Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Анри Феваль

Гонзаго мысленно поблагодарил случай, который сделал так, что маркиз де Шаверни отсутствовал.

Несмотря на все свои недостатки, Шаверни был не из тех, кто стал бы молчать. Гонзаго всерьез подумывал избавиться от него этим вечером — и надолго.

— Я только хотел заметить вашему высочеству, — не унимался Плюмаж, — что таких старых слуг, как мы, нельзя так легко предавать осуждению. У нас с Галунье есть множество врагов, как и у всех достойных людей. Вот мое мнение, и я с присущей мне откровенностью представляю его на суд вашей светлости. Одно из двух: или шевалье де Лагардер восстал из мертвых, что кажется мне маловероятным, или письмо подделано каким-нибудь мерзавцем, дабы опорочить двух честных людей. Таково мое мнение, разрази меня гром!

— Я боялся вставить хоть словечко, — добавил брат Галунье, — настолько мой благородный друг красноречиво выразил и мои мысли.

— Вы не будете наказаны, — рассеянно промолвил Гонзаго. — Ступайте.

Но двое друзей не шелохнулись.

— Ваша светлость, вы нас не поняли, — с достоинством возразил Плюмаж. — И это, увы, прискорбно.

А нормандец, приложив руку к сердцу, добавил:

— Такой неблагодарности мы не заслужили.

— Вам заплатят, — раздраженно отозвался Гонзаго, — какого дьявола вам еще нужно?

— Что нам нужно, ваша светлость? — с дрожью в голосе, шедшей из самого сердца, спросил Плюмаж. — Что нам нужно? Неопровержимо доказать свою невиновность. Гром и молния! Я вижу, вы не понимаете, с кем имеете дело!

— Нет, — добавил Галунье, который весьма натурально едва сдерживал слезы, — о нет, совсем не понимаете!

— Нам нужно оправдаться целиком и полностью, а для этого мы предлагаем вот что. В письме сказано, что господин де Лагардер не побоится явиться сегодня вечером к вам, тогда как мы утверждаем, что господин де Лагардер мертв. Пусть нас рассудит будущее! Мы отдаемся на вашу волю. Если мы солгали и господин де Лагардер явится, мы согласны умереть. Не так ли, Галунье, золотце мое?

— С радостью! — ответил нормандец и вдруг разрыдался.

— Если же, напротив, — продолжал гасконец, — господин де Лагардер не придет, тогда нам должно быть возвращено наше честное имя. В таком случае, ваша светлость, я надеюсь, вы позволите двум добрым малым и далее рисковать жизнью ради вашей светлости.

— Согласен, — решил Гонзаго. — Вы поедете с нами, а там будет видно.

Двое удальцов поспешно подошли и с чувством облобызали ему руку.

— Да свершится воля Господня! — проговорили они в один голос и гордо выпрямились, словно два праведника.

Но теперь внимание Гонзаго было поглощено уже не ими: он с сожалением разглядывал жалкие физиономии своих верных соратников.

— Я приказывал вызвать сюда Шаверни, — проговорил он, поворачиваясь к Перолю.

Тот мгновенно удалился.

— Ну, господа, — продолжал принц, — что с вами стряслось? Да простит меня Господь, но все вы бледны и немы, словно привидения.

— Дело в том, — пробормотал Плюмаж, — что им не слишком-то весело.

— Вы боитесь? — настаивал Гонзаго.

Благородные господа вздрогнули, а Навайль проговорил:

— Поосторожнее, ваша светлость!

— А ежели не боитесь, — продолжал принц, — так почему же вам так не хочется идти со мною?

Ответом принцу было молчание, и он воскликнул:

— Это вам следует быть поосторожнее, друзья мои! Вспомните-ка, что я говорил вам вчера в зале моего дома: беспрекословное повиновение. Я — голова, а вы — руки. Так мы условились.

— Никто и не думает нарушать нашу договоренность, — заговорил Таранн, — однако…

— Никаких «однако»! Этого я не потерплю! Лучше поразмыслите хорошенько над тем, что я вам уже говорил и скажу сейчас. Вчера вы еще могли отойти от меня, сегодня уже нет — вы знаете мою тайну. Кто сегодня не со мной, тот против меня. Если этим вечером кто-нибудь из вас не явится на ужин…

— Что вы, — возразил Навайль, — будут все.

— Тем лучше, мы уже близки к цели. Вы полагаете, что сейчас я не так твердо стою на ногах, как раньше, но вы ошибаетесь. Со вчерашнего дня мое состояние удвоилось, ваша доля — тоже, вы, сами того не ведая, стали богаты, как герцоги и пэры. Но я хочу, чтобы мое торжество было полным, и для этого нужно…

— Таким оно и будет, ваша светлость, — заверил Монтобер, одна из этих проклятых душ.

— И я хочу, чтобы на празднике было весело! — добавил принц.

— Будет, черт возьми, да еще как!

— А меня, — вставил Ориоль, похолодевший до мозга костей, — уже так и распирает от веселья. Ну и посмеемся же мы!

— Посмеемся! Непременно! — поддержали его остальные, разыгрывая храбрецов.

В этот миг появился Пероль вместе с Шаверни.

— Ни слова о том, что только что произошло, господа, — предупредил Гонзаго.

— Шаверни! Шаверни! — послышались со всех сторон веселые, дружелюбные возгласы. — Скорее же! Тебя ждут!

При звуке этого имени горбун, который давно уже сидел неподвижно в своей конуре, казалось, ожил. Он высунул голову в оконце и осмотрелся. Плюмаж и Галунье заметили его одновременно.

— Смотри-ка ты! — удивился гасконец.

— Видать, у него тут тоже свои дела, — заметил нормандец.

— А вот и я! — проговорил подошедший Шаверни.

— Откуда ты? — поинтересовался Навайль.

— Да я был тут неподалеку, за церковью. Ну что, кузен? Значит, вам нужны две одалиски сразу?

Гонзаго побледнел. Видневшееся в оконце лицо горбуна прояснилось и тут же исчезло. Он стоял за дверью и изо всех сил пытался унять бешено застучавшее сердце. Последняя фраза Шаверни озарила его мысли, словно лучом света.

— Сумасброд! Неисправимый сумасброд! — уже почти весело воскликнул Гонзаго.

Бледность на его лице сменилась улыбкой.

— Господи, — ответил Шаверни, — да я ничего особо нескромного не сделал. Просто перебрался через стену и прогулялся по садам Армиды. И там оказалось две Армиды, но ни одного Ринальдо[142].

Присутствующих поразило, что принц не придал значения нахальной выходке Шаверни.

— И как они тебе понравились? — со смехом осведомился принц.

— Я в восхищении от обеих. Но что произошло, кузен? Зачем вы меня позвали?

— Затем, что сегодня вечером будет свадьба, — ответил Гонзаго.

— Вот как? — удивился Шаверни. — В самом деле? Значит, еще и свадьба? А кто выходит замуж?

— Приданое в пятьдесят тысяч экю.

— Наличными?

— Наличными.

— Ничего себе шкатулочка. А за кого?

Шаверни обвел присутствующих взглядом.

— Угадай, — продолжая посмеиваться, ответил Гонзаго.

— Ну и физиономии у них, — отозвался Шаверни. — Нет, не могу, их тут слишком много. А, была не была: женихом буду я?

— Точно! — подтвердил Гонзаго.

Все расхохотались.

Горбун тихонько отворил дверь конуры и остановился на пороге. Лицо его разительно изменилось. Оно не было более задумчивым, взгляд утратил огонь и глубину: уродец вновь стал Эзопом II, Ионой, живым и насмешливым.

— А приданое? —