От империй — к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации - Борис Кагарлицкий

Аналогичную политику проводили персидские шахи. Аббас I совместно с англичанами вел военные действия против португальцев, но целью его борьбы была не внешняя экспансия, а контроль над экспортом товаров, направлявшихся в Европу. Постоянная борьба с Оттоманской Турцией делала Персию заинтересованной в западном оружии и морской торговле (экспортируя шелк по морю, Персия избегала необходимость платить за транзит своему традиционному врагу). Производство и продажа шелка была более или менее сосредоточена в руках государства, превратившись в важный источник пополнения казны. К местным частным предпринимателям шахское правительство проявляло не больший интерес, нежели Великие Моголы.

Оттоманская империя практиковала правительственный контроль над экономикой, но он был не столь жестким, как порой рассказывали европейские путешественники. В мамелюкском Египте «купцы платили высокие налоги, но в остальное государство не вмешивалось»[844]. Турецкие султаны содержали значительный военный флот, часть которого использовалась для защиты торговых путей и портовых городов. Однако главной заботой правительства оставалось сельское хозяйство. Поражение турецкого флота при Лепанто не имело для империи тяжелых последствий, поскольку ее морские интересы были второстепенными.

Исследования ближневосточной экономики свидетельствуют: в исламской культуре, в отличие от западного христианства, социальный статус купцов «был куда более позитивным»[845]. Ростовщичество, конечно, осуждалось Кораном, но ничуть не меньше оно осуждалось и христианским вероучением. Нередко можно встретить мнение, будто в азиатских странах, особенно там, где господствовал ислам, не было ни банков, ни развитой кредитной системы, что и объясняет превосходство европейских предпринимателей. Это не соответствует действительности. Индийские источники конца XVI века свидетельствуют, что торговцы «часто зависели от кредита»[846]. Другое дело, что предоставляли кредит зачастую не мусульмане — большинство восточных обществ было в этническом и религиозном отношении неоднородно. Наряду с мусульманами в них присутствовали православные христиане, армяне, евреи, не говоря уже о индуистах, составлявших большинство населения в империи Великих Моголов. Банкиры, как их называли в Индии, шаррафы или серрафы[847], почти всегда принадлежали к индуистской общине. Хотя бы один такой ростовщик или банкир был в каждой деревне. Занимались они также и страхованием.

Превосходство европейских методов ведения дел или управления финансами было весьма относительным, если вообще имело место. Как отмечают современные исследователи, «азиатские методы ведения бизнеса не уступали западным» (Asian business methods were in no way inferior)[848]. Западная торговля была бы невозможна без участия туземных посредников — баниев (bania)[849]. Фирмы баниев часто объединяли капитал нескольких родственников, но порой представляли собой и партнерства, основанные исключительно на деловых отношениях. Поведение баниев соответствовало требованиям европейской кальвинистской этики. Они не демонстрировали своего богатства, четко соблюдали нормы религиозного ритуала[850].

Там, где столкновение интересов западных и восточных купцов решалось в коммерческом соревновании, европейцам далеко не всегда удавалось взять верх. В Таиланде, например, индийские купцы успешно вытеснили европейских конкурентов с местного рынка.

Преимущество европейских предпринимателей было не в большей эффективности и более передовой коммерческой «технике», а в большей концентрации капитала, это было преимущество крупных монопольных корпораций над независимым бизнесом, пытающимся жить по законам свободной торговли. Но главным фактором, обеспечивавшим превосходство западных компаний над туземным купечеством, была их военно-политическая организация и тесная связь с государством.

С самого начала европейцы в Азии, будучи слабее экономически, обладали политическим преимуществом. Их государственные структуры были нацелены на поддержку торговой экспансии и укрепление позиций «своего» капитала. Они готовы были в любой момент поддержать интересы предпринимательства силой оружия и административным принуждением. В силу этого они владели инициативой. Поэтому не индийские или малайские экспортеры осваивали рынки Европы, а европейские предприниматели вместе с военными и администраторами создавали мировой рынок, устанавливая связи между континентами и внедряя свои правила игры.

Значительная часть торговли в Азии велась через независимые и полунезависимые города-государства, которые порой почти не были связаны с окружавшими их сельскохозяйственными территориями. Они предоставляли оптимальные условия для посреднических операций, сделок между купцами, обеспечивали им благоприятные условия и защиту. Торгово-политическая модель, представленная в западной истории Венецией и Генуей, в Азии была представлена такими городами, как Аден (Aden), Каликат (Calicut), Малакка (Melaka), Аче (Aceh), Бантам (Bantam). Налоги и пошлины были низкими и при благоприятных условиях такие центры превращались в своеобразные офшорные зоны[851]. Исключением были правители Сривиджайа (Srivijaya), которые пытались контролировать торговые операции и управлять ими. Но эта политика провалилась, а само их государство, претендовавшее на доминирование в регионе, рухнуло.

Регулярное и эффективное государственное вмешательство в экономику приходит в большинство стран Азии вместе с европейским капитализмом и буржуазным порядком. Причем вмешательство правительства не только не является препятствием для развития капитализма, но становится важнейшим его условием. Торговый класс требует от властей поддержки и защиты. Европейские купцы, за спиной которых стояла мощь государства, оказывались в совершенно ином положении, чем их азиатские конкуренты, к которым туземная власть относилась с подчеркнутым безразличием.

Чем более буржуазными были собственные нравы и порядки у европейских пришельцев в Азии, тем больше была их склонность к установлению монополий на новой территории. Как отмечают историки, «португальское присутствие в юго-восточной Азии не изменило сколько-нибудь радикальным образом традиционную систему торговли, которая была разрушена только голландцами в XVII веке»[852]. При всей своей теоретической приверженности свободе торговли голландские предприниматели-колонизаторы старались установить монопольный контроль над производством и поставкой наиболее ценных товаров и поддерживали эту монополию силой оружия повсюду, где это было возможно. Именно эти монополии обеспечили принудительную интеграцию экономики Азии в новую систему мирового рынка.

С приходом европейцев правительственное вмешательство стало затрагивать не только сферу торговли, но и производства, причем речь идет не о традиционном сельском хозяйстве (которое на Востоке часто и раньше не могло развиваться без организуемой властями ирригации), а о продукции, предназначенной для рынка и экспорта. Принуждение к рынку, осуществлявшееся голландской администрацией по отношению к туземным общинам, было систематическим, последовательным и безжалостным на протяжении нескольких столетий. Голландские власти переориентировали хозяйство подконтрольных им территорий на обслуживание собственных экспортных потребностей. Они выкорчевывали плантации и высаживали новые, они решали, какие культуры можно или, напротив, нельзя разводить, причем все эти нормы не имели никакого отношения к потребностям местного рынка и спросу местного населения.

Разумеется, Азия в XV–XVII веках не имела гражданских институтов, подобных западным. Но реальная политическая жизнь региона была весьма далека от упрощенного образа «ориентального деспотизма», сложившегося в позднейшей европейской литературе. Вопреки позднейшим западным представлениям, империя Великих Моголов отнюдь не была «деспотическим государством», где все решала воля правителя. Власть вынуждена была считаться с традициями, привилегиями каст, правами общин, местными собраниями, нередко обладавшими судебными полномочиями. Точно так же, как и в Европе, центральное правительство стремилось консолидировать контроль над обществом, но делало это с гораздо меньшим успехом и настойчивостью. Вопреки мифу, созданному позднее на Западе, преимущество европейцев состояло как раз в наличии хорошо организованных авторитарных структур, жесткого контроля и четкой дисциплины, противостоявших расслабленности и хаосу восточного государства.

В Восточной Азии существовали собственные города-государства, управляемые мусульманской купеческой олигархией. Как и в Италии позднего Средневековья, не землевладельческая аристократия подчиняла себе городскую элиту, а напротив, выходцы из буржуазии становились правителями, подчиняющими себе старую знать: «было обычным делом, когда наиболее богатые купцы основывали новую династию султанов»[853]. По своей политической и экономической организации Малаккский султанат перед приходом португальцев может быть вполне сопоставим с коммерческими государствами Северной Италии.