Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич

проводил скрывшегося в толпе Котова, прямого, стройного, в защитного цвета пиджаке. — Генерал! — И тут же повернулся к Протасевичу: — Но все-таки кулак! Колхозники у него — ничего не скажешь, засыпал он их и деньгами, и пшеницей. И того, и другого куры не клюют. Девчат и хлопцев не отличишь от слуцких модников: бостоны, крепдешины, чернобурки, каракуль… А клуба нет. Приехал я в прошлом году к ним — дай, думаю, погляжу, как у «Ко́товского» стройка идет. (Мы, брат, с этого года все деревянные строения долой, на слом — саман выводим на сцену!) Так, что ты думаешь, до чего додумался этот старый Кот? Начали они и не кончили там какой-то не то овин, не то амбар с окнами. Правда, потолок еще не стелили и печей не сложили, только и всего, что половину окон застеклили, а половину забили досками. И это у них клуб называется. Ты что думаешь? Взял он и на день открыл этот овин, клуню свою, — воскресенье было. А вечером запер. «Что ты, говорю, делаешь, Микола Апанасович? Дай ребятам натанцеваться на неделю». — «Нет, говорит, еще пожар устроят». Слыхал ты такое? — Степанов залился на весь вестибюль. Отсмеявшись, сказал с присущей ему насмешкой: — Так вот, молодой председатель, прими во внимание: разбогатеешь, заведутся у тебя миллионы — пекись не только о кадках с салом да о жите и пшенице, смотри, чтобы человеку еще весело было, когда он это самое сало ест. Чтобы было ему куда пойти в новом костюме и чтоб новый сапог не увяз в навозе на колхозной ферме… Стройся по-хозяйски, не на год, не на два. Саманом и черепицей запасись. Это, брат, наглядевшись и поучившись у людей, не так трудно и у себя сделать. А «Ко́товский» этого не признает. У него встретишь еще довоенную ферму. Вся как решето. И по двору не пройти доярке без сапог охотничьих… Вот почему Микола Апанасович и не захотел тогда ехать со мной в «Дзержинск» на экскурсию. Вот где, брат, строительство. Там фермы! Доярки, как в институте Склифосовского, в белых халатах. Дорожки толченым красным кирпичом посыпаны. Корыта для воды, баки для молока, подойники прямо сверкают, даже глазам больно! Мы, брат, против них, как погляжу, еще младенцы в пеленках… Езжай, брат, поучись у Конопельки. Интересно, пригласили его на совещание?

Они стояли неподалеку от книжного киоска. Мимо прошла, что-то горячо доказывая светловолосому мужчине, высокая женщина в сером шерстяном платье с ниткою бус на шее, с золотой короной кос вокруг головы.

— Царица! — восторженно бросил вслед Степанов. — Вот это да!.. Интересно только, как этого гомельского инженера муж отпустил от себя?

— А сам вместе с ней приехал. — Протасевич проводил ее глазами. — Работает там же, в МТС, главный инженер.

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, как не заинтересоваться такой женщиной!

— Хороша. Даже я, старый пень, и то, когда увижу…

— Вам известно, как проучила она там, у себя в колхозе, своих умников? — спросил Протасевич.

— Нет, не в курсе я. А как?

— О, это здорово! В колхозе ее в штыки встретили… Сменилось, мол, восемь мужиков-председателей, так теперь еще бабы нам не хватало. Взбаламутил всех тот, на чье место пришла. Как-то собрались они пойти покосы смотреть. Она, Голубова, этот самый экс-председатель, ну и бригадиры. И задумали негодники: проучим ее сначала мы, прежде чем она нас обучать примется, белоручка из города, с маникюром. Ну, и пошли болотом. Черт знает по какой дороге. Дошли до канавы. Они босиком, а она в туфлях. «Ну, спрашивают, товарищ председатель, как будем перебираться?» А она поглядела на них так это уничтожающе и говорит: «Вот что, кто из вас вслед за мной вот так же не сможет, тряпкой его сочту». Размахнулась, босоножки через канаву на ту сторону швырк, а сама, как была, в платье в воду — и поплыла. Ну, после этого ультиматума, да еще такой женщиной предъявленного, и лапоть захочет доказать, что он сапог. Полезли и они. Первым этот поганец, председатель бывший. За ним остальные. Он-то не умел плавать, чуть не захлебнулся, еле вытащили. Еще не раз брали они ее на испытку — баба, мол, и баба, — да все-таки быстро дошло, с кем дело имеют. Она им там дала прикурить.

— Царица! — снова воскликнул Степанов.

Держа в руках только что купленную книгу, все с тем же полным мужчиной снова поравнялась с ними Голубова. Окинула обоих внимательным, холодноватым взглядом. Степанов почтительно поклонился ей.

…Ровно в одиннадцать началось совещание. Открыл его, как и положено, старший по возрасту из председателей — Микола Апанасович Котов. Пригладив защитный пиджачок и надев очки, по бумажке, с трудом разбирая, что в ней написано, сообщил о цели этого совещания. А затем, отложив бумажку в сторону и вытерев лысину огромным платком, с привычной властной ноткой в голосе уверенно объявил повестку дня.

Докладчик, плечистый, в отлично сшитом костюме, человек лет под пятьдесят, подошел к кафедре и раскрыл объемистую кожаную папку.

Распахнулась маленькая дверь сбоку, и официантка в белой наколке и вышитой кофточке ловким движением незаметно поставила слева от докладчика стакан крепкого, янтарного чая с лимоном и так же бесшумно исчезла за маленькой дверью.

Протасевичи еще не встали, когда в соседней комнате зазвонил телефон.

— Кому-то уже не спится, — без раздражения, а даже, наоборот, с удовольствием услышав этот требовательный голос города, Протасевич потянулся к пижаме.

— Папка, — не ты, — воспротивилась Таня (оба они с Аликом, радуясь, как празднику, приезду отца, уже давно перебрались к нему в постель и сейчас сидели на нем верхом). — Пусть мама послушает.

— Пусть мама сушает, — вслед за сестрой повторил Алик.

Лида недовольно набросила на плечи халат, вышла за дверь.

— Слушаю, — донесся в спальню такой же недовольный ее голос.

— Мамка злюка, — пользуясь случаем, не преминула наябедничать Таня.

— Мака-зюка, — как эхо, подтвердил и Алик.

— Он еще спит. Не знаю, что вам делать, только прошу в следующий раз звонить людям домой, когда они встанут.

— Погоди, Лида… — Протасевич натягивал брюки. Наверно, у человека случилось что-то, если звонит. И, не дав жене повесить трубку, громко сказал: — Алло! Я слушаю… Надя, это ты? Что такое? Голос у тебя не твой… Что? Что ты говоришь?.. Алеша?.. Когда?.. Быть не может! В два ночи… Подожди, не плачь, Надюшка, подожди…

Услышав рыдания в трубке, Протасевич вдруг заплакал сам.

— Что с тобой? Что там? — побледнев, схватила его за руку Лида. — Кто умер?

— Алеша. Алеша Зайчик… Ночью сегодня… Второй инфаркт.

— Надя… Надя!.. —