Могучая крепость - Дэвид Вебер

«И совсем не похоже, чтобы у тебя был лучший почерк в мире, Тиман», — напомнил он себе.

И это было очень близко к правде. К счастью, он как раз заканчивал. Он хотел позволить мыслям крутиться в его мозгу ещё примерно денёк, прежде чем он облечёт их в окончательную форму. И ещё была пара отрывков из Священного Писания, вставку которых ему нужно было обдумать. Как правило, он старался не перегружать свои проповеди слишком большим количеством цитат Священного Писания, но…

Его мысли резко оборвались, так как тяжёлый матерчатый мешок опустился ему сзади на голову.

Полнейший шок обездвижил его на один удар сердца… но этого было достаточно, чтобы тот, кто сумел бесшумно проникнуть в кабинет и оказаться позади него так, что он ничего не услышал, туго затянул горловину мешка у него на шее. Он начал тянуться вверх и назад, выгибаясь, чтобы выпрыгнуть из кресла, но затем остановился, так как его горла чуть ниже края мешка коснулась холодная, острая сталь.

— Издай хоть один звук, — прошипел голос ему в ухо, — и я перережу твою гребаную глотку прямо сейчас!

Он замер, с бешено колотящимся сердцем, и кто-то тихо рассмеялся. Это был уродливый, голодный звук.

— Вот так лучше, — сказал голос, и теперь он знал, что их было по крайней мере двое, потому что он не принадлежал человеку, который смеялся. — А сейчас ты пойдёшь с нами, — продолжил голос.

— Нет. — Хаскенс был удивлён тем, как спокойно и твёрдо прозвучало это слово. — Давай, режь, если это то, для чего ты здесь, — продолжил он.

— Если это то, чего ты хочешь, — сказал голос. — Конечно, если ты этого хочешь, нам так же придётся перерезать глотку той сучке наверху, не так ли?

Сердце Хаскенса замерло.

— Ты же не подумал об этом, да? — усмехнулся голос. — Теперь ты не такой самоуверенный, долбанный предатель?

— Я был кем угодно в своей жизни, — ответил Хаскенс так спокойно, как только мог, с ножом у горла и страхом за свою жену в сердце, — но никогда не был предателем.

— Я смотрю, ты ещё и лжец, — проскрежетал голос. — Вот так сюрприз! Но в любом случае, ты идёшь с нами — сейчас же. — Нож надавил сильнее. — Или не идёшь?

Хаскенс на мгновение замолчал, а затем заставил себя кивнуть.

* * *

Тиман Хаскенс понятия не имел, как долго он просидел привязанным к стулу.

У него было лишь смутное представление о том, где он может находиться. Они привезли его сюда в грузовом фургоне, спрятанного под брезентовым чехлом, с мешающим видеть мешком на голове. Он не думал, что они таскали его достаточно долго, чтобы действительно покинуть город, хотя не мог быть в этом уверен. Он подумал о том, чтобы закричать, несмотря на то, что вряд ли кто-нибудь бродил по улицам столицы, чтобы услышать его в такой поздний час, но его похитители заткнули ему рот кляпом после того, как связали, и голос с ножом всё время сидел на корточках у его головы.

По звуку, который издавали колеса фургона, когда они, наконец, достигли места назначения, и по звуку чего-то похожего на тяжёлые раздвижные двери, он заподозрил, что находится где-то на складе. По-прежнему было достаточно таких, что стояли без дела и пустовали после черисийской осады, и этот казался довольно большим. Он был уверен, что он окажется достаточно большим, чтобы никто за его стенами не мог услышать ничего из того, что происходило внутри.

Он проводил время, безмолвно читая Священное Писание. Знакомые отрывки помогали, но даже они не могли растворить холодный, замёрзший комок в животе. Характер его похищения и угроза Дейлорс слишком много рассказали ему о людях, стоящих за этим, а он был лишь простым смертным. Были пределы количеству страха, которое даже самая сильная вера могла свести на нет.

Без сомнения, они оставили его здесь, брошенного и одинокого, чтобы позволить этому страху подействовать на него. Он хотел бы сказать, что эта стратегия не сработала, но…

Внезапно позади него открылась дверь. Он окостенел, мышцы его напряглись, а затем болезненно заморгал от света, так как мешок с его головы наконец-то сорвали.

Мгновение спустя он понял, что свет на самом деле был не таким ярким, как это показалось его привыкшим к темноте глазам. Им потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть, а затем его взгляд сфокусировался на жилистом, темноволосом, кареглазом мужчине, стоявшего перед ним, скрестив руки на груди. Мужчина был, вероятно, по меньшей мере на двадцать лет моложе Хаскенса, с сильно изуродованной шрамом щекой. Это было похоже на старый ожог, и даже сейчас Хаскенс почувствовал укол сочувствия к тому, какая травма могла оставить такой глубокий и уродующий шрам.

— Итак, — сказал человек со шрамом на лице, и сочувствие Хаскенса внезапно испарилось, так как он узнал голос из своего кабинета, — вы успели насладиться своей небольшой тихой медитацией, отче?

Его насмешка превратила церковный титул в непристойность, и Хаскенс почувствовал, как его собственные глаза посуровели в ответ.

— На самом деле, — он заставил себя сказать спокойно, — успел. Ты мог бы когда-нибудь сам попробовать это, сын мой.

— Я не твой «сын», долбанный ты предатель! — прорычал человек со шрамом на лице. Его руки резко разжались, а правая рука упала на рукоять уродливого ножа, висевшего в ножнах на поясе.

— Возможно, и нет, — сказал Хаскенс. — Но любой человек — сын Матери-Церкви и Бога… если только он сам не решит им не быть.

— Как и ты, — прошипел человек со шрамом на лице.

— Я не выбирал ничего подобного. — Хаскенс встретил уродливый, ненавидящий взгляд другого мужчины так твёрдо, как только мог.

— Не лги мне, ублюдок! — Человек со шрамом на лице вытащил клинок на четверть дюйма из ножен. — Я сам сидел в твоей долбанной церкви. Я слышал, как ты изрыгал грязь в адрес Матери-Церкви! Я видел, как ты лизал задницу проклятым Шань-вэй черисийцам и этим трусливым дуракам из «Регентского Совета»!

— „Никто так не слеп, как те, кто не хотят видеть“, — тихо процитировал Хаскенс.

— Не смей цитировать мне Писание! — Голос человека со шрамом на лице резко повысился, но Хаскенс просто пожал плечами, насколько мог,