Меняю курс - Игнасио Идальго де Сиснерос

Критикуя предательское поведение главарей ФАИ, я ни на минуту не забываю, что десятки тысяч честных тружеников - членов этого профсоюза храбро и самоотверженно боролись против фашизма. [352]

Существование в наших рядах своего рода «пятой колонны» приводило меня в отчаяние. Часто по ночам после напряженного дня, начатого с рассвета, мне приходилось принимать участие в борьбе против попыток анархистов установить «бесконтрольность». Они развернули свою деятельность не только на мадридских, но и на других аэродромах, на что постоянно жаловались командующие воздушными силами. К счастью, ФАИ удалось привлечь на свою сторону лишь немногочисленную группу личного состава авиации.

Во время войны ФАИ причинила нам много вреда, особенно в Каталонии. Ларго Кабальеро, председатель совета министров и военный министр, не хотел выступать против анархистов, а Прието, министр авиации и морского флота, не желал ссориться с Ларго Кабальеро, в результате ни первый, ни второй ничего не предпринимали и не давали что-либо предпринять другим, чтобы пресечь вредную деятельность анархистов.

Анархисты попытались подчинить себе и летчиков, с большим трудом посланных нами в северную зону, в Сантандер. Им пришлось дать настоящий бой комитету ФАИ, который установил там режим так называемого «либертарного (свободного) коммунизма» - аннулировал деньги и ввел всеобщую уравниловку. Анархисты хотели, чтобы смертельно уставшие после боевых вылетов летчики наравне со всеми стояли в очередях у общественных столовых.

Уважение к рабочим профсоюзам удерживало меня от принятия более быстрых и энергичных мер к тем, кто осложнял нашу борьбу. Я не допускал тогда мысли, что среди членов НКТ есть предатели, которые проникли в ряды этой организации для маскировки своей подрывной деятельности, и пытался оправдать их.

Отдельные действия анархистов я приписывал их недопониманию ситуации, другие - недоверию, которое они питали к профессиональным военным. Трудно было представить, что все делалось сознательно.

О попытках ФАИ установить свои порядки в авиации я несколько раз говорил со своими друзьями - республиканцами и социалистами и, естественно, обращался к ним за советом и помощью. Но к моему удивлению, известные мне политические деятели всегда вежливо старались избегать обсуждения этой проблемы: республиканцы - под предлогом отсутствия у них сил противодействовать ФАИ, социалисты - из-за излишней осторожности или боязни столкновения с анархистами. [353]

А Прието, министр авиации, ответственный за все, что происходило в воздушных силах, когда заходила речь об этом щепетильном деле, ссылался на нежелание вступать в конфликт с Ларго Кабальеро.

Их поведение меня дезориентировало. Я не понимал, почему республиканская и социалистическая партии, где у меня имелось много друзей, знавших мою искреннюю преданность республике, никогда не помогали в решении этой серьезной политической проблемы. Зато Объединенный союз социалистической молодежи и коммунистическая партия, с которыми я не был непосредственно связан, всегда, без моей просьбы, оказывали мне действенную помощь, не колеблясь, выступали против тех, кто пытался подорвать дисциплину и осложнить обстановку на аэродромах.

Все это убеждало меня в том, что политическая изоляция ограничивала мои возможности действовать. Передо мной со всей серьезностью стал вопрос о вступлении в какую-либо политическую организацию. Я был убежден, что тогда и как командующий авиацией смогу принести больше пользы.

Республика переживала тяжелые времена. Фашистская армия, состоявшая в основном из марокканских частей (беспрерывно пополняемых новыми призывами, проводившимися на севере Африки не без помощи французских властей) и Иностранного легиона, набранного из всякого рода подонков, находившихся в конфликте с правосудием своих стран, снабженная оружием, присланным из Италии и Германии, и поддерживаемая мощной германо-итальянской авиацией, нагло именовалась франкистами «национальной». Эта «национальная» армия быстро продвигалась к столице Испании, не встречая серьезного сопротивления со стороны плохо вооруженных, необученных, беспрестанно подвергавшихся бомбардировкам и обстрелам фашистской авиации отрядов народных ополченцев.

Положение нашей авиации с каждым днем становилось все более трагическим. Постоянно участвуя в боях против численно превосходящего нас противника, мы несли большие потери в людях и технике. Оставшиеся в живых летчики были сильно переутомлены. Настал день, когда я отдал приказ: «Поднять в воздух истребитель» - мы располагали лишь одним самолетом! С фронта беспрерывно поступали требования выслать помощь (при этом употреблялись вполне объяснимые в той ситуации далеко не светские выражения). [354]

Нас спрашивали: почему, в то время как противник безнаказанно бомбит республиканские войска, мы не вылетаем на вызовы? Но я же не мог сказать им правду!

В то трагическое для республики время, когда у нас уже не осталось самолетов и фашисты стояли у ворот Мадрида, я решил вступить в политическую партию. Очевидно, в обычных условиях, поскольку у меня не было ясных представлений ни об одной из них, я пошел бы поделиться своими намерениями и попросить совета у дона Прието. Но тогда у меня была только одна забота - помочь выиграть войну. Все остальное не имело значения.

О людях я судил по их поведению в эти тяжелые для республики дни. Так же я судил и о политических партиях. Их уставы и программы были для меня чем-то второстепенным. Единственное, что интересовало меня, - их вклад в борьбу с фашистами.

В результате размышлений я пришел к выводу, что наибольший вклад в борьбу вносят две партии - Объединенный союз социалистической молодежи и коммунистическая партия. Однако для Союза молодежи я не подходил, поскольку был уже не так молод. Следовательно, я должен вступить в коммунистическую партию.

Но я очень мало знал об этой партии. Мои представления о ней, сложившиеся под влиянием Прието и моих друзей - социалистов и республиканцев, были нелепы и далеки от действительности.

Я вновь все серьезно обдумал. Однако известные мне факты говорили в пользу коммунистов. Я вспомнил их отношение ко мне на аэродроме в Севилье, где против меня устроили заговор фашист-командир и его офицеры, затем вспомнил замечательное поведение коммунистов в первые дни войны и их самоотверженный героизм при обороне Мадрида. Никогда не забуду, какой поддержкой явилась для меня тактичная помощь группы механиков и солдат на аэродроме в Хетафе.

Все эти люди, как я позже узнал, были коммунистами. В любых самых трудных ситуациях они умели принять наиболее правильное и эффективное решение. Позднее, когда враг приблизился к Мадриду, а наша авиация была почти полностью уничтожена, некоторые республиканцы стали падать духом. Тогда коммунисты провели работу среди личного состава и подняли настроение у людей. Кроме того, часть коммунистов отправилась на передовую, проходившую совсем [355] близко от города, чтобы объяснить товарищам, командовавшим частями, почему авиация не может оказать помощи, защитив таким образом престиж наших воздушных сил.