Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На США приходился лишь 1 % российской торговли, и такой же была наша доля в американских внешнеэкономических связях. Главным и единственным пунктом политического диалога была судьба торгового договора от 1832 г., который Соединенные Штаты денонсировали в 1912 г. под давлением своего еврейского лобби, недовольного решением царского правительства на пускать в Россию обладателей американских паспортов из числа лиц, ранее нелегально ее покинувших (как тут не вспомнить принятую в 1970-е годы поправку Джексона-Вэника, увязывавшую предоставление СССР статуса наибольшего благоприятствования в торговле со свободой еврейской эмиграции). Кстати, в нашей стране наиболее жесткая реакция последовала со стороны октябристов, полагавших, что недопущение в страну лиц, которых русское правительство признает причастным и к антигосударственной деятельности, — неотъемлемое право России и никому не позволено вмешиваться в ее внутренние дела. Гучков, Лерхе и Карякин внесли в Думу законопроект, предусматривавший 100-процентную пошлину на весь американский импорт. Однако им пришлось отступить под напором нашего лобби текстильных предприятий, работавших во многом на привозном американском хлопке[1096].
Американское общественное мнение также считало царскую Россию цитаделью деспотизма, пресса о нашей стране была отвратительной. Если читающий американец и знал что-то о России, то, в первую очередь, из многократно переиздававшейся серии очерков «Сибирь и система ссылки», вышедших из-под пера инженера и журналиста Джорджа Кеннана. «Он приехал в Россию для обследования политической ссылки, склонный оправдывать царскую администрацию, вынужденную применять репрессии против террористов, — писал знакомый с Кеннаном лидер эсеров Виктор Чернов. — После встречи с Брешковской, а затем и со многими другими ссыльными он написал книгу, которая показала всему миру ужасы политической ссылки в России и благородные образы борцов за свободу»[1097]. С тех пор начали возникать организации типа «Друзей русской свободы», ставящих своей задачей помощь русским революционерам.
Добавляли негативной информации волны иммигрантов, которые представлялись как жертвы религиозных, национальных и политических репрессий. Николая II преподносили за океаном в качестве символа тирании. Как отмечал скрупулезнейший исследователь политики США в отношении нашей революции Сергей Листиков, «у американцев складывалось представление о России как о едва ли не образцовом авторитарном государстве, в котором монарх, пользуясь неограниченной властью, деспотически управлял народом, опираясь на родственников и сановников, огромный бюрократический и полицейский аппарат, слепо повиновавшуюся ему армию»[1098]. В начале войны Кеннан сокрушался: «Какая жалость, что такие цивилизованные нации, как англичане и французы, вынуждены сражаться бок о бок с такими полуварварскими народами, как русские»[1099].
Российские революционеры, в том числе и такие откровенные террористы, как глава боевой организации эсеров Гершуни, напротив, чувствовали себя в Америке не просто как дома, — они чувствовали себя героями. Многочисленным было представительство троцкистов, которые даже написали конституцию советского типа для революционного правительства Каррансы, сделав Мексику, таким образом, первой страной победившей советской власти. Самому Троцкому, изгнанному во время войны из Франции и Испании, сразу по высадке на американский берег были обеспечены все условия: «в нью-йоркской квартире семьи Троцкого были холодильник и телефон… они ездили на автомобиле с шофером»[1100]. Американская правящая и интеллектуальная элита хорошо знала Милюкова, его поездка в США незадолго до революции, по словам самого лидера кадетов, «превратилась в некое триумфальное шествие»[1101].
Вудро Вильсон поручил заниматься российскими делами своему другу, состоятельному техасцу полковнику Эдварду Хаузу, который поверил своему дневнику лишь один сюжет — поиски кандидатуры нового посла. Они слегка затянулись. Вильсон поочередно назначил трех послов в Россию, ни один из которых до нее так и не добрался. Только четвертая попытка через два года увенчалась успехом — приехал Дэвид Фрэнсис, предприниматель и бывший губернатор Миссури, заслуги которого перед администрацией демократов состояли в основном в щедром спонсорстве избирательной кампании Вильсона. Он никогда не занимался дипломатией и абсолютно ничего не знал о России.
По приезде в Петербург он с удивлением обнаружил, что посольство даже не выписывает ни одной русской газеты. Их просто некому было читать, поскольку почти никто из дипломатов не владел русским языком. «В сравнении с послами стран-союзниц, Фрэнсис вынужденно играл менее заметную роль в общественных и политических интригах Петрограда, — подметил Роберт Уорт. — Здание американского посольства было весьма скромным, и русское избранное общество считало его часто сменяющихся резидентов лишенными необходимого общественного лоска… Ходило множество анекдотов о его (Фрэнсиса — В. Н.) мещанстве, о смелой игре в покер, а самой его выдающейся чертой считалась непринужденность и точность, с какой он попадал плевком в плевательницу»[1102].
В начале мировой войны США придерживались нейтралитета и под шумок решали несколько собственных проблем в Западном полушарии, осуществив в 1914–1916 годах военные интервенции в Мексике, Гаити, Доминиканской республике и на Кубе. Но за ситуацией в Европе внимательно следили. Одной из главных опасностей для Старого Света Вильсон и Хауз считали возможность утверждения в результате войны российской гегемонии. «По-моему, Германия стремительно идет к гибели, — записывает Хаус в первые дни войны, — и если это случится, то Франция и Россия захотят разорвать ее на куски. Между тем, в интересах самой Англии, Америки и всей цивилизации сохранить ее целостность, лишив ее военной и морской мощи»[1103]. Функция Фрэнсиса первоначально сводилась к безуспешным попыткам выступить посредником между воюющими сторонами и к более успешным акциям, предпринятым по просьбе Берлина и Вены, по улучшению положения немецких и австрийских военнопленных.
С течением времени, однако, ситуация менялась. Не без английской дипломатической помощи и посредничества дома Моргана России удалось выйти на американский рынок оружия. В феврале 1915 года Генеральный штаб получил телеграмму от военного агента в США Го-леевского, который предлагал «принципиально решить, безопасно ли ко времени заключения мира иметь пополнение наших боевых запасов в руках Англии»[1104]. Совет несколько запоздал: к этому времени Николай II уже отдал повеление привести в порядок и диверсифицировать источники пополнения боевых припасов «ко дню заключения мира», а военное министерство приняло принципиальное решение о приобретении оружия в США. Весной туда была направлена закупочная комиссия во главе с генерал-майором Сапожниковым, при посольстве в Вашингтоне возник «Русский заготовительный комитет в Америке», размещавший военные заказы. Удалось договориться о получении частных кредитов на общую сумму в 86 млн долларов, но основную часть поставок оплачивали золотом и за счет кредитов, полученных в Англии. В 1916 году США было уплачено 1,3 млрд рублей. Объемы заказов были даже больше, чем в союзных странах Антанты, но срывались заказы с той же регулярностью. Из 25
