Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

не оставив записки), с другой – строптивый, грубый, оскорбительно требовательный, почти чужой человек. Иногда я смотрел на него с ужасом: что будет дальше? Я думаю, что, не окажись школа таким гадюшником, он и дома вел бы себя иначе. Несомненно, он перенял все худшие черты своего окружения (скорее всего, бессознательно). Ведь и привычка уснащать каждую (английскую) фразу примитивной матерщиной и прочими непотребностями тоже взялась не от нас. Один человек как-то сказал в разговоре: «Мои дети обращаются ко мне только тогда, когда им нужны деньги или моя машина». Теперь, когда я пишу о давно ушедших в прошлое временах, я могу рассуждать обо всем этом спокойно, потому что мне известен счастливый конец, но тогда нам было тяжело.

4. Внешность и девочки

Осторожный сон. Куда ни кинь, всюду милашка. Фарфор не золото. Гадюшники изнутри и снаружи. Год за месяц. Есть за что

Как и положено, в подростковые годы Женя заметно подурнел: расплылись черты лица, появились прыщи. К годам семнадцати все вошло в норму и он обладал привлекательной внешностью, хоть и не был красавцем. Он нравился, хотя на улице на него уже не оборачивались (наверно, потому, что исчез налет одухотворенности, когда-то необычайно заметный). Одно время мы беспокоились, что Женя останется маленьким, но в четырнадцать лет он догнал Нику, в пятнадцать – меня, а в шестнадцать и семнадцать – перерос на целую голову. Наступил день, когда для того, чтобы поцеловать его, я должен был становиться на цыпочки.

Примерно к четырнадцати годам главным предметом Жениных забот сделалась прическа. У него были густые темные волосы. Они стояли прекрасной вьющейся копной. Однажды он вырезал купон какой-то парикмахерской, в которой предлагалась скидка: за шесть долларов (1986 год!) там не только стригли, но и мыли голову шампунем. Я тогда стригся за шесть с полтиной (видимо, столько брали все), а мылся дома бесплатно, если не считать ежемесячного счета за воду (но в нем плата за мои омовения составляла ничтожную часть). Раньше его стригла, и очень хорошо стригла, Ника, которая все же согласилась свезти его к тем великим мастерам. Он вернулся, раздуваясь от гордости и счастья: впервые в жизни его стригли машинкой. Подстригли обыкновенно, ничуть не лучше, чем это бы сделала Ника, но зато появилась «укладка».

С тех пор Женя начал без перерыва причесываться. Никому не позволялось дотронуться до его головы: можно было только восхищаться ею издали. Он пришел в отчаяние, что через неделю после стрижки пришлось голову все-таки помыть. Потом по другому купону его подстригли еще раз (хуже), но все равно он нес голову, как сосуд с драгоценным вином. «Я буду спать осторожно», – сказал он мне в тот вечер. «От природы волосы у меня вьющиеся», – сообщил Женя однокласснику, давней жертве клюквенного сока (нашел, с кем разговаривать!). «От природы твои волосы стоят колом», – ответил тот.

С раннего детства среди прочих моих обязанностей было причесывание Жени по утрам. Он стоял, а я щеткой пытался привести в порядок торчащие во все стороны вихры; при этом он ругался и убегал. Но теперь из обслуживающего персонала я был произведен в первосвященника. Вторая парикмахерша сказала то, что я без всякого успеха говорил всю жизнь: гребенка лучше щетки. В свое время я купил ему гребенку, которая назавтра же пропала и никогда не нашлась, так как Женя ничего не клал на место. Тогда я купил еще одну гребенку, но зато отказался причесывать его: пора самому. Мое решение вызвало злобный протест. Он совал мне гребенку, отвратительно ругался и вопил: «Помоги». Я не «помогал». Но в описываемую здесь эпоху он по утрам вертелся перед зеркалом, приглаживая себя со всех сторон, и в помощи не нуждался. Если Ника отказывалась вести его на очередную процедуру, звучало обвинение вроде: «Себе покупаешь платья за пятьсот долларов, а мне жалеешь восемь!» (Сейчас пятьсот означали бы две тысячи, если не больше.) Когда это Ника могла позволить себе покупать дорогую одежду? И когда мы не тратили почти все, что у нас было, на него? Но не жди благодарности от подростка!

Кроме волос, были уже упомянутые прыщи. О них все известно из тысячелетнего опыта. Женя занимался своим лицом перед зеркалом. Прыщи не были угрожающими и, когда положено, ушли сами собой. Хуже дело обстояло с девочками. Как не появилось у Жени по-настоящему близкого приятеля, так никогда не испытал он прославленной первой любви. Позже его не раз тянуло к молодым женщинам, которые платили ему взаимностью, но того единственного в жизни и обычно неразделенного чувства (а только оно воспето в романах и поэмах) он не знал. Дело, я думаю, не в абсолютной доступности в наши дни сексуального удовлетворения. Что-то, наверно, в принципе и непоправимо изменилось не только с тех времен, но даже с девятнадцатого века.

Выбор «подруги» начался чуть ли не с первого дня в «Аркадии». Некая Лиззи была выбрана в любимые девушки, хотя предварительный обзор дал удовлетворительные результаты и в деталях, и в целом: эта – милашка, и та милашка (милашкой была, как замечено, и французская Моник). Предложение намечалось сделать в лагере, причем не вызывало сомнения, что оно будет принято. Но класс тогда же и уехал в лагерь, и Женя не мог ожидать, что пребывание в нем обернется катастрофой и началом кошмара. Хорошо известно, что мальчиков, травимых мужской сворой, и девочки не уважают, так как привлекательны лишь супермены. Правда, рядом оказалась бывшая соученица из «Монтессори», очень к Жене благоволившая, но она ему не нравилась, и Женя остался без пары.

На следующий год возникла Алиса, та девчушка с фарфоровым личиком, которая впоследствии спросила, как далеко зашли Женины отношения с француженкой, и которая впоследствии долго возникала на его пути снова и снова. Серьезных и даже полусерьезных романов в той среде не было, хотя кто-то с кем-то «гулял» (где гулял и как, мне неизвестно). Девочки нужны были для статуса, а те для того же нуждались в мальчиках, дабы всем стало известно, что они востребованы. В Женином классе был сверхотличник Дик Свенсон, среди прочего дававший деньги в рост. Женя его не любил, но не придумал ничего умнее, чем заключить с ним пари на пять долларов (!), что «склеит» какую-нибудь девочку к концу года. Мы это пари жестоко не одобрили: сам по себе жанр недостойный, спор на деньги – в любом случае безобразие, и незачем добровольно превращаться в объект всеобщего трепа.

Как и следовало ожидать, Женя немедленно поплатился за свою глупость. Дик организовал телефонные игры: много месяцев звонила