Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

матери, шатаясь на тоненьких ножах, сосет молоко, а мать-лосиха, забыв обо всех таящихся в лесу опасностях, блаженно, по-матерински фыркает, радуется детенышу. Где-то щебечет птичка, дятел упорно стучит клювом по коре дерева.

Лес дышит так спокойно, словно и на всей земле все спокойно. Сейчас, в полдень, деревья в весеннем лесу омыты солнечными лучами. Иные еще едва выпустили почки. Это потому, что они расположены в тени больших деревьев. Вон расцветает дикий торн. Рядом с ним еще какое-то большое или очень старое дерево спешит прожить еще одну бурную весну…

Лес затягивал казака в свои глубины. Он на какое-то время даже забыл, зачем сюда пришел. Шагал и думал свое, но вот, наконец, очнулся и повернул назад. Еще издали, сквозь деревья, Арапов увидел Кочегурова. Прислонившись к поросшему мхом дереву, он мечтал. Атаман подошел и сделал вид, что случайно наткнулся на него.

– Што и тя в лес потянуло, Петро? Иль полюбил ево, как и я?

– И не люби, дык нужда заставит полюбить. Живем, почитай, в лесу, ешо куды идти-то?

– А на ту сторону? За реку? Ты ж вечер хвастал, што место для переселения приглядишь?

– Река шибко разлилась. – Есаул вздохнул и присел. – Будара так себе – рухлядь, на ней плыть опасно. Любая льдинка зараз борт прошибет.

– Думашь с переправой погодить?

– Ага. Истинно так разумею. Спешить негоже.

Арапов поскреб бороду и прищурил глаза. А через минуту откинул голову, отстегнул пуговицу ворота и, тяжело вздохнув, проговорил:

– Скорей бы…

Кочегуров только вздохнул.

Лес пробудился от послеполуденной дремы. Затем заворковали птицы, где-то протяжно завыл волк, словно хотел помешать вызывающему зависть птичьему хору. Холодный ветер подул от реки, еще дышащей зимой, смягчился на весеннем пути и обернулся пахучей прохладой. Сейчас он играл ветками кустарников и развевал бороды возвращающихся домой казаков.

– Казаки щас, наверное, зараз в поход готовятся, – рассуждал есаул, едва поспевая за Араповым. – Нынче в самый раз по степи погулять да кыргызов погонять.

– Ты бы тож, как погляжу, не прочь бы сабелькой помахать?

– А я што, хуже других?

Кочегуров поморщился. Не очень-то ему пришлись по душе слова атамана. Он притих и замолчал. В груди бушевали страсти, а голова кипела от неясных дум. Если бы в это время Арапов посмотрел на друга, то прочел бы на его лице тревогу. Он прочел бы еще и то, что какое-то тайное предчувствие тяготит душу есаула.

Все надежды уговорить атамана вернуться в Яицк безнадежно рухнули. Вот так и сгинут они на сакмарских берегах, а еще хуже – в хивинской неволе. Это была рана, глубокая, незаживающая рана! Будь при нем в этой глуши хоть кто-нибудь, кто бы мог его утешить! Нет! Нет рядом никого, кроме упрямого атамана.

От этих мыслей отвлек его вопрос Арапова. Василий Евдокимович сладко потянулся и спросил:

– Што, опять тоска донимает?

– Хто? – угрюмо переспросил есаул.

– Тоска, грю! – ответил атаман.

– Тоска? – удивился догадливости друга Кочегуров.

– Ну а че тады с лица спал?

– Да так я, малеха взгрустнулось.

В это время к ним подошел Борисов:

– Об чем рассуждате, браты-казаки?

– Все о том же, твое благородие, – хмуро огрызнулся есаул.

– Знате, што творится? Просто срам! – сердито заговорил Борисов, бросив папаху на землю. – Срам, да и только.

– Што такое? – удивился Арапов.

– Лучше не спрашивай, Евдокимыч! Готов на куски лопнуть от злости! Мои каторжане… Короче, все идет через пень-колоду, точно сам бес сует мне палки в колеса!

– Да што на хрен стряслось? – встрял с вопросом Кочегуров.

– Ня знаю, што моим каторжанам в бошки взбрело. Их бутто подменили зараз. Што-то засело в их тыквах бестолковых. Хто их баламутит, вызнаю – пришибу! В Яицк, мать их ети, топать засобиралися. А ешо и энто…

– Што же?

– Василь Евдокимыч, дай-ка мне руку! Обскажи вот прямо – друг ли мне ты?

– Полагаю, што и сам ты об том ведашь.

– И останешся им навсегда?

– Клянусь Хосподом!

– Ты, по правде говоря, довольно авторитетен, но, ей-богу, таков и я, клянусь Хосподом! Я бы энтих недоумков, этих каторжан, передушил вот энтими собственными руками!

– Бреши яснее, Петруха!

– Яснее? Да куды ж ешо яснее? Хотя будь по-твоему! Пришел я щac вота от ихнево имени!

– От ихнево имени? – Арапов и есаул недоуменно переглянулись.

– Да! Оне обговорить с тобой хотят. Как энто жить дальше без баб и без крыши над головой в глухом лесу?

– И всево-то?

– Ага. И што, у тя ужо готов ответ?

– А ты думал!

– Што-то сбивашь ты мя с толку-то, Евдокимыч? И ешо знашь, што оне хотят?

– Ну?

– Што те придется им дорогу на Яицк указать.

– Какую?

– Каку знашь сам!

– А ешо че энти выродки знать хотят? – воскликнул побледневший от негодования Кочегуров. – Пущай зараз скопом грузят задницы на плоты и айда везут их до самово Яицка-городка!

– Вы б потолковали с ними? А? – взмолился Борисов. – А то ешо бучу каку зараз учинят лихоимцы энти.

Когда они вернулись в поселение, то сразу увидели, что на поляне творится неладное.

– Хорошо, што я до тя добрался, сукин ты сын! – орал татарчонок Закирка, наседая на Поспелова. – Теперя ты от меня не отделаешся!

– Вот тебе, получай, сатана! – кричал в неистовстве Аким Карягин и с такой силой ударил безобидного мужика в лицо, что оно сразу залилось кровью.

– Ой, ой! Ради Христа! На помощь! Убивают! – завопил несчастный.

– Ну-ка, робяты! – обратился Закирка к поддерживающим его каторжанам. – Энтот гад отказался стирать портки наши. Проучим ево!

Точно сорвавшиеся с цепи псы, набросились приятели татарчонка на Поспелова, беспощадно топча его.

– Сдохни, стервец! – заорал Закирка и взмахнул топором, намереваясь отрубить мужику голову. Но подоспевший в этот момент Кочегуров, как тигр, кинулся на татарчонка и схватил его за руку. Началась потасовка.

– Евдокимыч, подсоби! – крикнул есаул.

– Ха! – прорычал Закирка, увидев атамана. – Вот он, пахан наш! Браты, пришибем-ка и ево зараз до кучи!

– Назад! – загремел могучий бас Сычева. – Энто я вас щac всех уделаю, мухи навозные.

Татарчонок растерялся. Против него и пятерых его дружков встали все остальные каторжане и, конечно, казаки.

– А ну, поди-ка сюды, – поманил его Кочегуров. – Так вот хто бучу средь нас чинит?

Закирка, заскрежетав зубами, попятился вместе с дружками, злой, как волк, готовый всех перекусать.

Вокруг избитого Пантелея собралась толпа. Громко зазвучали брань и проклятия.

– Оторвать башку недомерку! – шумел громче всех Сычев. – Содрать камчой шкуру с нево с живово прям.

– Стойте, братья! – крикнул Арапов. – Стойте! Горстка задир хотит видеть посредь нас бучу и беспорядок. Оне хотят скрутить нас в рог бараний, а мы зараз