Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Проклятый туман, – пробормотал он. – Во всем виноват проклятый туман.

Внезапно король Густав-Адольф, настолько близорукий, что в подобном тумане, должно быть, почти ничего не видел, вынырнул перед смоландцами и улыбался им до тех пор, пока Самуэль не пустил лошадь вперед, чтобы король узнал его.

– Туман рассеивается, ротмистр, – сказал король. – Господь на нашей стороне, не так ли?

– Ваше величество, я знаю такие туманы. Даже если он вроде бы поднимается, то за считанные минуты может снова сгуститься, и если битва в этот момент будет в самом разгаре, уже в шести шагах нельзя будет отличить, где друг, а где враг, и здесь начнется бойня.

– Вы всегда так беспокоитесь, ротмистр.

– Не за себя, ваше величество.

– Ладно, ладно. Больше не стоит волноваться. Ведь с нами ничего не может случиться, пока вы и ваши верные смоландцы на нашей стороне.

– И в этом он был прав, – произнес Самуэль, уставившись в пустоту, – О господи, в этом он был прав.

К полудню туман поднялся так высоко, что Густав-Адольф дал знак к наступлению.

– Войска кайзера выжидали, – продолжал Самуэль. – Им просто ничего иного не оставалось, ведь они проигрывали нам в численности. И тем не менее после этого я часто задавал себе вопрос… Я спрашивал себя, не может ли быть так, что Валленштейн выжидал в основном из-за тумана и потому, что догадывался: туман может вернуться в любой момент. Но мы… мы пошли в наступление!

Он не заметил, что сжал кулак, как не заметил и того, что Александра накрыла его руку своей ладонью. Он все еще держал на коленях рапиру с мокрыми полосками ткани, но она ему не мешала. Он вернулся в то место и в тот день, когда и где для него все изменилось, когда и где его жизнь рухнула и больше уже не была прежней, когда и где ротмистр Брахе умер, а родился Самуэль Брахе, предатель.

– Сначала вперед двинулась пехота… Солдаты императора стреляли изо всех видов оружия, их пушки пристреливались к левому флангу, где находилась конница герцога Бернгарда… Однако пехота сумела перейти дорогу. Они окопались в кювете, под огнем неприятеля, не имея почти никакого укрытия от пуль. Наконец мы получили приказ вступить в бой… Смоландские рейтары шли в авангарде, в арьергарде – конники из Эстергётланда, а посредине – куча драгун, среди них и оружейный расчет со своим командиром. Они вцепились в спины лошадей и проклинали своих товарищей, которые смогли остаться у своих пушек, в то время как их бросили в самую гущу боя… Мы выстроились клином и прорвали строй неприятеля, и когда мы прошли сквозь ряды противника, у нас еще не было ни одного раненого, так как враг употребил все свои силы на то, чтобы расстрелять наших пехотинцев. Атака кавалерии, если она хорошо скоординирована, обрушивается на головы пехоты, словно гнев Божий. Мы видели, как императорских солдат выгнали из окопов, как они бежали перед нашей конницей, как их рубили на куски или затаптывали в землю, как сначала один, а затем все больше вражеских орудийных расчетов бросали свои пушки, и драгуны захватывали орудия, оставляли возле них расчеты с офицерами и двигались дальше, а пушки войск кайзера обращались против своих бывших владельцев. Вся линия фронта Валленштейна развалилась в течение еще одного часа… а мы смотрели на это. Среди нас были Альфред Альфредссон, Магнус Карлссон, Герд Брандестейн – почти все, кто сегодня здесь, с нами… Мы окружили короля кольцом, повернулись наружу, взяли оружие наизготовку, а король метался из стороны в сторону, и кричал, и отдавал распоряжения, и приказывал ставить сигналы, и от возбуждения буквально подпрыгивал на спине лошади… Нам ничего так не хотелось, как того, чтобы вражеский эскадрон прорвался к нам, чтобы мы смогли убить их всех, защищая короля, и умереть, спасая ему жизнь – так мы опьянели от его возбуждения и от того, как развивалась битва! Но тут на поле сражения неожиданно появился генерал Паппенгейм.

Две тысячи хорватских рейтаров Паппенгейма мгновенно включились в бой – отдохнувшие, злые, исходящие жаждой крови. Они сразу атаковали Эстергётландский полк, а когда там возникло замешательство, погнались еще и за кирасирами Пикколомини. И дикая охота шведской кавалерии тут же превратилась в отчаянную борьбу за жизнь, в то время как два превосходящих их численно вражеских отделения взяли их в клещи и перемалывали между собой. Пехотинцы, осмелившиеся показаться из кювета, пока кавалеристы занимались императорскими стрелками, снова попали под обстрел, а когда они бежали обратно в кювет, на них напали хорватские рейтары.

– Король первым это увидел – внезапное нападение Паппенгейма создало прореху в линиях нашего войска, прореху, через которую солдаты императора, проведи они решительную атаку, добрались бы до самого центра нашего боевого порядка. Валленштейн это, должно быть, тоже заметил… Его солдаты бросились в контратаку, и теперь пехота тоже оказалась зажата между двумя вражескими отрядами: хорватскими рейтарами с одной стороны и пехотой императора – с другой. Они держали строй… держали строй… держали строй… Однако наши кавалеристы падали один за другим! Смоландский полк потерял полковника Фредрика Стенбока, Эстергётландский – майора Леннарта Нильсона – обоих главнокомандующих! Можешь себе представить, каково видеть, как внизу умирают твои товарищи, а ты не в состоянии ничего предпринять… Ты должен оставаться на своем посту, охранять жизнь своего короля, но перед тобой открывается четкая панорама сражения, и среди облаков копоти и взлетающей вверх земли от падающих ядер, и пара, и дыма ты видишь, как все больше лошадей бегут с поля боя с пустыми седлами – седлами, в которых только что сидели твои товарищи, лучшие из лучших…

Александра взяла его кулак и разжала ему пальцы. На ее глаза навернулись слезы, так сильно он стиснул ей руку. Он даже не заметил этого.

– Король понял, что мы проиграем битву, если потеряем кавалерию. Он пришпорил коня и помчался туда, где гибли наши товарищи. Он хотел лично возглавить их, хотел вывести их оттуда, перегруппировать… Впрочем, возможно, он просто хотел улучшить себе обзор, так как с того места, где он находился, его слабые глаза ничего не видели. Случилось то, чего опасались некоторые из нас: уже было далеко за полдень, но туман снова начал опускаться…

Он замолчал. Когда пауза стала слишком длинной, Александра подняла взгляд. Лицо Самуэля было таким бледным, что это было заметно даже в темноте. Его губы шевелились. Глаза смотрели туда, где раздавался шум битвы, его друзья падали один за другим, а король решился на отчаянную скачку, чтобы спасти своих людей, а вместе с ними – удачу в битве. Его трясло.

– Самуэль!

– Я очень долго ждал, – пробормотал он. – Потом нам сказали, что мы оказались слишком трусливы, чтобы последовать за королем. Слишком трусливы! Мы готовы были умереть за него в любой момент, и умереть с улыбкой на устах. Но я слишком долго ждал…

– Чего ты ждал, Самуэль? Чего ты ждал?

– Я смотрел на поле сражения, на лошадей без всадников, слушал шум и крики… Смотрел на людей, которые падали из седел и оставались лежать на земле, на тех, кто лежал под телами застреленных лошадей и не мог уклониться от ударов копий, на тех, кто с поднятыми руками стоял на коленях в луже собственной крови, и на тех, кто в упор получал пулю в голову… Я не мог пошевелиться… Я заметил, что король поскакал туда, лишь когда он уже был на полдороге к той бойне, в которую превратилось сражение. Я ринулся за ним. Я даже не подумал о том, чтобы взять с собой людей, но Альфред… Альфред собрал их и поскакал за мной по пятам. Мы, должно быть, представляли собой странное зрелище: впереди – король, молчаливый, одержимый и думающий лишь о том, как предотвратить катастрофу… За ним – юный Лёйблфинг, его паж, и оруженосец Андерс Йонссон: они отчаянно пытаются догнать его… Дальше шел я, с большим отрывом, крича во все горло и размахивая руками, чтобы он повернул назад… И в самом конце – мои люди, тоже крича во все горло, требуя, чтобы я подождал их. Туман так быстро густел, что создавалось впечатление, будто он возникает прямо из воздуха и смешивается с пороховым дымом… Они словно заехали в стену. Я потерял короля из виду, но знал, где именно наша кавалерия борется за жизнь, и предполагал, что он поскачет именно туда. Тут я внезапно оказался среди своих людей, которым каким-то образом удалось нагнать меня, и я повернулся к ним, чтобы отдать приказ развернуться цепью, и увидел чужаков, которые уставились на меня с таким же изумлением, с каким и я на них. Это не были Альфред и остальные: это были кирасиры императора, закованные в броню, словно механические игрушки, уже даже не похожие на людей в своих черных доспехах… И несколько абсурдных мгновений мы просто молча смотрели друг на друга: я, одинокий смоландский ротмистр, который уже догадывался, что бросил своего короля па произвол судьбы, и две дюжины императорских кирасир. И тут я увидел, как один из них, не придерживая лошади, достает седельный пистолет и целится в меня… И в то же самое мгновение я воспарил, полетел… Неожиданно вокруг стало так светло, так тихо, абсолютно тихо…