Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

апреля. Направление главного удара намечалось из района Молодечно на Вильно силами Западного фронта генерала Эверта. Армии Северного и Юго-Западного фронтов должны были оказывать содействие, «нанося удары с надлежащей энергией и настойчивостью». Однако планы вновь были опровергнуты, на сей раз — нерешительностью Эверта, ссылавшегося на слабую подготовку войск; настойчивостью нового командующего армиями Юго-Западным фронтом генерала Алексея Брусилова, добившегося от царя разрешения на проведение собственного наступления; и опять изменившейся ситуацией на Западе, где австрийский главнокомандующий Конрад фон Гётцендорф предпринял смелый поход на Италию из Южного Тироля по долине реки По.

Вновь союзники умоляли о наступлении. Алексеев был категорически против, доказывая, что «выполнение немедленной атаки, согласно настояний итальянской главной квартиры, неподготовленное и, при неустранимой нашей бедности в снарядах тяжелой артиллерии, производимое только во имя отвлечения внимания и сил австрийцев от итальянской армии, не обещает успеха. Такое действие приведет только к расстройству нашего плана во всем объеме»[1113]. Императору пришлось настоять.

С рассветом 22 мая мощным огнем российской артиллерии были проделаны бреши в проволочных заграждениях противника по всему Юго-Западному фронту, укрепленная полоса вместе с ее защитниками сметена артиллерийским ураганом. Знаменитый Брусиловский прорыв принес полный успех, первый этап наступления продолжался более месяца. На волне этих успехов собрался с духом и Эверт, начавший боевые действия под Барановичами, оказавшиеся куда менее успешными. Наступление Западного фронта было отбито с большими для нас потерями (80 тысяч убитыми, ранеными и пленными). Однако немцы и австрийцы вынуждены были бросить на закрытие брешей дополнительно 2,2 млн солдат. Италия была спасена. Союзники, отстояв Верден, перешли в наступление на Сомме.

В середине лета Брусиловым была осуществлена следующая фаза наступательной операции. 14 июля Николай II делился своими переживаниями с супругой: «На Кавказском фронте у нас крупные успехи. Завтра начинается наше второе наступление вдоль всего Брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю! Да поможет Господь нашим храбрым войскам! Я невольно нервничаю перед решительным моментом, но после начала меня охватывает глубокое спокойствие и страшное нетерпение как можно скорее узнать новости». Через три дня новости начинают поступать со всех сторон. «Слава Богу, наши доблестные войска, несмотря на тяжелые потери, прорываются через неприятельские линии и движутся вперед. Число взятых пленных и тяжелых орудий увеличивается с каждым днем. Взятые нами пушки почти исключительно германские, и треть пленных тоже немцы. В открытом поле они не могут противостоять нашему натиску. Гвардия тоже наступает и творит чудеса»[1114].

Брусилов сам давал отчет о боевых успехах: «В общем, с 22 мая по 30 июля вверенными мне армиями было взято в плен всего 8255 офицеров и 370 153 солдата; захвачено 496 орудий, 144 пулемета и 367 бомбометов и минометов, около 400 зарядных ящиков, около 100 прожекторов и громадное количество винтовок, патронов, снарядов и разной другой военной добычи. К этому времени закончилась операция армий Юго-Западного фронта по овладению зимней, чрезвычайно сильно укрепленной неприятельской позицией, считавшейся нашими врагами безусловно неприступной. На севере фронта нами была обратно взята значительная часть нашей территории, а центром и левым флангом вновь завоевана часть Восточной Галиции и вся Буковина»[1115]. Австро-Венгрия оказалась в критической ситуации. Вспоминает ее гражданин, хорват: «Были панические дни наступления Брусилова… С Австрией в те дни было покончено. В австро-венгерских королевско-императорских частях распространилась уверенность, что игра окончательно проиграна, что нет смысла бороться за очевидную глупость. Люди бросали оружие, проклинали и возмущались и потихоньку, и вслух, и начали появляться признаки массового протеста, как всегда бывает, если усталые и голодные войска движутся, повернувшись спиной к неприятелю. Германское командование стало заполнять огромные прорехи в разваливающемся австрийском фронте немецкими формированиями с тем, чтобы поднять боевой дух, заполнить пустоты и предотвратить очевидно надвигавшуюся катастрофу»[1116]. Австрийская армия потеряла за лето 1916 года 800 тысяч военнослужащих, армии Юго-Западного фронта закрепились на линии Станислав — Делягин— Кымполунг.

Непосредственным политическим итогом Брусиловского прорыва стало вступление в войну на стороне Антанты Румынии, которая испугалась опоздать к послевоенному разделу добычи. В декларации, прозвучавшей 14 сентября, говорилось, что «Румыния находится перед лицом значительных территориальных перемен, которые могут создать угрозу безопасности и будущему страны» и вступает в войну из-за «желания ускорить завершение войны и удовлетворить интересы нации, включая достижение национального объединения»[1117] (изъятие у венгров Трансильвании). Страны Антанты подписали с Румынией союзный договор, правда, не понятно, принесло ли это им больше пользы или вреда. Для России однозначно Румыния стала серьезной дополнительной головной болью. Уже 28 сентября у Николая II появились румынские посланники. «Оказывается, они переживают в Бухаресте страшную панику, вызванную боязнью наступающей огромной германской армии (воображаемой) и всеобщей неуверенностью в своих войсках, которые бегут, как только германская артиллерия открывает огонь! — жаловался император супруге. — Алексеев это предвидел и несколько раз говорил мне, что для нас было бы выгоднее, если б румыны сохранили нейтралитет. Теперь, во всяком случае, мы должны им помочь, и потому наш длинный фронт еще удлиняется»[1118].

За счет войск Брусилова был удлинен левый фланг русских войск, занявших позиции вдоль линии румыно-трансильванской границы, но это не дало эффекта. «Румынские части, разбросанные почти на всем протяжении своей границы, на практике оказались неспособны оказать серьезное сопротивление австро-германцам, тем более что резервы, имевшиеся у них вначале, очень быстро были брошены в бой», — свидетельствовал генерал Василий Гурко. На левый берег Дуная — в Добруджу — был послан особый корпус, состоявший из русских и сербских дивизий. «При отправке этих войск народ в России цеплялся за обманчивую надежду, что болгары не решатся обнажить меч на братьев и потомков тех солдат, которые менее сорока лет назад напоили болгарскую землю своей кровью, чтобы ее ценой создать независимую Болгарию, — сокрушался Гурко. — Вскоре, несмотря ни на что, эти иллюзии поблекли и окончательно умерли, когда этот самый русско-сербский корпус, столкнувшись в тяжелом кровопролитном бою с превосходящими силами болгар, потерпел серьезное поражение…»[1119]. Румыния попала под совместный натиск болгарских, австро-венгерских, германских и турецких войск. Остатки ее армии и русско-сербский корпус были отброшены к устью Дуная и в северную Молдавию. Румынские части занимали лишь тридцатикилометровый участок линии обороны в Трансильванских Карпатах.

Именно Румынский фронт к концу 1916 года оказался слабым местом для России. «В Румынии дела неважны — главным образом по той причине, что наши войска не могут туда добраться из-за скопления беженцев на железных дорогах. В Добрудже нашим войскам пришлось отступить до самого Дуная, так как их было слишком мало, чтобы защитить длинный и редкий фронт»[1120], —