Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

посылались подписанные ответы, а потом фамилии всех участников закладывались в барабан и победитель выбирался по жребию (странная система!), но языковые конкурсы, о которых я уже рассказывал, проходили серьезно и оставили заметный след в Жениной жизни. Они совпали с тем временем, когда Женя достиг порога своего четырнадцатилетия.

Среди французских участников он занял первое место и в штате, и в региональном туре, хотя ошибок он сделал не так уж мало (а мог бы, на мой взгляд, к тому времени и совсем не сделать!). Чужие-то ошибки он замечал мгновенно и сказал мне, что неправильна одна форма во французском эпиграфе к «Пиковой даме». Но, может быть, в то время господствовала другая норма. Кроме того, я читал, что неряшливой была иногда французская грамматика и у Тютчева, а Тютчев, хотя стихи писал и молился по-русски, говорил по-русски менее свободно, чем по-французски, и только в случае необходимости.

Как бы то ни было, первое место в письменном туре Женя получил, а это означало возможную поездку во Францию. Записи об этом конкурсе слились у меня с другим, тоже французским, но устным и сугубо миннесотским. Связи между ними не было никакой. Требования оказались легкими (прочесть стишок), а награда давалась непропорционально большая – опять же поездка во Францию. Обе Женины учительницы (родившаяся во Франции и американка) ценили Женины знания языка, но теплых отношений между ними и Женей не возникло, и ни та, ни другая не пришли на чтение стихов, которое привлекло чуть ли не тысячу участников и слушателей.

У меня были дела в университете, так что я все знаю со слов Ники. Учительница посоветовала Жене выучить басню Лафонтена, но я этот план отверг: довольно архаичный язык, и к тому же басню трудно «сыграть» (хорошо это может сделать только профессионал). Я предложил монолог Сирано (из Ростана) о его носе: блестящий, остроумный текст. Женя прочел его нашей домашней Женевьев, чтобы проверить произношение, но главное, что монолог привел его в восторг и он учил его с наслаждением.

Никакого сценического опыта у меня не было, хотя когда-то я работал с детьми в школе и на совершенно непрофессиональном уровне кое-что придумывал и ставил. Вот и здесь мы вдвоем присочинили немножко жестикуляции и остались друг другом и результатом довольны. Первый тур проходил при закрытых дверях. В тот же день из попавших в финал выбрали победителя.

В финал Женю пропустили, а кроме него, еще четырнадцать человек. Первое место дали мальчику, который лежал на полу и декламировал любовные стихи Бодлера. И у него, и у многих были, как мы потом узнали, серьезные режиссеры. Второе место (ночь в местной французской гостинице) досталось, как сказала Ника, совсем неинтересному пареньку, третье – Жене (приз – ненужный ему лингафонный курс), а четвертый – вьетнамцу, который, по Никиному мнению, был единственным почти равным Жене.

Меньше третьего места Жене было, видимо, дать неудобно, хотя если имелась на свете область, в которой он в то время заслужил все призы, так это французский язык. Женя пропустил школу, целый день проболтался в университете (там предоставили зал для чтения) и вернулся домой обиженный и злой. Все или почти все конкурсы – грязное дело. Я-то отборочно-наградную мерзость знаю по опыту, но мне было досадно видеть, как с детских лет Женю обносят пирогом на пиру конкурентов.

После неудачи с Сирано Женя уже ни на что не рассчитывал. Я – тоже, и действительно, последнее собеседование главного конкурса прошло до тошноты так, как я предсказывал, будто по моему сценарию. Во Францию поехал белобрысый мальчик из государственной (то есть не частной) школы. Я отправил организаторам бешеные письма, потому что первый призер соткался из воздуха (его не было в тройке победителей), и получил совершенно бессмысленные, бессвязные отписки. В оценках жюри сообщалось, что Женины ответы были «подготовлены заранее» (как можно подготовить ответы на не заданные предварительно вопросы, и почему такое же возражение не относилось к другим участникам?) и что он чувствовал себя «стесненно» (но это уж совсем чепуха). Мне предложили встречу, я согласился, но никто больше не позвонил.

Выяснилось, что блондинчик всегда существовал: просто его «почему-то» не объявили. Его послали как ребенка, «который лучше всего будет представлять нас во Франции», – ответ, достойный советской отборочной комиссии. Вот почему я писал, что как раз во Франции Женя «представлял» нас самым достойным образом. Удивительно, что они не догадались «потерять его документы».

Я рассказал Жене о розовой мечте советских пионеров попасть в «Артек» и о том, что в райкомах путевки туда распространялись свободно (на стене висели объявления, типа: «Есть два места в „Артек“. Интересующихся просим зайти туда-то»). Но кого же когда-нибудь утешала аналогия? Свой случай всегда особый. Женя погрустнел необычайно и даже помрачнел. Однако его учительница, та, которая предложила басню, заявила, что вполне «удовлетворена».

Тогда же проводился латинский конкурс, но латынь загубил плохой учитель старших классов, да и поездку ни в республиканский, ни в имперский Рим не выиграешь. В связи с латынью запомнился мне лишь один эпизод. Я прочел Жене «Айвенго», книгу для современного школьника растянутую и трудную, но Женя остался доволен. Отец Айвенго (он, кстати, никакой не Айвенго, а Айвенхоу с ударением на первом слоге), Седрик Сакс, враждебно настроен к рыцарским забавам и владеет только родным языком, который теперь называется раннесреднеанглийским. «Я глух на латинское ухо», – говорит он однажды. В книге довольно много латинских вставок, и Женя переводил их вполне сносно. (На конкурсе он, как и его более продвинутые соученики, попал в третью категорию и, к моему большому сожалению, отказался идти дальше.)

Через месяц после того, как мы закончили читать роман, Женя по какому-то поводу очень к месту вставил в разговор фразу Седрика, и я в очередной раз убедился, что немногочисленные крохи в его памяти оседали. Но, конечно, никто не знает, что осталось навсегда. Пока я писал эту книгу, я иногда цитировал ему его детские высказывания. «Я это намертво забыл», – говорил он. Забыл, разумеется, и я. Потому так ценны неприукрашенные дневники и так ненадежны и избирательны воспоминания.

Неожиданно выяснилось, что Женя сделал большие успехи в испанском, на который он еще не был записан в школе, но где его приняли очень дружески. Всего он к тому времени прозанимался испанским два с половиной года и собирался пойти на четвертый уровень. Ему разрешили участвовать в конкурсе, и, самому себе на удивление, он занял третье место на том самом четвертом уровне и получил приз (радиоприемник). Странное дело! В американских школах иностранные языки поставлены хорошо, но население