Если небо молчит - Дмитрий Герасимов

Застыл навсегда.

Оперативник тяжело опустился на землю и вытер рукавом мокрое лицо.

– Дерьмо… – сказал он тихо. – И жизнь – дерьмо, и работа – дерьмо, и я сам – полное дерьмо. – И горько сплюнул: – Немолодой, небогатый и совсем некрасивый…

По стволам сосен прыгали лучи. Люди с фонариками, громко ругаясь, продирались сквозь заросли ежевики. Блатов вздохнул и положил рядом с собой на землю револьвер. Тот самый, что не выбрасывает гильзы.

– Смотрите! – Пожарный со всех ног кинулся к дому. – Я же говорил! Я говорил, товарищ майор, что все будет хорошо!

Офицер выбросил недокуренную сигарету и поспешил за ним.

В дымящемся окне материнской спальни показались две фигуры в защитных костюмах. Спасатели аккуратно опустили на землю два бездыханных тела: одно – туго перетянутое широкой, местами расплавленной лентой, другое – в обгоревшей полевой форме спецназовца.

26

– Это в который раз уже? – поинтересовалась Робаровская. – В четвертый? Или четвертый был в Кандагаре? Я что-то сбилась со счета.

Она была в своем обычном черном костюме, только теперь вместо блузки с жабо из-за ворота выглядывала изящная серая водолазка.

Скачков усмехнулся:

– Разве это главное, Илона? Я же сказал вам: Господь отводит смерть, когда хочет что-то сказать. Хочет, чтобы мы научились слышать небо.

На нем хорошо смотрелся голубой облегающий свитер, подчеркивающий цвет глаз и достоинства фигуры. На лице остались следы от ожогов – один из шрамов пролег прямо над веком, и в этом месте у Романа больше не было брови.

– Живучий, гад, – согласился с женщиной Блатов. – Как говорится, ни огонь его не берет, ни пуля, ни злые языки.

Рыжий опер, как именинник, восседал за столом на хозяйском месте и накладывал себе левой рукой в тарелку маслины. Правая покоилась на груди – забинтованная и зафиксированная повязкой.

– Сегодня такой торжественный вечер! – Ульяна Юрьевна заметно волновалась. – Мы собрались, как самые близкие люди, за этим скромным ужином, чтобы… – Она поднесла к глазам платок. – Чтобы поздравить… То есть раскрыть…

– Ну, хватит, ма! – перебил ее Максим. – Вечно ты пускаешь слезу по делу и без дела.

Он выглядел мрачным и немногословным. Врачи только неделю назад разрешили снять бинты, и теперь Танкован привыкал к жизни без волос и с уродливыми, покрытыми безобразными язвами руками.

– Зачем перебиваешь мать? – нахмурился Семен Романович. – Понятное дело, она волнуется. А как иначе? Не каждый вечер, можно сказать, с сыном расстаемся!

– Да ничего не расстаетесь, – буркнул Максим. – Буду приезжать, навещать…

– На белом лимузине, – вставил Блатов.

– На нем, – раздраженно кивнул Танкован.

Даже после всей этой истории, которой минул уже месяц, где рыжий показал себя настоящим героем, он его недолюбливал. Тупой, закомплексованный мент, выскочка и наглец, Блатов умудрился втереться в доверие к родным и близким Максима, стать чуть ли не членом семьи!

Антошка сидел на коленях у матери и изредка бросал на Танкована осторожные взгляды. Ему недавно объяснили, что этот лысый дядя с некрасивыми руками – его папа и что в принципе он может попросить у него новый велосипед. Предложение выглядело заманчивым, но мальчуган никак не мог решиться на эту просьбу.

Маргарита время от времени убирала руки сынишки от пирожных, выложенных на широком фарфоровом блюде, и делала на ухо замечания. Она, кажется, еще более похорошела с того страшного вечера, только немного осунулась и в глазах появилась щемящая тоска. Они с сыном менее всех пострадали в том ужасном пожаре – отравились продуктами горения – это сущий пустяк по сравнению с тем, что могло произойти.

Маргарита помешивала ложечкой в розетке салат и все никак не решалась притронуться к пище – совершенно не было аппетита. Она иногда бросала на Скачкова пытливые взгляды и сама дивилась оттого, что не видит в нем Антиоха.

– Риточка, почему ты не ешь? – мигом заметила Ульяна Юрьевна. – Не нравится?

– Что вы! – Маргарита смутилась. – Очень нравится. Я уже ем. – И она поднесла, наконец, ложку ко рту.

Родители Максима дали ей кров. Она жила теперь здесь, в УЮТе, с Антошкой и сама не знала – в каком качестве.

– Мне пришлось перенести командировку на месяц, – напомнил Глузкер. – А дело между тем не терпит отлагательств.

Господин с лошадиным лицом был одет в дорогой двубортный костюм с безукоризненно подобранным галстуком. Он наложил полную тарелку тушеных овощей и теперь, вероятно, считал, что пожадничал. Гурману не понравилось блюдо.

– Да! – спохватилась Ульяна Юрьевна и повернулась к сыну: – Позволь тебе представить господина Глузкера.

– Мы вроде знакомы, – пожал плечами Максим.

– Не совсем. – Женщина лукаво улыбнулась. – Господин Глузкер является основателем и директором адвокатского бюро «Глуз энд партнерс».

– Как это явствует из фамилии, – самодовольно добавил гурман.

У Танкована отвисла челюсть.

– Как вы сказали? Директор «Глуз энд партнерс»? – он отложил в сторону вилку.

– Дорогой мой, – вздохнул Глузкер. – Вы же современный человек. Вам достаточно было ввести в любом поисковике название нашей фирмы, и вы бы получили исчерпывающую информацию обо всех ее руководителях. – Он хмыкнул. – И фамилии Михеева вы бы там не нашли.

– Мне не пришло в голову… проверять, – признался Максим. – Да и не до того было. Столько неприятностей… – Он замялся. – А кто же она была на самом деле – Татьяна Михеева?

– Мировая тетка! – воскликнул Блатов и выплюнул в кулак косточку от маслины. – В том смысле, что мировая полиция ею шибко интересовалась. – Он досадливо цокнул языком. – Покойный Мишаня – Антон Разумов – был сотрудником Интерпола. Вел нашу подругу несколько лет.

– И довел… – не к месту вставил Семен Романович.

– Интерпол? – переспросил Максим. – Мировая полиция?

– Ты будешь удивлен, мой юный друг, – развязно сказал рыжий. – Но у твоей бывшей жены несколько имен. В Польше ее знают как пани Эву Велоховску, на Украине – как Мирославу Жмых, а в России кроме Михеевой она называлась еще и Катей Соболевой. – Он фыркнул. – Простенькие русские имена и фамилии вносили путаницу. Представляешь, сколько ее полных тезок нужно перелопатить, пока выйдешь на настоящую?

– Так кто же она, эта Жмых-Михеева? – нетерпеливо спросил Танкован.

– Авантюристка, мошенница и брачная аферистка высочайшего класса! – Блатов показал здоровой рукой большой палец. – Четыре громких дела о наследстве – и три трупа. – Он снисходительно поднял бровь. – Четвертого удалось избежать. И всякий раз одна и та же схема: наследство, женитьба на молодой преуспевающей особе, несчастный случай – и безутешная вдова-миллионерша!