Избранные произведения. Том 2 - Сергей Городецкий

Это самому ему было странно, так же как и мне.

Неужели этот богатырский дух не одолеет болезни? Он сам не верил этой возможности.

— Почему так долго не были в Армении? Теперь там жизнь, новая жизнь… Вы поезжайте, увидите…

Щеки его порозовели. Доктор строго посмотрел на меня, показывая на часы.

Я взял его руки в свои, и еще несколько минут продолжалась отрывистая, почти молчаливая беседа. Мы оба вспоминали минувшие встречи и глазами рассказывали друг другу о былом.

Доктор подошел к постели.

Я припал губами к его прекрасным, почти мраморным рукам… Последнее рукопожатие… Последний поцелуй…

На другой день Нвард позвонила мне. Отец просит передать, что он уезжает в Берлин и хочет еще раз меня видеть.

Когда я пришел, доктор сказал: «Поэт ушел».

Не был ли «Берлин» поэтическим образом? Когда он произносил это слово, его лицо озарялось тонкой улыбкой. И смысл ее при беседе я не разгадал? Мысль его была светлой, речь замедленной, но живой, как всегда. Он знал, куда уходит.

Поэт ушел в бессмертие.

Имя его широко известно не только в советских и демократических странах, но и далеко за рубежом. Стихи его читают на славянских, европейских и азиатских языках. Песни его поют многие народы. Поэмы его послужили темой для опер. Его устная проповедь братства и дружбы народов помогает борющимся за свою культуру и освобождение народам.

Великий армянский поэт ушел в бессмертие.

А у тех, кто имел радость знать его лично, его чистая светлая душа, его обаятельный образ, звук его голоса, ласковость его улыбки будут свято храниться до конца их дней.

1958

Анна Ахматова. «Белая стая»

Анна Ахматова — одно уз интересных дарований, взращенных петербургским цехом поэтов. В настоящее время она является вполне определившимся поэтом с ярко выраженной индивидуальностью, с своеобразной техникой. Она признана критикой, ее любят читатели.

Петербургский цех ставил своей задачей вывести поэзию из дебрей мистики и символизма и вернуть её к жизни, к предметности, к миру.

Восприняв эти идеи, Анна Ахматова применила их к изображению движений современной женской души.

Ее стихи прежде всего правдивы, даже документальны. Она берет маленькие факты повседневной жизни и под их маской вскрывает большие печали и страдания женщины.

Никакой бутафории, никакой нарядности, ничего фальшивого нет в ее стихах. Голос ее честен и чист.

Подобная лирика становится особенно значительной в эпохе, подобной нашей. Великие события наших лет она отразила в той же призме повседневности. И можно без преувеличения сказать, что в ее стихах будущие поколения прочтут много интимного о наших днях.

Именно с этой точки зрения наиболее характерные стихи избраны издательством «Кавказский посредник» из последней книги Ахматовой «Белая стая», сюда не дошедшей, и предложены читателю в рецензируемой книге.

27 маленьких стихотворений, вошедших в этот сборник, прочтутся каждым любящим поэзию неоднократно. Это книжка не для мимолетного чтения. Ее можно перечитывать, над нею можно думать. В одном из стихотворений Ахматова сравнивает напевы своих стихов с жалобным звуком окраины. И правда, ее песни своей неугасимой печалью будят какую-то тревогу и учат мудрости. Это не безотрадный пессимизм, а именно печаль, просветленная большой любовью к жизни и человеку. «Во мне печаль, которой царь Давид по-царски одарил тысячелетья», — говорит Ахматова про себя. И в этом сила ее стихов.

1920

Велимир Хлебников

Скончавшийся 28 июня с. г. в дер. Санталове Новгородской губ. от паралича и гангрены, поэт Велимир Хлебников был одной из самых интересных фигур русской литературы за последнее десятилетие.

Принадлежа к школе футуризма и даже будучи ее вождем и зачинателем, он верил, что звуки человеческой речи имеют смысл не только в словесных сочетаниях, но и сами по себе. Изучая общие всем языкам корни, он мечтал создать всечеловеческий язык, в котором потонут все существующие наречия.

Но главной мечтой последних лет его жизни был «закон времени». Он говорит про себя в последней своей книге «Зангези»: «Великие числа — пастухи моей жизни». В книге 1917 года «Временник» он говорит сам себе: «Из твоего учения выступает единое, не разделенное на государства и народы человечество». В неизданной книге «Доски судьбы», посвященной этому вопросу, он спрашивает:

«Если я обращу человечество в часы и покажу, как стрелка столетия движется, неужели из нашей времени полосы не вылетит война, как ненужная ижица?»

Что же такое этот его «закон времени», который позволил ему принять титул «председателя земного шара» — как и было написано на его гробе?

Предоставим слово самому поэту.

«Чистые законы времени мною найдены 20-го года, когда я жил в Баку, в стране огня. Я хотел найти ключ к часам человечества, быть его часовщиком и наметить основы предвидения будущего. Я понял, что время построено на ступенях двух и трех, наименьших четных и нечетных чисел. Я понял, что повторное умножение само на себя двоек и троек есть истинная природа времени».

«Если первая точка отмечена крупным военным успехом некоторой волны человечества, то вторая точка, через 3 суток будет остановкою этого движения».

Что в его вычислениях случайного, что научного, выяснить можно будет после издания его книги «Доски судьбы». Дело в том, что очень многие числа можно разложить на степени троек и двоек, и всегда можно найти подходящую под такие числа пару событий. Характерно, что поэт, который имел большие данные для того, чтобы зарисовать свою эпоху в художественных образах, все свои силы отдал математике гадания. Конечно, в его замыслах охватить весь исторический процесс, в его мечтах о всечеловеческом языке чувствуется искаженное отражение нашей великой эпохи. История действительно движется цифрами, но не теми отвлеченными цифрами, о которых думал Хлебников, а конкретными цифрами экономических отношений. Хлебников — утопист, оторванный от жизни, но все же рожденный этой самой жизнью. Облик его раздвоен. С одной стороны, он материалист, математик — и в этом он выше нашей интеллигенции, до сих пор настроенной мистически; но с другой стороны, он — средневековый искатель философского камня, алхимик слова и цифры — и в этом он ниже своей среды. Потому-то и трудно принять его раннюю смерть, что, быть может, в процессе развития природный ум и талант вывели бы его на прямую дорогу художественного творчества, в полный уровень со своей эпохой.

1922

Комментарии

ПРИНЯТОЕ СОКРАЩЕНИЕ:

ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусства, Москва.

Проза Городецкого известна меньше, чем его поэзия. Но это не значит, что она представляет лишь историко-литературный интерес. Судьбы книг складываются по-разному.

До революции Городецкий выпустил несколько прозаических сборников — «Кладбище страстей», «Старые гнезда», «На земле» и другие. В них вошли повести и рассказы, посвященные жизни старой деревни. Хорошо зная русскую деревню, Городецкий пытается вскрыть противоречия, нараставшие в ней в годы, предшествовавшие революции, его проза психологична, точна, автор умеет передать подлинную атмосферу русской деревенской жизни, не идеализируя и не принижая ее. Конечно, дореволюционные рассказы и повести Городецкого не открывают новых тем и проблем, он пишет вещи весьма традиционные, но, обладая несомненной литературной культурой и вкусом, умеет найти свой акцент, свою ноту. Не случайно, рецензируя восьмой выпуск альманаха «Шиповник» (1909), А. Архипов писал в «Новом журнале для всех» (№ 6, 1909, с. 131): «Лучшим рассказом можно считать небольшую вещь Сергея Городецкого — «Кроты»: простой замысел, при мастерском исполнении и своеобразном стиле оставляет самое благоприятное впечатление».

Как и многих русских писателей, Городецкого волновала тема разложения, разорения русского дворянства. В повести «Сутуловское гнездовье», пожалуй, лучшей из написанных в дореволюционный период, Городецкий погружает читателя в мир дворянской семьи, стоящей на грани краха.

И все же, несмотря на явственное стремление Городецкого к психологической прозе, его повести и рассказы сохраняют «отчетливый звук» документальности, очерковости. Причину этого следует искать в типе таланта автора. Жадно познающий жизнь, всегда готовый мгновенно откликнуться — в стихах ли, статьях, даже в рисунках, на происходившие события, — Городецкий переносил живое дыхание жизни и на страницы своей художественной прозы. Без сомнения, поспешность не раз вредила ему, как художнику-психологу; об этом писали многие современные Городецкому критики, но для читателей более поздних поколений именно жизненность, точность деталей, поэтичность языка составляют основную ценность его прозы.