Ожерелье королевы - Александр Дюма

– Его величество король!

Да, действительно, король шел из своих покоев на террасу; перед государственным советом он решил взглянуть на охотничьи экипажи, которые несколько дней назад нашел в довольно запущенном состоянии.

Войдя в сопровождении нескольких офицеров свиты в переднюю, король остановился, увидев человека, привалившегося к подоконнику; поза его встревожила двух гвардейцев, которые бросились к нему с помощью, поскольку не привыкли к тому, чтобы офицеры ни с того ни с сего лишались чувств.

Они поддерживали г-на де Шарни, наперебой повторяя:

– Сударь! Сударь! Что с вами?

Но молодой человек лишился голоса и был не в силах ответить им. Король, поняв по его молчанию, что дело серьезное, ускорил шаг.

– Кто-то потерял сознание, – заметил он.

Услышав голос короля, гвардейцы обернулись и отпустили г-на де Шарни, и тот из последних сил постарался не упасть, а опуститься на пол.

– Что вы делаете, господа! – воскликнул король.

Г-на де Шарни, окончательно лишившегося чувств, осторожно подняли и посадили в кресло.

– Да это же господин де Шарни! – объявил король, узнавший молодого офицера.

– Господин де Шарни? – раздались голоса.

– Да, племянник господина де Сюфрена.

Слова эти произвели магическое воздействие. На г-на де Шарни было вылито содержимое чуть ли не десятка флакончиков с нюхательной солью, словно он оказался в окружении дам. Был призван врач, который тут же приступил к осмотру больного.

Король, проявлявший интерес к любой науке и сочувствовавший любому страданию, решил не уходить и присутствовать при осмотре. Врач первым делом расстегнул у молодого человека камзол и сорочку, чтобы воздух охладил грудь, и тут ему открылось то, что он вовсе не ожидал видеть.

– О, рана! – произнес король с удвоенным интересом и подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть ее.

– Да, – пробормотал г-н де Шарни, пытаясь подняться и обводя затуманенным взглядом собравшихся около него, – старая рана… открылась… пустяки.

При этом он незаметно сжал врачу руку.

Врач все понял, во всяком случае, не мог не понять.

Это был не придворный врач, а простой хирург из Версаля. Он решил придать себе значительности.

– Старая… Вы, верно, шутить изволите, сударь. Края слишком свежие, кровь слишком красная. Этой ране не больше суток.

Возражение словно возвратило силы Шарни, он вскочил на ноги и объявил:

– Я, сударь, не просил вас рассказывать мне, когда я получил эту рану, а только сказал, и еще раз повторяю, что она старая.

И тут только молодой человек заметил и узнал короля. Он застегнул камзол, словно устыдясь, что монарх стал свидетелем его немощности.

– Король! – воскликнул он.

– Да, господин де Шарни, это я, и я благословляю небо, что оказался здесь и могу принести вам некоторое облегчение.

– Пустячная царапина, государь, – пробормотал Шарни. – Старая рана, только и всего.

– Старая или новая, – промолвил король, – но она дала мне возможность увидеть вашу кровь, бесценную кровь отважного дворянина.

– Которому достаточно полежать часа два в постели, чтобы все прошло, – прибавил Шарни и попытался встать, но силы его были на исходе. В голове у него все поплыло, ноги стали как ватные; он сумел лишь приподняться и вновь упал в кресло.

– А ведь ему совсем худо, – заметил король.

– Да, – подтвердил с лукавым и дипломатическим видом врач, учуявший возможность выдвинуться, – но тем не менее его можно спасти.

Король был порядочный человек; он догадался, что Шарни что-то скрывает. Чужая тайна была свята для него. Другой вырвал бы ее у врача, который и без того готов был ее выдать, но Людовик XVI предпочел оставить тайну тому, кому она принадлежит.

Я не хочу, чтобы господин де Шарни подвергался опасности, возвращаясь к себе, – заявил король. – Пусть о нем позаботятся в Версале. Надо сообщить о ране господину де Сюфрену, дяде господина де Шарни, поблагодарить этого господина за его заботы, – король указал на угодливого врача, – и найти моего хирурга доктора Луи; он, полагаю, у себя.

Один офицер помчался исполнять приказы короля.

Двое других подхватили г-на де Шарни и перенесли его в конец галереи, в комнату одного из офицеров гвардии.

Длилось все это гораздо меньше, чем беседа королевы с г-ном де Кроном. Послали к г-ну де Сюфрену, на замену сверхштатному лекарю был вызван доктор Луи.

Мы уже знакомы с этим почтенным, мудрым и скромным человеком, обладающим не столько блистательным, сколько практическим умом, беззаветным тружеником на безграничном поле науки, где равно почетно и посеять зерно, и собирать урожай. Из-за спины хирурга, склонившегося над раненым, выглядывал г-н байи де Сюфрен, которого только что известил нарочный.

Прославленный мореплаватель не мог взять в толк, отчего случился этот обморок, эта внезапная дурнота.

Взяв руку де Шарни и взглянув в его затуманенные глаза, он пробормотал:

– Странно, крайне странно! Знаете, доктор, мой племянник никогда в жизни не болел.

– Это ничего не значит, господин байи, – ответил врач.

– Видно, воздух в Версале слишком тяжел, потому что, говорю вам, десять лет я видел Оливье в море и он всегда был бодр и прям, как мачта.

– Он ранен, – сообщил один из офицеров.

– Как ранен? – воскликнул адмирал. – Да Оливье ни разу в жизни не был ранен!

– Прошу прощения, – заметил офицер, указывая на покрасневший батист сорочки, – но я полагаю…

Г-н де Сюфрен увидел кровь.

– Все это прекрасно, – с непринужденной грубоватостью вмешался доктор, только что кончивший считать пульс раненого, – но, может быть, не будем спорить о причинах его нездоровья? Ограничимся тем, что у нас есть больной, и постараемся вылечить его, если это возможно.

Байи предпочитал говорить сам, он не привык к тому, чтобы судовые лекари прерывали его.

– Доктор, это очень опасно? – спросил он с нескрываемым волнением.

– Примерно так же, как царапина на подбородке при бритье.

– Очень хорошо. Господа, поблагодарите короля. Я скоро приеду повидать тебя, Оливье.

Оливье чуть приподнял веки и пошевелил пальцами, как бы благодаря одновременно дядюшку, который покидал его, и доктора, который вынудил дядюшку уйти.

После этого, счастливый, что лежит в кровати и поручен заботам умного и мягкого человека, он притворился спящим. Доктор выпроводил из комнаты всех остальных.

Короче, Оливье вскоре действительно уснул, благословляя, можно сказать, небо за все, что с ним приключилось, или, вернее, за то, что не произошло ничего особенно скверного в этих весьма непростых обстоятельствах.

У него началась лихорадка, чудесная лихорадка, целительница человеческой природы, вечный огонь, что зацветает в крови, и, следуя предначертаниям Бога, то есть человеческой природы, пускает ростки выздоровления в больном или же вырывает здорового из числа живых.