Наследница Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

Самуэль сделал шаг назад и развернулся. Рядом с ним стояла Эбба. Он взял ее за руку и увел в сторону. Эбба встряхнулась, словно очнувшись ото сна.

– В одно мгновение – триумф, в следующее – полный провал, – потрясенно произнесла она.

Самуэль молча вел ее дальше, пока они не добрались до того места, где вошли на территорию развалин. Теперь он видел, что там, должно быть, когда-то находилась часть монастырской стены. Она упала, словно пожалев о том, что окружает одни лишь руины. Самуэль поднялся на груду развалин и посмотрел на поле по ту сторону стены. Ему самому казалось невероятным, что солнце все еще стоит низко над горизонтом. На взрытом снегу перед бывшим монастырем лежали красноватые отблески, как от пролитой крови. Две или три неоседланные лошади бесцельно бродили по полю.

– Другие кони разбежались на все четыре стороны, – сказал Самуэль. – Драгуны до самого вечера будут собирать их. Затем они попытаются выяснить, сколько нас на самом деле. А завтра утром…

– …они на нас нападут, – закончила за него Эбба. – Ты считаешь, что других вариантов нет?

Самуэль ничего не ответил.

– Сможем ли мы избавиться от них?

– От двухсот драгун? – Самуэль покачал головой. – Против такого количества даже смоландские рейтары бессильны. Особенно если драгун снедает ярость мщения.

– Но ведь мы здесь хорошо окопались…

Самуэль видел, как подъехал Альфред, еще до того, как тот открыл рот. Эбба же, очевидно, не слышала его и испуганно обернулась.

– Слишком много, ваша милость, – бросил он мимоходом. – Если бы тут было только одно здание, мы держали бы его до тех пор, пока ад не замерзнет или пока у Габсбургов не родится благоразумный император. Но такую огромную территорию мы защитить не в силах. Мы можем самое большее…

Самуэль кивнул.

– Какое-то время уйдет у них на то, чтобы обдумать ситуацию.

– Не очень много, разумеется.

– Подумаешь! Может, они все-таки успокоятся и уберутся восвояси, если мы вдоволь постреляем.

– Ротмистр, я уже говорил, что я, собственно, сын горного короля?

Эбба в ярости топнула ногой.

– Прекратите эту глупую возню! Мне жаль, что мужчинам обязательно нужно отпускать глупые шутки, когда у них поджилки трясутся!

Самуэль и Альфред удивленно уставились на нее.

– И, кроме того, я терпеть не могу, когда никто не желает мне объяснить, что происходит у вас в головах!

Самуэль указал на остатки стен, на которых они стояли.

– Мы можем поставить здесь пост из шести или семи человек и отдать им почти все имеющееся у нас огнестрельное оружие. Если они будут достаточно быстро менять позиции и все время стрелять, то создастся впечатление, что в этом укрытии находится больше десятка человек. Остальных нужно расставить по кучам камней: здесь, и тут, и там, и вон там. Они возьмут на себя тех, кто, несмотря ни на что, сумеет перебраться через стены. Это тоже создаст впечатление, что нас гораздо больше, чем на самом деле. Возможно, так нам удастся отбить их первую атаку.

– А потом? – спросила Эбба.

– Они придут во второй раз, – ответил Самуэль.

– Есть ли у нас вообще хоть один шанс?

– Nö, – коротко ответил Альфред. – Нет.

– Значит, они уничтожат нас всех?

– Jo, – кивнул Альфред. – Да.

– Разве только произойдет какое-нибудь чудо, – буркнул Самуэль. – Если бы мы были уверены, что дьяволу захочется переселиться в Швецию, мы могли бы позвать его на помощь, так как без нас он туда никогда не попадет, но боюсь, он, скорее, предпочитает страны южнее.

– И Александре пригодятся все чудеса, на которые у нас, возможно, есть право, если она хочет спасти свою мать. – Эбба покачала головой. Самуэль видел, что в первый раз за эту миссию она почувствовала страх смерти.

– Эй, выше голову, – подбодрил их Альфред. – Бывают ситуации и похуже.

– Правда? И какие же, вахмистр?

– Одна из них наступит завтра утром, когда они нападут на нас, ваша милость, – весело ответил Альфред.

21

С наступлением ночи Агнесс Хлесль все еще была жива. Однако еще более невероятной, чем этот факт, казалась Эббе энергия, с которой Киприан Хлесль участвовал в подготовке обороны. Не оставалось никаких сомнений в том, что Агнесс была его второй половинкой и что ее потеря убьет его, и тем не менее он вместе с остальными мужчинами чистил оружие, заряжал его, наполнял мешочки порохом, отливал пули и таскал камни. Он не смог бы лучше выразить свое доверие к дочери словами, чем тем фактом, что он снова и снова оставлял Агнесс, чтобы принести пользу другим. Когда он уходил, его место занимал его деверь Андрей и сидел на корточках рядом со своей впавшей в беспамятство сестрой. Эбба, до сих пор жившая исключительно ради своей возлюбленной королевы и почти не удостаивавшая мыслью кого-нибудь другого, неожиданно позавидовала этой дружбе – и позавидовала силе, которую демонстрировал Киприан. Она сама, если бы Кристина оказалась на пороге жизни и смерти, превратилась бы в беспомощно всхлипывающую, совершенно бесполезную развалину. Она бесцельно бродила по руинам, держась на ногах лишь из страха перед завтрашним днем, ходила к пленникам, которых разместили в углу церкви под охраной, к позициям у разрушенной стены, а оттуда – назад в частично сохранившуюся часть монастырского здания, где лежала Агнесс. Она не догадывалась, что ни смоландцы, ни Хлесли не понимали, что ею движет чистый страх; все воображали, что она заботится о благополучии людей и надежности защиты, словно полководец.

В какой-то момент Самуэль подсел к Александре и стал смотреть на то, как она стирает окровавленные тряпки в воде, которую с трудом сумела нагреть.

– Я слышал, ты пришла сюда не одна, – сказал он через некоторое время.

Александра кивнула и прикусила губу.

– Я не знаю, куда исчез Вацлав. Сначала я думала, что его схватили солдаты отца Сильвиколы, но ему, кажется, удалось ускользнуть от них.

– Ты думаешь, он сбежал?

Александра бросила на него пронзительный взгляд. Самуэль поднял руки.

– Это был просто вопрос!

– Ненужный вопрос!

– Ну хорошо.

Какое-то время он опять наблюдал за тем, как она стирает полоски материи. Когда она больше не знала, куда девать мокрые тряпки, он достал рапиру из ножен, положил ее на колени и повесил на нее лоскуты. Она смотрела, как он развешивает их, и внезапно улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.

– Вот так смоландцы сушат носки, – заметил он.

– Я и не догадывалась, что смоландцы уже знают, что такое носки.

– Мы стали ими пользоваться, как только отказались от каннибализма. Это было… погоди-ка… какой сейчас у нас месяц?

– Я также не догадывалась, что период каннибализма у вас уже закончился.

– Ты хочешь, чтобы последнее слово всегда оставалось за тобой, да?

– Нет, – возразила Александра; она смутилась.

– Тот Вацлав, который пришел сюда вместе с тобой – это тот самый Вацлав, чье имя ты… когда мы…

Она откашлялась.

– Задавать даме такие вопросы – очень дурной тон.

– В такие ночи дурного тона не бывает.

– Ты хотел сказать, в ночь перед тем, как мы все умрем?

– В ночь, когда все мы – братья и сестры, так как завтра мы будем стоять плечом к плечу.

– Тайна за тайну? – спросила она после долгой паузы.

Самуэль кивнул.

– Это тот Вацлав, которого я люблю с самого детства, но я всегда отрицала это. Это тот Вацлав, который хранит мне верность, хоть я и оттолкнула его, и унизила, и предпочла ему мужчину, который собирался убить меня, хотел, чтобы я умерла мучительной смертью, лишь для того, чтобы осуществить его безумную мечту. Тот Вацлав, который лично вырвал меня из рук этого человека и при этом чуть не погиб. Тот Вацлав, который лишь тогда узнал, что он подкидыш и что отец лгал ему о его происхождении более двадцати лет, когда семье понадобилась его помощь, и моя мать заставила дядю Андрея сказать ему правду. Тот Вацлав, с которым я провела одну-единственную долгую страстную ночь, и которого я после этого снова отвергла, и которому я так и не призналась, что ребенок, выросший под именем моего супруга, на самом деле его ребенок, и у могилы своего сына я однажды застала Вацлава. Он плакал, так как моя печаль одолела его. Тот Вацлав, которому я тогда так и не смогла сказать, что он оплакивает собственную плоть и кровь. Тот Вацлав, который дал святой обет, который должен был определить всю его дальнейшую жизнь, по он, не колеблясь, нарушил его, поскольку не видел никакой другой возможности помочь мне. Это тот Вацлав… тот Вацлав, перед которым я грешна больше, чем перед кем бы то ни было еще, но он, тем не менее, ждет от судьбы лишь одного: того, что на этот раз наша любовь сможет осуществиться.

Самуэль поднял руку и вытер пальцем слезинку, бежавшую по ее щеке. Он посмотрел на нее в тусклом свете маленького костра, а затем нежно коснулся ее другой рукой, словно желая стереть горе Александры и ее скорбь таким же мягким движением руки.