Булочник и Весна - Ольга Покровская

– А ну-ка стой! – крикнул я и быстро зашагал к нему. Кирилл обернулся и встал на крыльце. – Иди сюда! – махнул я. – Да не бойся! Хорошую вещь скажу!

С сомнением он двинулся мне навстречу. Под фонарём мы пересеклись, и я, по возможности кратко, рассказал ему про Илью – про его маму, сердце, квоты и прочее. Требование моё к Кириллу было простое: раз уж он в медицине, пусть докапывается любыми путями и устраивает её в нормальное место, чтобы всё сделали хорошо, правильно.

Поначалу он слушал меня как-то ошалело, пару раз нервно сощурил глаза – словно старался проморгать меня, как страшный сон. А потом до него дошло.

– Я всё сделаю! – сказал он и с нарастающим оживлением, почти радостью, прибавил: – Всё понял, всё сделаю, не волнуйтесь! У меня даже есть с кем поговорить. Только мне бы ваши исследования, всё, что есть, чтобы уже разговор был предметный!

Я понимал, что крепко его озадачил. Но, в конце концов, Кир, нам же надо как-нибудь исцелить твой комплекс вины! Побегай, милый, вот увидишь, тебе станет легче!

Почти физически я чувствовал, как трепещет сейчас в Кирилле надежда на возвращение чистой совести, с каким воодушевлением он преодолевает свою гордую скромность и настойчиво просит об услуге какого-то там студенческого приятеля. И всё получается. И что-то прекрасное… скажем так, «радость искупления» пронизывает душу и тело! Кир, я прямо тебе завидую!

80 Несостоявшееся свидание

На следующее утро я проснулся с волшебным чувством: в буране страстей и опасностей проклюнулось что-то живое – пастушья сумка или зверобой. Порывшись в богатом вчерашнем дне, я вспомнил: Кирилл обещал помочь! – и, не задумываясь, вызвал номер Ильи.

Он подошёл не скоро – наверно, вытирал измазанные руки. А когда услышал мой рассказ о том, как всё вышло, рассмеялся. Не знаю, что было в его смехе. Облегчение? Усталость? Удивление, что такими чудными тропами бродит жизнь?

Распалённый первой удачей дня, я оделся и вышел на улицу. Ну и пахло же там, я вам скажу, – весной, февральской масленицей! Это Коля топил, и лесной, берёзовый дым сдувало ровнёхонько на меня. С неба лился огонь весны. Я подставил лоб под солнечный прицел и почувствовал, как тепло прожигает дырку. Мысли плавятся, утрачивая остроту, и в сердце заливается радость.

Желая подкрепить нарождающийся оптимизм, я позвонил родителям, и не ошибся. Мама была в превосходном настроении и сообщила, что уже говорила с Лизкой. Сегодня суббота, до обеда Кирилл работает, а потом они все вместе поедут покупать кошку! Лиза хотела взять из деревни белую кошечку, но её убедили, что лишать животное вольной жизни немилосердно, лучше купить котёнка.

Решение было спонтанно принято вчера ночью и по телефону согласовано с мамой. Предполагалось, что кошка поживёт пока у моих – неизвестно ведь, как её встретит старая собака Кирилла.

«В общем, выторговала-таки своей крепостью!» – подытожила мама.

Пристукнутый солнцем, чувством счастливого поворота жизни, я вышел на улицу и огляделся. Милое, давно забытое зрелище ждало меня на том конце деревни: возле тузинского забора краснела запотевшей брусничиной машина Николая Андреича. Поднакренившись, она стояла на льдистой дороге, самого же хозяина не было видно. Скрипя по схваченной морозом снежной корке, я подошёл и осмотрел его старую клячу. Во всяком случае, она больше не была битой: Тузин поменял наконец дверь и крыло. Пока я оглядывал машину, из калитки показался и сам хозяин – красивый, бодрый, вовсе и не сутулый, словно жизнь вбила ему меж лопаток кол с перекладиной и растянула плечи. Он был в чёрном пальтишке и вольнодумных рыжих штанах, напоминавших чем-то наряды Пажкова. Из-под воротника торчало высокое «горло» свитера. Где вы, белые сорочки, строгие, как тетрадь, прозрачные, как лепестки жасмина? Да вот же – плывём облачками по небу Старой Весны! А шинель? Пожухшей травой лежит в полях, воротник на припёке скоро выпростается из-под снега!

– А, Костя! И вы тут как тут! – воскликнул он. – А я за Мишей! Он с родителями моими на недельку улетает. Еду к нам сегодня, смотрю – территорию убирают. А фонарей-то понатыкали! И знаете, что подумал: и хорошо! Это ведь в конце концов пошлость – отвергать эпоху! Узнаю тебя, жизнь, принимаю! И приветствую…

Тут наконец судорога оптимизма сошла с лица Николая Андреича. Улыбнувшись со старой печалью, он протянул мне руку:

– Боже мой, какая же тут у нас вокруг синева и разруха! Я как с войны вернулся!

– Ну, рассказывайте, – сказал я, пожав его холодную худую ладонь, по которой соскучился.

Серые, чуть присыпанные коричневой галькой глаза Тузина заскользили.

– А что рассказывать? – повёл он плечами. – Наберите меня в Интернете – почитайте, что пишут, порадуйтесь за друга. Только на спектакль не вздумайте приходить! Там у меня вместо Мотьки – барышня с подиума, в прозрачной сорочке. Такая, Костя, стыдоба, зажмуриться и провалиться!

На этих словах Тузин качнул головой, словно не веря, что с ним могла произойти подобная неловкость. Впрочем, тут же ободрился:

– Зато вот квартирку снял! Дивную, в модном чердачке! Чистые пруды по расценкам спальных районов! Мамина подруга захотела сдать, а посторонних пускать боится. Ну а я-то свой! Думал, буду пока своих на выходные привозить, пусть обвыкаются. А Миша год закончит – и переедем. Школу найдём хорошую. Ирину пошлём на какие-нибудь курсы – пусть себе чайники разрисовывает, лишь бы не маялась. И что вы думаете? – Он мельком обернулся на калитку и понизил голос: – Нет и нет! Даже смотреть не захотела. А сегодня и вообще на порог не пустила. Я стучу, а она через дверь: жди, мол, во дворе. Мол, вот уеду в Горенки, тогда и будешь хозяйничать, а пока тебе тут места нет. А? Как вам?

И Тузин жалко улыбнулся.

Я не знал, что и сказать. Два брата, стояли мы под солнцем Старой Весны. Где-то рядом, метрономом к синичьей песне, стучала капель. Колины берёзовые дрова кружили голову.

– Ну а у вас-то, Костя, что? – спросил Тузин. – Давно я к вам не заходил, не угощался поэтическим пирожком!

– Да некуда уже заходить, – усмехнулся я и рассказал, насколько это было возможно без упоминания Пети, про то, как нас закрыли.

– Ах, какая неприятность! – воскликнул Тузин, сокрушённо выслушав мой рассказ. – Не скажу, что беда. Но неприятность фирменная – русская! Хрен с крапивой, который не выведешь! Но вы, Костя, всё-таки не расстраиваетесь! Я знаете как предлагаю вам на это взглянуть? Перебравшись в Старую Весну, вы получили кусочек родной земли. Ведь так? Вы получили несколько великолепных людей в придачу! Не будем скромничать – великолепных! Разумеется, за такую гору благодати судьба кое-что списала с вашего счёта. Вы находите это несправедливым?

– Нахожу справедливым, – кивнул я.

– И потом, – продолжал он, вдохновляясь, – вам знакомо такое понятие: «разделить судьбу»? Не всегда можно победить. Иногда надо просто умереть вместе. Видите ли, Костя, человек может храбро сражаться, но не всегда это дуэль. Иногда это такая общая сеча, и как бы ты ни был храбр, тебе приходится разделить участь армии. Расслабьтесь! Убиты – так лежите. Между прочим, я давно заметил, ваша булочная очень подходит для рая. На том свете я к вам туда непременно зайду!

Я кивнул и прикинул, кто ещё зайдёт в мою булочную на том свете. От беглого этого взгляда мне стало спокойнее на душе.

– Ну так что же? Значит, теперь в Москву? – спросил Тузин, взглядывая на меня ободряюще. – Здесь-то вас уже ничего не держит!

Я пожал плечами.

– Как приедете – сразу звоните! Пересечёмся с вами где-нибудь в центре, за кофейком! Будем общаться. Главное – не пропадайте! Я вас поддержу всемерно, – и он с уверенностью первопроходца, по чьим стопам мне предстояло идти в столицу, тронул моё плечо.

Я хотел поблагодарить его, но тут на крыльце стукнула дверь и чужие женские шаги зацокали по дереву ступеней. Дружно мы с Тузиным поглядели в сад – на дорожку вышла Ирина. Я швырнул сигарету в снег и уставился: нет, погодите! Разве Ирина? Что за Ирина!

Она шла неторопливо, словно нарочно давая нам разглядеть свершившееся с нею преображение. Ирина состригла косы! Бледное, как фон старой фрески, золото её волос было изрядно подапельсинено. Вечные одеяния – платки и шали – заменил деловой костюм, тёмно-синий в полосочку, видный под расстёгнутым пальтецом – лёгким, в масть сегодняшнему неожиданно весеннему дню. Вскинутый подбородок, балетные ножки. Пленительная молодая женщина, вполне современная, к тому же отчётливо сознающая свою прелесть, выступила за калитку и насмешливо оглядела нас.

– Матушка, где это ты так обгорела? – ахнул Тузин, ослеплённый её оранжевой стрижкой.

– Там же, где и ты. Во грехах! – бойко отозвалась Ирина и пошла прямиком к машине – закинуть Мишин рюкзак. – Чемодан на крыльце! – обронила она не поворачивая головы.

Тузин потрясённо вошёл в калитку и двинулся к дому. Когда он достаточно отдалился, Ирина шепнула: