Избранные произведения. Том 2 - Сергей Городецкий

Ованес Туманян — проповедник дружбы народов

Ованес Туманян в своих стихах, в своих статьях и речах всегда был страстным проповедником дружбы между народами. Но особенно горячо звучал его голос в трудные исторические моменты. Он всегда верил в исконную дружбу кавказских народов между собой и с русским народом, понимая, что рознь и вражда между ними создаются искусственно.

В эпоху первой русской революции он писал в 1906 году Ф. Вартазаряну: «Вряд ли когда-либо еще происходила более уродливая, наглая, жестокая и чудовищная война, чем армяно-турецкая. Наверное, это было возможно лишь в доисторические времена, когда люди поедали друг друга живьем».

Вспоминая эти годы, он писал в 1920 году:

«Устрашенная призраком революции, российская бюрократия задумала жестокую игру, желая разъединить народы, тем отвлечь их внимание… Отрава успевала проникнуть разве лишь в сознание некоторых деятелей-публицистов. Отравить же душу народов никогда не удавалось» (там же, с. 493).

Особенно ярко звучала его проповедь в первые годы Великой Октябрьской социалистической революции.

Я был свидетелем его деятельности в 1917, 18, 19 годах. Кавказ был оторван от России. Один за другим налетали на него империалистические хищники. Обособление кавказских народов в отдельные республики усиливало их рознь… Вестей из России не доходило. Захватчики распространяли ложь и клевету про нее.

В марте 1917 года Ованес Туманян написал статью на тему Ильи Муромца. Русскую печь, на которой лежал Илья, он называет утесом «Прометея», бичуя «пустозвонов», которые говорили, что Россия лежит парализованной, что из нее ничего не выйдет.

Вернувшись в 1917 году из последней, третьей поездки (уже через Персию) в разоренный дотла и опустевший Ван, я застал Ованеса Фаддеевича в глубоком горе. В конце 16-го года, когда я был эвакуирован из за полома ноги, в Ване оставалась кучка героев, еще надеявшихся удержаться в Ване. Среди них был и Артавазд Туманян. Они все погибли смертью храбрых в рукопашном бою с налетевшим отрядом… Позднее, после своей поездки в Константинополь, где Ованес Фаддеевич разыскал свидетеля гибели своего любимого сына, он мне рассказывал, что Артавазд упал под ударом сабли раненой головой в ручей. Но в 17-м году у него была еще надежда, что Артавазд не погиб. Я обещал ему собрать сведения в Ване. Но никого не нашел в мертвом городе. Несколько одичавших, еще ютившихся в развалинах нищих ничего не могли рассказать. Горькую весть я привез Ованесу Фаддеевичу…

В его философских четверостишиях, которые он писал в 1917 году, продолжая давно начатый цикл, отразилось его тяжелое горе. Он искал выхода в раздумьях о судьбе человека. Его поддерживало сознание долга поэта перед родиной и необходимость бороться за жизнь народа.

Я часто бывал у него в этом году. Он мне читал и переводил свои рубаи. Я тогда не умел переводить, особенно в изысканной восточной форме. Ованес Фаддеевич ласково поправлял меня, боясь задеть самолюбие. Вот один из тогдашних моих переводов четверостишия, в котором поэт вспоминает разоренную Армению:

По весне запел у насНаш невидимый Парнас.Ах вы, скрытники-сверчки!Кто теперь услышит вас?

С доброй улыбкой Ованес Фаддеевич мне указал, что слова «Парнас» у него нет и что оно выпадает из стиля. Но настаивать на поправке не стал. Так я его тогда и напечатал.

Вот еще одно четверостишие 1919 года, уже в теперешнем моем переводе, отражающее те же настроения:

Жадный смертный с долгой мыслью, но с короткою судьбой!Сколько их, таких, как ты, ушло в могилу пред тобой!Что они из жизни взяли? Что и ты возьмешь под землю?Так пройди же путь свой краткий в мирной радости земной!

В январе 1918 года Ованес Туманян обратился ко мне через газету с «Открытым письмом», где писал:

«Ширь и даль — ведь это родина русского народа.

И думается мне, и великие дерзновения большевизма в их лучшем понимании не чужды русской душе. И русский народ сумеет совершить великую миссию в жизни народов…

Верить ли, что русские могут так легко оставить поля своих побед и Кавказ?

Верить ли, что русские только по воле царей шли на Кавказ и ныне за отсутствием этой воли возвращаются домой?»

Я отвечал ему: «Если б вся армия ушла и остался б я один в Закавказье, я не убоялся бы ответственности ответить Вам за всю Россию, за всех русских, за все здешнее русское дело — мы здесь, Россия не ушла.

Кавказ не может жить без России, как и Россия без Кавказа. Ни в одном конгломерате народов на земле не будет такой свободы самоопределения наций, как в Российской федерации. Но тем теснее будет внутренняя спайка наций» («Кавказское слово», 1918, № 6).

В своем известном письме «Ревкому Армении» Ованес Туманян писал: «Отчаявшийся и покинутый всеми армянский народ устремил свой взор в сторону России. И она пришла, новая Россия. Теперь новой, свободной России дано не только освободить армянский народ от надвигающейся опасности, но и обеспечить ему политическую независимость, примирить армянский народ с мусульманскими соседями и повести армян по пути честной, трудовой жизни».

Это было в 1920 году. Как был бы он счастлив в наши дни, увидев, как блестяще оправдался его прогноз в жизни сегодняшней Советской Армении!

1918 год ознаменовался многими встречами Туманяна с грузинскими поэтами, беседами и собраниями. Кроме группы «Голубых рогов», в них участвовали и ныне здравствующие, более близкие народу, чем указанная группа, поэты Сандро Эули и Иосиф Гришашвили.

Бывали и художники — Осип Шерлеман, тоже ныне здравствующий в Тбилиси, молодой Ладо Гудиашвили, скульпторы — замечательный мастер Яков Иванович Николадзе и молодой Георгий Кепинов.

Ованес Туманян в этом году написал такие замечательные стихи, как «Душа Грузии».

Иду склониться головойПред Грузии душой прекрасной,Перед пленительной сестройДуши армянской — твердой, ясной.И сердце мне волнует вновьВосторг и братская любовь.

Аудитория с восторгом принимала его стихи.

Даря свою книгу «Парвана» моей покойной жене, поэт дарственную надпись сделал в стихах, где есть такие строки:

…ОбманулВас приветливый наш юг:В час недобрый, грозовойТучи черные толпойСобираются вокруг.

Искусство и поэзия объединяли людей, близких русской культуре. Ованес Туманян был душой этого объединения.

Анна Антоновская (ныне лауреат Государственной премии за роман «Великий Моурави») организовала журнал «Арс» («Искусство»), который я редактировал и где печатал стихи русских, армянских и грузинских поэтов и статьи по искусству Кавказа. В редакции еженедельно происходили заседания по вопросам поэзии, искусства и археологии.

В 1919 году Ованес Туманян написал нашедшее широкий отклик стихотворение «Поэтам Грузии». В этом же году Ованес Туманян справлял свой пятидесятилетний юбилей. Поэта неоднократно и задушевно чествовали и не только на заседаниях, посвященных лично ему.

Помню, как на вечере памяти Даниэла Варужана публика устроила Ованесу Туманяну овацию, когда он вошел в зал вместе с Ширван-заде: поэта забросали цветами, и от имени молодых писателей его приветствовал прочувствованной речью С. Зорьян.

Я написал статью об Ованесе Туманяне, которую позволяю себе привести целиком.

О мудром и нежном

Февраль предшествует марту. Март — месяц дионисийского безумия, весеннего наступления. Но безумству вещих пифий предшествует мудрость нежных сердец, знающих тайну земли, с землей не разлученных, ею вскормленных богатырей, рожденных до трагедии раздора между небом и землей и потому необычайно цельных, ясных, от юности седых и в седине сохраняющих задор ребенка. Их месяц февраль, и Ованес Туманян родился в феврале.

Должно быть, этот день — 7 (20) февраля — был праздником если не для всех еще людей, то для природы: ведь она знала, кто родился и какие песни таились в первом крике новорожденного. Быть может, предчувствовали это и в тихой сельской семье, которую осчастливила природа таким ребенком.

Теперь этот день — праздник многих миллионов, и не только армян, но и всех закавказцев, а когда Запад просветится, то и западных людей, ибо Ованес Туманян всей своей песней, всей своей работой проповедовал верховенство всечеловеческих идеалов над национальными.

Понять Ованеса Туманяна — значит понять Армению в ее искренних идеалах мирного земного бытия, в ее стремлениях к идиллической жизни в содружестве с природой и людьми — наперекор трагическому ходу истории.