Агата Кристи. Английская тайна - Лора Томпсон

Именно подобные вещи делали общение с Розалиндой трудным для Агаты. Она отказывалась понимать, что в основе brusquerie, дерзости дочери, лежит желание быть если не в центре внимания матери, то хотя бы подальше от его крайней периферии.

«Поскорее истрать все деньги и возвращайся домой, — писала она из Парижа. — Ты представить себе не можешь, что за мозги у этих людей, какие глупости им приходят в голову».[353] (Мадам Лорен сводила ее с ума: «Бедная женщина, ей почти так же плохо, как мне, с той лишь разницей, что она за это получает деньги, — писала она Карло. — Она до позавчерашнего дня не знала, что моя фамилия Кристи, и всегда говорит о папе в прошедшем времени, словно его нет в живых».[354]) Розалинда спрашивала в письме, не собирается ли Агата «провести несколько дней в Париже на обратном пути. Я очень на это надеюсь, потому что у меня куча идей относительно того, что ты могла бы здесь сделать».[355] Но Агата не приехала в Париж, а вместо этого устроила дочери переезд в Мюнхен, в другую семью. В мае Розалинда писала Максу, с трудом скрывая за притворным гневом истинные эмоции:

«Пока не забыла: скажи маме, что она и впрямь свинья! Я только что получила письмо от Карло, в котором она пишет, что мама сдала Эшфилд до марта. Как она могла! Я чувствую себя абсолютно несчастной. Впервые я не смогу отметить там свой день рожденья. Это и твоя вина — с твоими вечными археологическими конференциями и прочим. Просто ненавижу вас всех, но, может, мне как-нибудь удастся это пережить.

Еще скажи маме, что сегодня я была на чае у Баронна. Баронн был ужасно мил и всем рассказывал, какая мама замечательная, как она вся лучится умом, „l’intelligence rayonne d’elle“ (я так не думаю)… Не вздумай весь июнь провести в переездах по тамошним местам. Помни: у тебя есть падчерица, которая умирает от жары, замурованная в этой Башне».

И Агате: «Не будешь ли ты любезна сообщить мне, когда собираешься домой. Кажется, ты сообщила об этом Карло, но не мне».

На следующий, 1937 год Розалинде предстояло стать дебютанткой:[356] как разведенная женщина Агата не имела права сама представить дочь ко двору (эту обязанность за нее выполнила подруга Дороти Норт), но весной она взяла ее с собой в Телль-Брак, где Розалинда делала кое-какие зарисовки на раскопках. И она, и Агата считали эти «дебютантские сезоны» чем-то абсурдным,[357] но им и в голову не приходило обойти их. «Нет нужды говорить, что ты не хочешь сейчас ехать в Аскот, — писала Агата с Шеффилд-террас. — Все в полном разгаре. Миссис действительно расстаралась! Твой танец назначен на 10 мая… Не сомневаюсь, у тебя будет такая веселая и суматошная жизнь, что к июлю ты будешь молиться лишь об одном: чтобы тебе разрешили спокойно посидеть дома со своим вязаньем! Понравится тебе или нет, я уверена, что это будет интересным опытом, и, возможно, тебе он покажется забавным!» На самом деле Агата многое делала для Розалинды, но никак не могла избавиться от шутливого тона, за которым прятала свою любовь. Купив дочери два платья, она, например, написала: «Если они тебе не понравятся, я отдам их Карло!»[358]

Розалинда была изумительно красива. У Агаты это вызывало гордость, но, вероятно, и причиняло боль — не в последнюю очередь потому, что дочь была похожа на Арчи: высокая гибкая фигура, точеное маленькое лицо. Ее портрет опубликовал на своей обложке «Татлер», назвав девушку «очень привлекательной». Ленар фотографировал ее для журнала мод, но даже эти снимки при всем великолепии натуры выдают ранимость Розалинды, затаившуюся в холодных темных глазах. Как и ее мать, она была чувствительна, глубоко привязывалась к людям, горячо любила свой дом и животных, но в отличие от Агаты у нее не было творческих способностей. Она не умела или не желала показывать свои чувства. Их нужно было уметь распознать, и в этом смысле Макс был более чуток, чем Агата. С самого начала он искренне старался подружиться с падчерицей, несмотря на то что порой та позволяла себе насмешки вроде той, про «высокого» отца. Когда она была маленькой, ему доставляло удовольствие учить ее и вкладывать в нее элементарные основы философских знаний.

У Розалинды был живой и острый ум, хотя она, судя по всему, не стремилась ни к какой карьере. После дебюта она оказалась без определенных занятий. Вместе с дочерью Дороти Норт Сьюзи, с которой они подружились, она хотела одно время стать манекенщицей (на эту идею Агата в конце концов наложила вето, поскольку та представлялась ей неподобающей, хотя это было ерундой по сравнению с тем скандалом, который разразился, когда в 1942 году Сьюзен стала жить вне брака с неким доктором. Агата безгранично сочувствовала Дороти — в некоторых отношениях она была очень консервативна). Девушки праздно проводили массу времени в лондонском доме Агаты. «Помнишь Шеффилд-террас с неизменными Роз и Сьюзен в гостиной?! И этот хаос!» — писала она Максу в 1944-м.

Кое-какие черты персонажа вестмакоттовского романа «Дочь есть дочь» списаны с Розалинды. Красавица Сара — «высокая темноволосая девушка», похожая на отца, — производит эффект «бури, налетевшей» на мирную квартиру матери, по которой она вышагивает с сигаретой в одной руке и стаканом чего-то крепкого в другой. Отношение Сары к матери, Энн, тоже знакомо: «Единственное, в чем Сара — как и все девушки ее возраста — упорствовала, так это в снисходительном равнодушии к родителям. „Не суетись, мама“, — вечно повторяют они».

Сара — разрушительная сила в судьбе матери, она становится между Энн и мужчиной, за которого та хочет выйти замуж. Энн не может ей этого простить; она побуждает Сару выйти замуж за человека, который ни при каких обстоятельствах не может сделать ее счастливой, она даже проходит через период настоящей ненависти к дочери. Сара воистину «темпераментное создание», но Агата показывает, что она в то же время очень уязвима и страшно боится быть вытесненной из сердца матери. «Я не хочу быть самостоятельной. Я хочу быть с тобой. Не отсылай меня, мама». Как обычно, когда Агата пишет от имени Мэри Вестмакотт, она замечает то, что предпочитала игнорировать в реальной жизни; не в последнюю очередь и истинный характер дочери. «В ней есть твердость», — говорит мудрая старая дама Лора Уистабл. К тому времени, когда была написана книга, Розалинде пришлось это доказать.

Когда началась война, она была в Гринвее и не спеша раздумывала о том, чем бы заняться. Первые подозрения, что в воздухе носится нечто еще, появились весной 1940-го, когда Агата стала замечать огромное количество сигаретных окурков рядом с настенным телефонным аппаратом, с которого можно было вести секретные разговоры. Тем не менее для нее стало шоком, когда Розалинда в своей обычной небрежной манере объявила, что через несколько дней выходит замуж за Хьюберта Причарда из Королевского полка валлийских стрелков. Она познакомилась с Хьюбертом, который в свои тридцать три был всего на десять лет моложе Агаты, когда его приписали к воинскому подразделению Джека Уоттса. Хьюберт приезжал в Эбни, а также в Гринвей вместе с Мэдж. У него самого был большой чудесный дом, Поллирэч в Гламоргане (хотя в то время там еще прочно сидела его мать), и по всем статьям он был исключительно приятным человеком. Кое-кто утверждал, что Розалинда так внезапно выскочила за него, потому что решительно не знала, что с собой делать; другие говорили, что она искренне влюбилась в него и ожидала, что жизнь их будет очень счастливой. Вероятно, в обоих предположениях есть доля истины. Так или иначе, 11 июня 1940 года состоялась тихая быстрая свадьба, и Агата написала Эдмунду Корку из отеля «Гроувенор» в Честере, что Хьюберт «очень мил и она рада, что все так случилось».