Европа перед катастрофой. 1890-1914 - Барбара Такман

Асквит формально предложил парламентский билль в феврале 1910 года, сопроводив его предупреждением: если лорды не примут законопроект, то он посоветует короне предпринять определенные шаги. Затем последовали переговоры, закулисные интриги, попытки оказать давление или повлиять советами на короля, межпартийные и внутрипартийные сделки, обмены визитами и консультациями в особняках и сельских резиденциях, совещания с архиепископом Кентерберийским. Почти незаметно и без проблем бюджет приняли, как Лансдаун и обещал, что это произойдет в случае победы либералов. О бюджете забыли, его место заняли парламентский билль и нелепая идея о пятистах «кукольных» пэрах. Хотя проблема отнимала уйму времени и усилий короны, министров, оппозиции, она, в сущности, была подложной. В отличие от дела Дрейфуса, она не затрагивала кардинальных вопросов отстаивания прав человека и справедливости. Либералам мешала жить предоставленная лордам возможность разрушать замыслы палаты общин, хотя Герберт Сэмюэл чистосердечно признавал: «Они утвердили почти все наши социальные законодательства». Исключение составили билли об образовании и лицензировании торговли алкоголем: один из них являлся смесью компромиссов, никого не удовлетворявших, а другой – вряд ли имел столь принципиальное значение, чтобы из-за него ломать копья и конституцию. Либералы разъярились только для того, чтобы отомстить за неуспех своих программ и унижение перед ирландцами. Они считали свои действия оправданными, потому что видели в палате лордов, как говорил Мастерман, институт, «соглашающийся на перемены, которые ему не нравятся, только под воздействием страха»: «Этот институт практически ничего не делает, а только модифицирует, проверяет или уничтожает результаты труда других людей. Он не выдвинул ни одного конструктивного предложения, которое помогло бы людям справиться с трудными проблемами».

Консерваторов же побуждало проявлять столь же яростную непримиримость желание сохранить последние оплоты привилегий. Лишиться права вето или большинства в палате лордов означало бы для них утерять возможность ставить преграды на пути наступающих классов. Они воспринимали обретение власти простонародьем, писал Мастерман, разделявший эту точку зрения, как начало «великого потопа». «Им наша цивилизация представлялась лоскутком земли, уцелевшим в вечности и каким-то чудом сохранявшимся из десятилетия в десятилетие», а внезапная активизация народных масс – набегом толпы на прекрасный тихий сад, «срывающей с корнями цветы и разбрасывающей повсюду обрывки бумаги и разбитые бутылки». Но сила их противодействия была слаба из-за раскола в рядах. Как лидер партии, Бальфур придерживался политики недопущения того, чтобы появилась армия новых пэров, способная оседлать палату лордов перманентным либеральным большинством. Это, по его мнению, было бы равнозначно «революции». Утрату права вето, то есть согласие с парламентским биллем, он считал меньшим злом. Против такого решения проблемы выступала группа «дайхардов», твердолобых консерваторов, присвоивших себе название знаменитого полка. Ее гордостью и символом был «задира-петух древней бойцовский породы»80 лорд Холсбери, а инициативным и деятельным организатором – лорд Уиллоби де Брук, девятнадцатый барон в роду, один из восемнадцати членов палаты лордов, чей наследственный титул был создан еще до 1500 года. Прежде он служил в палате общин и, помимо острого политического чутья, обладал «неуемной энергией, красноречием и чувством юмора». Сорокадвухлетний обаятельный барон унаследовал консерватизм отца, который, умирая, просил сына не допустить, чтобы «на охоте для каких-либо целей использовали автомобили», и прадеда, который «неустанно голосовал против закона о реформе избирательной системы» и «много раз стоял насмерть, защищая существующий порядок». Уиллоби де Брук считал, что индустриализация и демократия «оказывают ужасное влияние на нацию», говорил охотничьими и скаковыми метафорами и, как паратая гончая, собирал отовсюду «бэквудсменов». А лорд Холсбери в специальных посланиях к ним требовал «твердо отстаивать конституционное наследственное право и решительно отвергать любые попытки растоптать его».

В разгар политических маневров вокруг монаршего двора внезапно и неожиданно умер король Эдуард. Самые отъявленные тори объявили причиной его смерти нечестивость правительства, а либералов – цареубийцами. Казалось, что нарушился весь жизненный уклад, а общество лишилось привычной опоры. Однако в народе каким-то образом сохранялась вера в то, что бастион монархии по-прежнему надежно защищает Англию от перемен и внешних угроз. Приобрела широкую популярность песенка 81 из эстрадного представления «Проделки Пелиссье» (Pelissier’s Follies), появившегося в 1909 году:

Не будет войны,Пока у нас есть такой король, как добрый король Эдуард,Не будет войны,Потому что он ненавидит такого рода вещи!Матерям не надо тревожиться,Пока у нас есть такой король, как добрый король Эдуард.Мир с честью —Такой у него девиз.Боже, храни короля!

Когда он умер, многие думали, что теперь наступят тяжелые времена. «Мне всегда казалось, – говорил один почитатель Эдуарда, – что только он способен поддерживать все в должном порядке»82.

В стихотворении по случаю кончины монарха поэт-лауреат83 призвал англичан прекратить «междоусобицы» и «норовистые капризы» и объявить «Божий мир». Стремясь оградить нового короля от превратностей кризиса, партии согласились попытаться достичь урегулирования на конституционной конференции с участием лидеров всех четырех сторон, включая Асквита, Ллойда Джорджа, Бальфура и Лансдауна. Они провели двадцать одну встречу летом и осенью 1910 года фактически в пустых дебатах и дискуссиях, попытались договориться о проведении референдума и лишь окончательно «потопили» гомруль. Конференция по крайней мере доказала, что парламентский билль вовсе не является фундаментальной проблемой, а государственные мужи просто-напросто не могут или не хотят прекратить борьбу. Попытался сделать это реалист Ллойд Джордж. О принципах на время можно было позабыть, и он предложил Бальфуру сформировать коалицию, которая, освободившись от давления экстремистов с обеих сторон, могла бы разрешить обе проблемы: и вето, и ирландского гомруля. В действительности он заинтересован в создании новых пэров не больше Бальфура, признался он честно, объяснив: «Если смотреть в будущее, то я знаю, что наши славные бакалейщики 84 отнесутся к социальным реформам так же враждебно, как и ваши бэквудсмены». Если, как полагают, Ллойд Джордж сделал предложение Бальфуру, не поставив в известность Асквита, то, возможно, он намеревался скинуть премьер-министра, что и было сделано им через шесть лет. Когда Асквита проинформировали о предложении, он не поддержал и не осудил его, следуя своему правилу – «поживем, увидим».

Исходя из того что британская система правительства построена на балансе взаимных сдержек и противовесов двух партий и коалиция понадобится только в экстремальных ситуациях, таких как война, Бальфур отказался. В действительности он не верил в то, что либералы смогут уговорить короля дать им необходимое обещание, и в любом случае Бальфур находил меньше «реального общественного вреда» в парламентском билле, чем в создании пэров. Кроме того, он рассчитал: если достаточно консервативных пэров воздержатся от голосования, то число новых пэров будет сведено до минимума, позволяющего предотвратить «революцию» либерального большинства.

Когда ничего толкового не получилось ни с конференцией, ни с коалицией, объявили всеобщие выборы в декабре 1910 года, вторые за год. В условиях несокрушимой апатии публики результаты, за исключением потери либералами двух мест, были аналогичны итогам предыдущего голосования. «Страну так мало волнует проблема исчезновения палаты лордов, – писал Уилфрид Блант, – что она вряд ли из-за этого поднимет революцию».

Перед выборами Асквиту все-таки удалось добиться судьбоносного обещания произвести новых пэров от короля Георга, сбитого с толку разноречивыми советами и аргументами. Многих ужасала перспектива как размывания наследственного пэрства Англии «батальоном пэров, титулованных в срочном порядке», так и выслушивания издевательских насмешек и хихиканья монархий Европы. Как бы то ни было, правительство решило действовать: во‑первых, процесс уже пошел и его было трудно остановить, а во‑вторых, когда дело дойдет до принципов, то лорды предпочтут утратить право вето, а не уступать место господам из среднего класса. На каком-то этапе этого занимательного процесса Асквит составил (или ему составили) список из 250 имен 85 для оптового пожалования дворянства, который включал сэра Томаса Липтона, но в целом не заслуживал насмешливого замечания Ллойда Джорджа по поводу «славных бакалейщиков». В списке, помимо Липтона, значились: шурин премьер-министра Гарольд Теннант и его обожатель и будущий биограф Джеймс Спендер, а также сэр Эдгар Шпейер, Бертран Рассел, генерал Баден-Пауэлл, генерал сэр Айан Гамильтон, юрист сэр Фредерик Поллок, историки сэр Джордж Тревельян и Джордж Пибоди Гуч, южноафриканский миллионер сэр Абе Бейли, Гилберт Мюррей, Джеймс Мэтью Барри, Томас Харди и Энтони Хоуп, автор «Узника Зенды».