Царь Грозный - Наталья Павлищева

Маленький Федя – мальчик очень серьезный. В боярском доме детей полно, у Семена Ивановича родичей немало, но Федя выделялся среди всех своим внимательным взглядом и постоянным старанием все обустроить. Если остальные могли разбросать игрушки, то мальчик их собирал, складывал, в играх всем распределял роли. Взрослые дивились – даже старшие дети маленького Федю слушались.

А еще в храме не по сторонам глазел, а внимательно слушал все, что говорил священник. Это тоже изумляло родителей, особенно когда Федя принялся расспрашивать о Деве Марии и младенце Иисусе. Заставил пересказать историю его рождения и смерти на кресте несколько раз и после того долго молчал. А потом вдруг спросил у матери, отдала бы она его вот так же? Боярыня Варвара широко распахнула глаза и в ужасе замахала на сынишку руками:

– Что ты, Федя, господь с тобой!

Не отдала бы, решил для себя мальчик и не понял, рад он этому или нет.

Повзрослев, Федор стал еще более серьезным, он рано принялся учиться буквицам и счету, потом помогать отцу распоряжаться холопами и хозяйством. Также рано пошел на службу, но вынужден был ее оставить. Не потому, что был бестолков или ленив, а потому, что пришло правление Елены Глинской с родичами и опала легла на семью князей Старицких, которым служили Колычевы. Дядя Иван Умной-Колычев был в думе у князя Андрея Ивановича Старицкого, за что попал в тюрьму. Троюродные братья Андрей Иванович и Гаврила Владимирович в Москве были биты кнутом и после казнены.

Не было внуков у Степана Стенстуры Колычева, те сыновья, что женились, все бездетны, а Федор и не мыслил семью заводить. Может, потому Степан Иванович так холил-лелеял маленького княжича Юрия? Позже будут племянники у Федора Степановича, которые вместе с остальными его родственниками горько поплатятся за родство с опальным митрополитом Филиппом Колычевым.

Федор служил правителям честно, но с тяжелой душой переносил нововведения молодой княгини Елены. А уж когда после смерти князя Василия на Русь пришла беда, точно замкнулся, все больше в церкви да за книгами, ему не по нутру с ряжеными прихвостнями новой правительницы прыгать. Отец беспокоился, на Федора отчего-то косо поглядывал Телепнев, как бы бедой не обернулось. Потому, когда однажды сын невзначай завел разговор об иночестве, не сказал ни да, ни нет. А тот, видно, все чаще о таком задумывался.

Однажды пришел из храма сам не свой, задумчивый, но будто просветленный. Отцу бы спросить, но не до того, другим занят. Маленького княжича Юрия на коня бы сажать пора, а тот едва сам ногами двигает, вот и измышлял Степан Иванович, как ему исхитриться, чтоб глупые болтуны лишнего не заметили…

А Федор услышал в проповеди слова, которые сколько раз уж сам читал, но вот не задевало же! О том, что нельзя служить двум господам. Видно, время пришло, понял, что либо Господу служить, либо жестокой правительнице с ее полюбовником. А тут вдруг весть о гибели дяди и троюродных братьев!

Когда Степану Ивановичу сказали, что сын Федор исчез неведомо куда, никого не предупредив, он только рукой махнул:

– Пусть по себе жизнь выбирает…

Домашних подивило спокойствие, с которым отец отнесся к пропаже сына, заподозрили, что знает что-то, но тот молчал, молчали и остальные. Да и боярыня Варвара не суетилась и не ахала, а ведь времена страшные, мало ли что…

Федор действительно бежал куда глаза глядят, хотелось уйти от мирской мерзости в дальнюю обитель, чтоб не вспоминать о разгульной Москве и ее правительнице, не уберегшей вдовью честь. Только куда идти? Поддался своему движению души, ушел в чем стоял, а о том, как и куда пойдет, и не думал, полагался на волю Божью.

Конечно, не просто так мерил версты Федор Колычев, он шел к Студеному морю, где, точно знал, есть Соловецкая обитель. Слышал, что и мала она, и худа, да только дальше ее тогда на Руси, почитай, и не было. Федора не пугали ни скудность будущего пристанища, ни его удаленность, напротив, радовали.

Но сразу добраться до обители не удалось, слишком велики русские просторы, от Москвы до Студеного моря шагом быстро не дойдешь. К тому же Федору не хотелось выдавать, кто он таков, а потому ни злата не взял, ни серебра, за подвоз платить нечем, топал ногами… Пришлось трудом подрабатывать. Вот когда пригодились молодому Колычеву его наблюдательность и отсутствие кичливости! Кроме того, надо было что-то есть. И тогда бежавший как можно дальше Федор Степанович напросился к крестьянину в Хижах на Онежском озере… пасти скот!

Суббота хороший хозяин, стадо у него немалое, самому не справиться. Потому, когда вдруг объявился новый человек и спросил, не приютит ли его за какую работу, даже долго не раздумывал. Только подивился, как человек попал в Хижи.

Оказалось, привез на лодке местный крестьянин Михей Гнутый, плававший на берег за кой-каким товаром. Перед самым отплытием обратно на остров к нему вдруг подошел этот странный человек, по виду вроде и русский, но уж слишком чистый и опрятный. Спросил, откуда лодочник, попросил отвезти подальше от людей.

– С чего бы? – усмехнулся Михей, внимательно оглядывая незнакомца. Нет, вроде на беглого не похож, на татя тоже. Но Гнутый тотчас осадил сам себя – откуда ему знать, как выглядит тать? Любой татем может оказаться.

– Не могу среди людей жить, – мотнул головой незнакомец.

Михей хотел было сказать, что тогда ему прямая дорога в монастырь, а то и совсем в скит, но передумал и почему-то предложил:

– Давай к нам!

– Это куда? – поосторожничал незнакомец. Эта осторожность не слишком понравилась Гнутому, но ответил:

– На остров! Людей у нас мало, но каждый на виду…

Цепкие глаза крестьянина в упор разглядывали человека. Тот кивнул:

– Поплыву, коли возьмешь с собой. А чужих глаз я не боюсь, если только меня самого не продадите…

– Кому? – снова сощурился Михей.

Незнакомец совсем помрачнел, но, видно, выхода у него не было, уже тише проговорил:

– От княжеской немилости…

– Эк ты!.. – ахнул владелец лодки. – Какому это князю тебе не угодить пришлось?

Говоря это, он уже освобождал место в лодке для просителя. Тот все понял без слов, забрался на свое место, протянул руку за веслом:

– Давай, грести помогу.

Михей осторожно отстранился:

– Я сам!

– Зря боишься, – усмехнулся незнакомец. – Я боярский сын Федор Колычев, был на службе у князя Старицкого… Сам ведаешь, как не любят нынче в Москве этого князя и всех его людей.

Гнутый сокрушенно помотал головой:

– Что-то слышал, да не до Москвы нам, со своими делами в Хижах управиться бы…

Помолчали, когда до берега уже было далеко, Федор снова предложил:

– Давай погребу. Устал же…