Цветущий сад - Маргарет Пембертон

На «Кезию» переправили несколько ящиков шампанского. Шеф-повар отеля тоже перебрался туда для подготовки небывалого банкета. Отец прислал Нэнси полную оптимизма поздравительную телеграмму. Поздравление от Вира было трогательным. Костас прибыл лично, но без Мадлен. Его новой спутнице было не более восемнадцати. Бессбруки отменили свои отпуска и приехали на церемонию, так же как Санни и Джорджиана Монткалмы. Чарльз, обосновавшийся со своим флотом на Мальте, не мог приехать, не прислал свои наилучшие пожелания в таких экспансивных выражениях, которые, как уверяла Джорджиана, были совершенно ему несвойственны.

Чарльз не был склонен к бурному проявлению эмоций. Джорджиана сообщила Нэнси по секрету, что, судя по тому, как он с ней обращался, он любил ее, хотя ничего не говорил об этом. Он считал любовные признания непристойными и вульгарными.

Князь Васильев прибыл с хорошенькой невестой-итальянкой, а Джованни Ферранци бросил свою работу на вилле в предместьях Рима и поразил всех, объявив о своем намерении принять участие в церемонии бракосочетания.

«Кезия», украшенная цветами, выглядела как плавучий сад. Восемнадцатого октября, спустя десять месяцев после первой встречи, Нэнси Ли Камерон, в девичестве О'Шогнесси, обвенчалась с Рамоном Санфордом.

— Я был бы рад снова быть поближе к тебе, — посетовал Рамон, когда они с трудом танцевали под музыку Кола Портера.

Нэнси усмехнулась:

— Я, наверное, выгляжу самой нелепой невестой. Чувствую себя как гиппопотам. Я даже не могу держать перед собой букет роз. Они упираются в малыша.

— Ты думаешь, он должен оставаться спокойным, когда его родители женятся? — с улыбкой сказал Рамон. — Он крутится там, под этим белым шелковым платьем, чувствуя, что все смотрят на него.

— Сейчас не крутится, — сказала Нэнси. — Он необычно спокоен.

— Видимо, ему не очень-то хорошо сейчас.

— Возможно. — Нэнси слегка нахмурила лоб.

Гости пили вино, закусывали, танцевали и смеялись.

— Рамон… — нерешительно сказала она.

— Да, миссис Санфорд.

— Рамон, я не уверена, но мне кажется, малыш просится наружу.

Рамон перестал танцевать и с ужасом посмотрел на нее:

— Не может быть. Он должен появиться только через месяц!

Лицо Нэнси исказилось от боли.

— Знаю, дорогой, но думаю, ему никто не говорил об этом.

Заиграли фокстрот. Бобо и Хасан целовались и смеялись, будто только что поженились, а ведь пошел уже третий месяц их супружеской жизни.

— Должно быть, ты ошибаешься. Ты выпила слишком много шампанского.

Нэнси крепко сжала его руку.

— Нет, он…

— Что он?

— Хочет выйти на свет.

— О Боже! — Вид ее искаженного лица свидетельствовал, что она говорила правду. Рамон обхватил ее, чтобы поддержать.

Она мягко оттолкнула его.

— Не делай глупостей, дорогой. Я могу идти. Дети не рождаются за пять минут.

— Я отвезу тебя в отель, — сказал он решительно.

Подвыпившие гости весело набросили на шею Рамона венок из цветов. Новая подружка Костаса возбужденно жестикулировала длинным нефритовым мундштуком. Венеция надула губы, так как Феликс отказался танцевать очередной танец, и устремилась в объятия Санни, заявив, что желает веселиться!

Никто не заметил исчезновения невесты и жениха. Рамон был обескуражен, поторапливая Нэнси. Ее белая вуаль развевалась на ветру. Они спустились по трапу и сели в автомобиль. Нэнси улыбнулась, видя его беспокойство, но тут же чуть не задохнулась от нового приступа боли в спине и внизу живота.

— О Боже! — Лицо Рамона исказилось от муки. — Я не представлял, что так будет. Я хотел пригласить гинеколога… сиделок…

Нэнси крепко сжала его руку.

— Слишком поздно, дорогой. Если шофер не поспешит, я рожу прямо в машине.

Лицо Рамона побелело.

— Ты не можешь попросить малыша подождать? Ты способна идти самостоятельно?

Они уже были у входа в отель. Схватки повторялись каждые пять минут. Верити потребовалось двадцать четыре часа, чтобы явиться на свет, но малыш Рамона, казалось, собирался появиться через двадцать четыре минуты.

— Роды начались! — крикнул Рамон перепуганной Марии и побежал за доктором Оливейрой, настолько взволнованный, что даже не догадался позвонить ему.

Нэнси пронзила боль от очередной схватки. Когда ей стало чуть полегче, она быстро сказала Марии:

— Помоги мне снять платье и надеть ночную рубашку. Осталось мало времени. О!.. — Они переждали сильную боль. Белое свадебное платье было разорвано и отброшено в сторону.

Едва Мария ухитрилась быстро натянуть ночную рубашку, как начался новый приступ, такой сильный, что Нэнси громко закричала.

В комнату вбежали доктор Оливейра, Зия и Рамон.

— Выйдите! — сказал Оливейра Рамону.

— Какого черта! — возмутился Рамон и взял за руку Нэнси.

Доктор Оливейра решил, что лучше не спорить, да на это и не было времени.

Зия незаметно вышла из комнаты. Это был ее первый внук. И внук Чипса. Она много лет уже не молилась Богу и, вернувшись в свои апартаменты, сделала это со страстностью истой католички.

— Мой саквояж, — обратился Оливейра к Марии. — И положи полотенца на простыни, да побыстрее, милая!

На этот раз боль стала невыносимой. Колени Нэнси были раздвинуты, рубашка задрана на живот. Она изо всех сил сжимала руку Рамона, свою единственную надежду. Нэнси посмотрела ему в глаза, темные и измученные на побелевшем лице. Куда подевался его золотистый загар? Почему он так испуган? Он все узнал? Догадался?

Началась очередная схватка, еще более болезненная. Ее ногти впились в его ладонь. Она попыталась что-то сказать ему, но у нее вырвался только страшный животный крик. Она видела лицо доктора Оливейры, напряженное и озабоченное. Он даже не надеялся, что Нэнси сможет доносить ребенка до положенного срока. Но она прекрасно справилась с этим. Боль опять пронзила Нэнси. Младенец стремился наружу, разрывая ее на части.

— Дышите глубже! — советовал доктор Оливейра. — Глубже!

И Нэнси дышала. Больше она ничего не могла делать. Она была разорвана пополам. У нее отошли воды, и на постель с криком выскользнул ребенок. Лицо Рамона пылало от радости. Он обхватил плечи Нэнси и приподнял ее, чтобы она могла видеть чудо, которое дрыгало ножками и кричало. Крошечные ручки были сжаты, глазки закрыты, темные волосики прилипли к голове.

— Девочка! — сказала Нэнси слабым голосом. — Девочка!

— Может быть, вы выйдете, пока я займусь миссис Санфорд и младенцем? — сказал доктор Оливейра.

— Ни в коем случае! Это моя жена и мой ребенок, и я останусь! Разве она не красива, Нэнси? Разве она не очаровательна?