Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

– Тем хуже, ежели казачка щас будет наказана как рабыня распоследняя.

– Я не дозволю истязать себя камчой, как тварь бессловесную!

– Супротив энтова есть средство верное! Отдайся мне по-хорошему.

Степанида закрыла лицо руками.

– Хосподи, пошли мне смертушку прямо щас! Не дозволь изгаляться надо мной энтому выродку, злому и глупому.

– Ах, ты эдак, значится! – крикнул Гаврила, едва не задохнувшись от ярости, и замахнулся камчой.

Плеть просвистела в воздухе. Сперва Крыгин бил медленно, смакуя каждый удар, с тайным злорадством разглядывая каждый рубец на белой, мягкой, как шелк, коже, жадным взором впиваясь в каждую каплю крови, потом все быстрее и быстрее, словно его возбуждала и опьяняла страстная жажда пыток и крови.

Степанида ни разу не вскрикнула, хотя ее нежное тело горело, как в огне, но со лба катился холодный пот, губы дрожали, и в уголках рта показалась пена. Наконец, Гаврила выбился из сил.

– За што ты меня истязаешь? – глухо спросила Степанида.

– За то, што ты разгневила мя, свово барина, – прохрипел Крыгин, задыхаясь.

Степанида покачала головой:

– Не барин ты мне, прохвост и изгой проклятый. Мне ведомо, за што ты мя ненавидишь.

– И за што? – злобно оскалился Гаврила.

– За то, што ненавидешь с позором тя изгнавшего Василия Арапова! Ты жалкий грешный человечек; щас камчой ты наказывал не меня, а утолял свою злобу лютую на атамана. Да отпустит тебе Хосподь энтот грех!

Лицо Крыгина позеленело, открыв рот, он смотрел на Степаниду. Его пересохшие губы двигались, но он долго не мог произнести ни слова.

– Да, я ненавижу тя! – прошептал наконец. – Я тя буду истязать и мучить кажный день, я тя изуродую и медленно превращу в прах. Пущай я грешник, но с тобой я буду настоящим демоном, так же как Васька Арапов был демоном, загубившим мою жизнь!

Сверкая глазами и скрежеща зубами, Гаврила еще раз замахнулся камчой над Степанидой, в которой эта бешеная ненависть вызвала больше омерзение, чем страх. Повернувшись к двери, Крыгин внезапно остановился и напрягся. С улицы послышался шум быстро приближающихся к землянке шагов.

Дверь распахнулась, и на пороге появился Тимоха с факелом в руке. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что тут произошло.

– Проклятый грешник, што ты вытворяшь со своей бабой? – набросился он на Гаврилу. – Ты што, спятил?

– Не гневись понапрасну, Тимофей Гавриилыч, – притворно простонал Крыгин, падая на колени. – Энта вот шалава…

– Замолчь! – Пастырь грозно свел к переносице брови. – Я тя упреждал: не накликай беду своей греховной похотью на себя и на нашу обитель Хосподню! Ты завсегда пренебрегал энтим. Ты не днем, так ночью терзаешь энту овцу заблудшую. Кайся теперя. Или прям щас…

Гаврила быстро поднялся на ноги. От притворной простоты и след простыл. На его искаженном злобой лице появилась маска прежней самоуверенности. Глаза Крыгина сверкнули. В них отразилась непреклонная гордость казака, привитая с малолетства.

– Хто ты есть, святоша хренов, што осмеливаешся так говорить с казаком и воином? – воскликнул он, выпячмвая грудь.

– Старец я здешний. Аль подзабыл?

Гаврила побледнел и сказал, понизив голос:

– Ты ешо не старец, а молокосос. Такех, как ты, мы в Яицке стригунками кликали.

– Подумай, каин, о том, што место на энтой горе священно! Берегись осквернить ево!

– Не могет быть священным место, где правит сатана, – злобно ухмыльнулся Крыгин. – Мож, обсказать прихожанам твоим, хто есть таков Тимофей Гавриилыч?

И, обращаясь к пришедшим с Тимохой людям, он добавил:

– А вы пошто лупитесь, бараны? Пошли вона отселя, а с вашим «старцем» мы и сами щас разберемся.

Тимоха обернулся к толпившимся у входа в землянку мужикам, но те не мешкая отошли в сторону и, оставив пастыря наедине с приживальцем, ретировались. Когда шаги затихли, Тимоха расплылся в угодливой улыбке и вкрадчиво спросил:

– Ты пошто при людях-то на мя орешь? Мы ж договорились.

– Об чем энто ты? – ощетинился Крыгин. – Мы што, договаривались, што ты мож оскорблять мя принародно?

– Нет, – потупился Тимоха.

– Што ты орать будешь на мя принародно?

– Нет.

– Тады чево варежку разявил, святоша? Я ж при всех даж на колени перед тобою бестией грохнулся?

Забившись в угол, Степанида тихо всхлипывала от боли и слушала злобные выкрики ссорящихся негодяев. Она, конечно же, хорошо знала, что представляет собой Гаврила, но истинное лицо Тимохи перед ней раскрылось впервые. А тем временем ссора набирала обороты.

– Сорока мне весточку на хвосте принесла, – сказал вдруг Крыгин, – бутто ты родителев своих угробил!

– Што-о-о? – Глаза Тимохи округлились.

– А што, ты об том не ведашь?

– Об чем? – прошептал пастырь, почувствовав, что рубаха начинает прилипать к телу.

– Во дела! Я здеся ужо, почитай, всю зимушку прожил и знаю, об чем люди перешептываются. А ты здеся всю жисть. А ешо, пастырь хренов, мать твою ети…

– Бряхня все энто, – наконец взял себя в руки Тимоха. – Зимой пастве заняться было нечем, вот и плели сплетни, хто во што горазд. Ты лучше о бабе своей обскажи. Хто она? Живет с тобою бок о бок который месяц.

– А те што с тово?

– Во грехе ли?

– А ежели да, то што с тово?

– Грешить у нас не велено. – Тимоха не выдержал насмешливого взгляда Крыгина и увел глаза в сторону.

– Ты, кажись, надеешся, што я для тя берегу энту кобылку норовисту? – сказал Гаврила с едкой насмешкой. – Ты легковерен. Могет быть, энтот лакомый кусочек я зараз для себя держу?

Тимоха с возросшим любопытством посмотрел в глаза собеседника:

– Што сее означат? Выходит, ты и впрямь во грехе с энтой кралей проживашь?

– Энто означат, как хочу, так с нею и проживаю! – чуть ли не торжественно заявил Крыгин. Разговор с Тимохой его безмерно забавлял.

– Не шути энтим, – сказал Тимоха дрожащим от волнения голосом. – Эдак далеко даже твой произвол заходить не должен. У нас ужо проживали здеся таке вота греховодники, Никифор да Нюрка. Как и ты, суки приблудные!

– И ты их, конешно, тож загубил?

– Сами сгинули.

– Ты брешешь, сосунок, – сказал Гаврила с холодным презрением.

– Кады мы тя с потаскухой твоей приняли на зимовку, то об том, што ты не один, и не помышляли, – продолжил Тимоха. – А кады ты ее апосля привел и как супружицу не представил, люди волноваться начали. А седня на вечерней потребовали, штоб изгнал я вас. Весна настала, а я те до весны пожить дозволил!

Его спокойный голос снова воспламенил ярость Крыгина, немного утихшую под влиянием злорадного чувства.

– Попридержи язык свой поганый! – прохрипел он.

– Ешо одно словечко, апосля замолчу я, – холодно сказал Тимоха. – Мне кажется, с тех