить его собственный в тюрьму для неугодных? Решил отказаться, не его то дело. Пусть уж Григорий Лукьянович пытает и казнит, а архиепископ Пимен все освящает. С него самого хватит дальних Соловков.
На утренней молитве в соборе Власий тревожно заглянул в лицо соловецкому игумену:
– Да ты спал ли, святой отец? Замученный больно…
Филипп мрачно отмахнулся:
– Благодарствую…
Он раздумывал, как теперь быть. Приехал, так надо под царские очи являться. Но только вчера у государя побывали земские. Их Собор закончился в день святого Зосимы 2 июля. Земские челобитчики поднесли государю грамоту с нижайшей просьбой убрать с их шеи опричников, которые чинят обиды, бьют, режут, давят и под конец убивают невинных людей. Царь не только не стал разбираться в этой жалобе, но и приказал взять под стражу самих просителей!
А архиепископ Пимен, который во главе Русской Церкви, пока нет митрополита, не заступился! Что же это за пастырь, если людей за одно только слово просьбы в узилище отправляют, а он молчит?! Почему же молчат остальные святители? Что с самой Церковью?! Где голоса заступников людских перед государем?
Вопросы, вопросы, вопросы…
На них не мог ответить благовещенский священник, сам не знал. Святители каждый о своем пекутся, слова сказать боятся против царя. Неужто не найдется, кому глаза Ивану Васильевичу на его опричников открыть? Неужто царь сам не ведает, что его подручные творят? Но если и ведает, то попустительствует. Дело святителей укорить его в том.
Власий сокрушенно качал головой: и рта открыть не успеешь. Филипп ужасался:
– Да ведь не волен государь над святителями. Не его право карать монахов, они во власти Собора и подобных себе.
– А подобные кто? Митрополита нет, всем Пимен заправляет, а он царев пособник. Только что сам не записался рядом со Скуратовым у дыбы стоять! Да вон еще чудовский Левкий… Тоже хорош больно.
О Левкии Филипп уже был не единожды наслышан. В сторону Чудовского игумена впору плеваться, он давным-давно главный пособник в царских непотребствах и разгулах. Филипп с трудом остановил сам себя – негоже осуждать всех и вся, это тоже не по-божески…
С утра солнышко, птицы поют, в воздухе благодать разлита. Но это людей мало радует. Москва притихла, уже многие знали, что под стражей, а то и в Пыточной лучшие бояре, которые от имени Земского собора просили государя удалить опричников. Если бояре да дворяне в узилище, значит, грядут новые казни, снова польются реки крови. Купцы, что вели мелкий торг на Поганой луже, вздыхали: собирай товар, ищи новое место. Под плахи и виселицы народ калачи покупать не пойдет.
На Благовещенское подворье примчался гонец – государь повелел Соловецкому игумену на следующий день быть к нему на трапезу! Гонец кланялся нижайше, видно, чуя особое благоволение государя к Филиппу, к руке за благословением едва не подполз. Весть о царском приглашении по Благовещенскому подворью разнеслась быстрее ветра, да и не только по нему. К руке нового государева милостника тут же поспешили многие. Филипп морщился: ну чего раболепствуют?
Прислал свое благословление и архиепископ Новгородский Пимен. Чернец, привезший грамотку, смотрел с любопытством, но не раболепно. Это игумену даже понравилось, но Власий возразил:
– Этот за Пименом сидит. Ныне Пимен у государя главный советчик. – Вздохнул: – Эх, скорее бы митрополита выбрали, чтоб этого упыря новгородского прочь из Москвы погнать!
Филипп выдал свою мысль, не дававшую покоя ночью:
– А чего же Пимена не избрали, когда Германа Казанского государь со двора погнал? Небось сказал бы царь своего верного слугу на митрополию поставить, так и поставили бы.
– А сам царь и не скажет! – фыркнул Власий. – Государь хотя и погнал Полева обратно в Казань, но понимает, что кто попало митрополитом стать не может! Все же не в лавке распоряжаться, достойный святитель нужен! После Афанасия да Германа Собор любого не утвердит!
«Ой ли?» – подумал Филипп, но возражать не стал. Тем паче что Власий вдруг снова пристал к нему самому:
– А чего тебя-то вызвали, неужто не ведаешь?
Игумен только плечом дернул:
– Не ведаю.
– И Пимен молчит… – Вдруг глаза протопопа загорелись хитрым блеском: – А ну как на митрополию поставят? Пойдешь?
– Ты что шутки шутишь, святой отец?! – чуть не разозлился на него Филипп. – Какой из меня митрополит?
– Э не-е, – замотал головой Власий. – Из тебя очень хороший! – Он даже посохом своим пристукнул от удовольствия от такой мысли. – Лучшего и не сыскать ныне на Руси! Ай да государь! Ай да Иван Васильевич! Верно удумал!
Филипп все же рассердился:
– Полно тебе, отче Власий!
Тот вмиг стал серьезен:
– Только одно скажу: бойся Пимена. Эту змеюку злить нельзя, покуда со своим ядом обратно в Новгород не уползет. А там уж ему шею и свернуть…
– Полно, повторяю!
Как ни сердился на протопопа игумен, а мысль, им внушенная, в голове засела. Все может быть, если поставлен был на митрополию Герман, едва ставший епископом Казанским, то могут и ему предложить. Но московские дела не по нему, в свою обитель обратно бы… И то, что против архиепископа Новгородского выступать не следует, он тоже запомнил.
В тяжелых разговорах и раздумьях прошел и этот день. Перестав наконец радоваться своей придумке, Власий с толком рассказал о событиях двух лет. Филипп ужасался все больше и больше. Почему же не смог защитить свою паству митрополит Афанасий? Почему не образумил государя в самом начале опричнины, отдал на поругание стольких достойных людей? Почему позволил литься рекам крови?
Вспоминал Афанасия и все больше понимал, что, давно приученный выслушивать ужасы на исповеди, бывший царский духовник потому и стал митрополитом, что государь надеялся на его послушание и впредь. Не смог сопротивляться достойно, потому и митрополию покинул без соборной на то воли. А уж про Германа Полева и думать нечего, тот государя как огня боялся. Филипп даже представил, как Герман своим тихим мягким голосом пытается увещевать грозного царя, усовестить. Иван Васильевич небось и посохом его бивал? Или швырял чем, чтоб замолк и не мешал. Говорят, всего два дня и побыл митрополитом.