Блестящие разводы - Джун Зингер

— Предложение?.. У нас? — переспросила Нора, хотя догадывалась, о чем пойдет речь.

— Да, у нас с Хани!

— У вас с Хани, — повторила Нора. Ну, конечно. Она так и думала. — Если я правильно понимаю, ты предлагаешь мне за студию деньги, которые Хани получит по решению суда?

— Именно, и если эта сумма покажется тебе недостаточной, то можешь добавить к ней деньги из фонда по моей опеке.

— Прошу тебя не начинать опять разговора об опекунском фонде, Сэм. Я уже говорила, что эти деньги перейдут к тебе не раньше, чем я решу, что ты к этому готова. А пока я так не решила. Итак, до этого момента, какое будет ваше с Хани предложение? Я жду.

— А что предлагают другие? — уклончиво спросила Сэм.

— Я была бы плохим продавцом, если бы стала раскрывать последнюю назначенную мной цепу.

— Последняя цена — это все, что тебя интересует? Доллар решает все?

— Это ты сказала, а не я.

— Итак, я все еще жду.

— Но я не могу тебе ответить, пока Хани не узнает решение суда. — Сем потеряла контроль над собой, забыв, что собиралась оставаться спокойной, по крайней мере, такой же спокойной, как Нора. — Они могут и не присудить ей четверть миллиарда целиком, и тогда…

Нора посмотрела на нее без всяких эмоций.

— Не сомневаюсь, что она получит что-то около этого. Ведь благодаря ей в течение многих лет «Роял продакшнз» получала большую часть своего дохода. В любом случае, включая ее долю, загребала компания Джошуа. В любом случае, я думаю, сумма будет достаточной, чтобы мы могли как минимум продолжить этот разговор.

Глядя на мачеху, Сэм не могла поверить, что все окажется так просто. Она ожидала, что Нора выставит на ее пути любые преграды.

— А как же тот, другой покупатель?

Нора пожала плечами:

— Как говорил твой отец, сделка не завершена, пока имя не внесено в контракт. И кроме всего прочего, я считаю своим долгом рассмотреть ваше с Хани предложение в первую очередь. Но мы и впрямь не можем ничего обсуждать, пока не выяснится, как дела у Хани. Бедняжка Хани — выиграет она, проиграет или сыграет вничью, в результате она все равно останется в проигрыше.

Сэм слегка прищурилась:

— Почему ты так считаешь?

— Потому что, насколько мне известно, Хани не заинтересована в приобретении студии. Все, что хочет Хани — это стать серьезной актрисой: выучиться и попробовать себя в драматическом театре. Она все время об этом мечтала.

— Но она сказала, что это ее больше не интересует. Она сказала, что хочет купить студию вместе со мной, хочет, чтобы я управляла студией, а она имела возможность играть, выбирая лучшие роли.

Нора грустно улыбнулась:

— Тебе повезло, Сэм, что у тебя есть такая подруга, как Хани, способная отказаться ради тебя от осуществления своей мечты. Но ты знаешь Хани — какая она восприимчивая, как глубоко все переживает и какое она будет испытывать чувство вины, разорив человека, которого когда-то любила, даже несмотря на то, что теперь разводится с ним. Я уже объяснила ей то, о чем она сама подумать не удосужилась: чтобы собрать сумму, причитающуюся ей по решению суда, Джошуа придется подвергнуть такому реформированию «Роял продакшнз», что от компании останутся лишь обглоданные кости. Для Хани это может оказаться непосильной ношей.

— Но она сама сказала, что с точки зрения морали эти деньги принадлежат ей, как, впрочем, и с точки зрения закона. Она их заработала!

— Я знаю. Но для нее это будет слабым утешением, если жизнь Джошуа будет разрушена. Да и тебя мне жаль.

— А меня-то что жалеть? — хмуро спросила Сэм.

— А то, что это может оказаться непосильной ношей и для тебя — на твои плечи ляжет колоссальная ответственность: сделать так, чтобы сбылись мечты Хани и чтобы жизнь Джошуа не оказалась принесенной в жертву зря. Ради своего же собственного блага и блага Хани ты обязана это понять, Сэм.

66

Хани знала, что сегодня огни будут гореть ярче, а телекамеры будут вращаться быстрее, чем за всю ее предыдущую карьеру актрисы. Даже если по решению судьи ей предстоит покинуть зал заседаний без единого гроша, даже если разразится землетрясение силой в десять баллов по шкале Рихтера, даже если солнце навсегда исчезнет с небосвода — Хани Розен обязана предстать перед своей публикой во всем блеске своего очарования.

Повернувшись кругом несколько раз, она оценивающе осмотрела свое отражение в зеркальной стене туалетной комнаты: лицо, волосы, костюм от Зандры Родес, скромный, но элегантный, юбка на два дюйма выше колен. Изучив тебя с головы до ног, она села к туалетному столику и принялась рассматривать более пристально свой макияж — количество отливающих золотистым блеском теней на веках казалось ей то слишком большим, то слишком малым. Но ей никак не удавалось принять решение даже по такому пустяковому вопросу. Пока она пыталась сосредоточиться на том, не следует ли еще раз нанести тушь на ресницы, голова ее была забита другими проблемами: рейтинг, повторный показ, чистая прибыль после уплаты налогов, годовой доход — так продолжалось все пятнадцать лет. Интересно, думал ли об этом Джошуа сегодня утром?

Она взяла со стола фотографию в серебристой рамке— это была их свадебная фотография. Такая же была напечатана на обложке «Пипл». Джошуа был одет в неброский, но безукоризненный серый костюм от Армани: лицо его расплылось в самодовольной улыбке. Ее украшало свадебное платье от Сен-Лорана, и та улыбка, которая всегда служила ей торговой маркой. Платье было традиционное — из белого сатина, расшитое кружевами и жемчугом, с четырнадцатифутовым шлейфом; но спереди оно было нетрадиционно коротким и открывало ноги на четыре дюйма выше колен. На этой детали настоял Джошуа — он не мог упустить возможность запечатлеть на фотографии для прессы великолепные ноги его звезды. Еще были слезы радости в топазовых глазах, но фотокамера их не увековечила.

Действие показано наплывом до последнего кадра, в котором расторгается блестящий брак, ибо блестящий брак ничего общего не имеет с пылкой страстью и любовью до гроба, — блестящий брак — это умение блестяще развестись — по-голливудски.

Сэм уселась за туалетный столик, как была — в джинсах и белом пуловере; она причесалась и стала наносить макияж на свое чисто умытое лицо, пытаясь запудрить темные круги под глазами. Но пристально вглядываясь в свое зеркальное отражение, она жалела лишь о том, что не может найти в нем ответа на свой вопрос.

«Ради своего же собственного блага и блага Хани ты обязана это понять, Сэм», — сказала Нора. Черт бы тебя побрал, Нора, теперь я и сама стала сомневаться!»

Но сомневаться она стала не теперь. Еще накануне вечером, когда Хани только рассказала ей о своей идее, как распорядиться выигранными по суду деньгами, она задалась вопросом: а сможет ли она и в самом деле руководить студией? Она даже с Хани поделилась своими сомнениями — больше всего ей не хотелось оказаться просто мыльным пузырем. О Боже, сколько раз она получала скромные должности в киноиндустрии — задержись она хоть на одной из них дольше, чем на пару месяцев, может, теперь она лучше разбиралась бы в этом деле, была бы более уверена в своих возможностях.

А Хани, была ли она уверена, что ей действительно этого хочется? Не будет ли она всю оставшуюся жизнь сожалеть о принятом решении? И как она сама сможет все это выдержать, зная, что причинила Хани столько страданий? О черт, будь проклят этот глупый внутренний голос, подсказывающий ей, что права Нора, что малышка Хани и впрямь не создана для разводов и судебных процессов — эта ноша для нее непосильна.

Бейб позвала ее из своей спальни. Сэм встала и отправилась к ней. Видок у Бейб был жуткий — круги под глазами были еще темнее, чем у самой Сэм.

— Как ты себя чувствуешь, Бейб?

— Спасибо, ужасно. Который час?

— Почти десять.

— Звонил кто-нибудь? Ну, знаешь, проверить, дома ли я?

— Нет, еще нет, Бейб.

— Думаешь, мне уже пора вставать?

— Не знаю. Ты сама-то хочешь?

— Не уверена.

— Тогда пойду спрошу у Норы, не пора ли тебе вставать. Но сначала приму таблетку аспирина. Дать тебе одну?

— О Сэм, я даже не знаю.

— Миссис Принс, приехал мистер Рудман. Он просил передать вам, что отправляться надо прямо сейчас, что пробки на дорогах…

— Спасибо, Глэдис, — сказала Хани, вдевая в ухо жемчужную серьгу. — Передайте, пожалуйста, мистеру Рудману, что я уже иду.

Она посмотрела на свою левую руку — ее средний палец был украшен кольцом с грушевидным бриллиантом. Она резко сорвала его с руки, словно оно обожгло ей кожу, и швырнула в раскрытую коробку для украшений. От обручального кольца она отказалась еще несколько месяцев назад, а это все еще продолжала носить. Но сегодня она рассталась с ним навсегда. Кроме того, Бейб, разбиравшаяся в таких вещах, еще несколько месяцев назад объяснила ей, что грушевидные солитеры от Тиффани вышли из моды, а в моде теперь обрамленные изумрудами солитеры от Картье. Как может современная женщина носить то, что устарело?